«Цензор.НЕТ» пообщался с заместителем председателя Верховного суда, руководителем Кассационного хозяйственного суда в составе ВС Богданом Львовым о работе во время пандемии, существующих преградах в судопроизводстве, судебной реформе и конфликте между президентом и КСУ.
Три года назад День работника суда (15 декабря) стал стартом работы нового Верховного суда. Впервые за существование этой высшей судебной инстанции в нее были избраны не только профессиональные судьи, но и адвокаты и ученые. «Цензор.НЕТ» следил, как проходил конкурс на занятие должностей судей, печатал интервью с теми, кто победил и начал работать. Среди них был и Богдан Львов – заместитель председателя ВС и руководитель Кассационного хозяйственного суда в составе ВС.
Сейчас мы снова встретились с Богданом Юрьевичем, чтобы разобраться, как сработали нововведения, как идет судебная реформа в Украине, и что сегодня мешает работе судов.
«ПАНДЕМИЯ НЕГАТИВНО ОТРАЗИЛАСЬ НА СРОКАХ РАССМОТРЕНИЯ ДЕЛ»
— Почти три года назад мы с вами говорили о том, будет ли успешной судебная реформа. Вы тогда сказали: «Сейчас предложена масштабная реформа сети всех судов – общих, административных, хозяйственных. Создание окружных судов, ликвидация существующих и перевод судей не может происходить в спокойной атмосфере. Безусловно, она будет нервной и поначалу, возможно, не совсем хорошо отразится на качестве. Но если все провести быстро, то в течение двух лет мы сможем иметь реальный положительный результат». Что, наконец, получили, сегодня?
— К сожалению, положительных результатов меньше, чем ожидали. Самое главное – работа Верховного суда. Он не только создан, но и начал работать, и за прошедшие почти три года продемонстрировал неплохие результаты. Да, есть определенные замечания со стороны правовой общественности относительно непоследовательной работы. Но мы должны понимать, что это новый Верховный суд. Сюда пришли многие из тех, кто раньше не работал на такой должности.
Здесь новые условия труда. Кроме того, есть попытки пересмотреть и обновить старые правовые позиции. Поэтому, конечно, возникали определенные сложности с последовательностью формирования судебной практики. Можно вспомнить главную проблему трехлетней давности – юрисдикции – когда человек мог последовательно решать свой спор в хозяйственных судах. А затем подать в административный суд, потом в гражданские суды. Это происходило годами во всех судах всех юрисдикций.
Мне кажется, что сейчас эта проблема почти решена. Из системного явления такие случаи перешли в ранг единичных. Нельзя сказать, что вообще нет нарушений юрисдикционных споров. Но как системное явление оно ликвидировано.
— Но количество дел даже в Верховном суде остается значительным. Например, на рассмотрение Большой палаты за время работы поступило почти шесть тысяч.
— Наибольшее количество дел было в первые два года. Потом оно уменьшалось. Сейчас эта тенденция на спад сохраняется. Причем это происходит, в частности, благодаря работе самой Большой палаты. Чем больше ответов она предоставляет, в частности, на вопросы разграничения юрисдикций, тем меньше дел получает.
Относительно других судов должен сказать, что судебная реформа у нас, к сожалению, переросла в перманентное явление. Имеем постоянный процесс реформирования. Отсутствие более или менее устойчивых ориентиров, стадий, определение периода завершения немного нарушает конечные пределы, дезориентирует судей. Это мешает и не очень хорошо отражается на качестве работы.
— Именно поэтому, как говорит председатель Верховного суда Валентина Данишевская, судьи находятся в стрессовом состоянии? Как это может повлиять на судебный процесс?
— Как и для любого человека, независимо от профессии, такое положение вещей ухудшает результаты его работы. Как учитель, воспитатель или врач, судья в таком случае будет немного меньше уделять внимания своей профессиональной деятельности.
— Но что, же тогда будет с качеством судопроизводства? Если тот же учитель находится в стрессе, это сказывается на уровне знаний учеников.
— Безусловно. В судах в таком случае может расти количество ошибок. Затягивание сроков рассмотрения дел — это наименьшее возможное зло. Главным последствием будет то, что человек в собственной стране не сможет чувствовать себя защищенным.
— А сегодня украинцы чувствуют себя защищенными? Доверие к суду остается на достаточно низком уровне.
— Я бы вообще сейчас слово «доверие» не использовал. Из-за повышенной интенсивности его применения оно как лексическая единица утратило свой смысл и имеет определенную негативную окраску. Применяется обычно для того, чтобы продемонстрировать – доверия нет. Однако я бы пользовался сухими цифрами официальной статистики.
Если взять даже последние пять лет, общее количество дел, которые были рассмотрены судами первой инстанции и не оспаривались в апелляционной или кассационной инстанции, с которыми стороны (даже те, что проиграли) согласились, превышает 80 % (из тех, что находились на рассмотрении). Этот показатель колеблется от 82 до 86 %…
— Просто бывают ситуации, когда после первой инстанции проигравший человек просто махнул рукой и не пошел в Апелляционный суд.
— Конечно, есть такие случаи, когда проигравшая сторона потеряла интерес к делу. Если бы в статистике речь шла о 2-5 %, тогда можно было бы на это списать. Но когда мы видим 82 %, то здесь цифры говорят сами за себя. Они достаточно высоки. Всемирный банк проводил исследования в некоторых странах Восточной Европы (Болгарии, Албании) по вопросу доверия к суду среди двух категорий населения.
Первая – те, которые сталкиваются с судом и разбираются в его работе.
Вторая — те, что не имеют к нему никакого отношения. Установили, что погрешность в доверии составляет 2-5 %. Такой результат легко объяснить простой удаленностью — люди меньше знают. Это обычная физика. Добавьте немного больше информации, сделайте ее громче – эти проценты если не выровняются, то сдвинутся в сторону увеличения в обеих категориях, или разрыв уменьшится.
Однако в нашей стране разница между теми, кто работает с судом и теми, кто никогда в суды не обращался (но получает информацию исключительно из прессы, Интернета) не 5 %, а в разы больше. Это уже является свидетельством того, о чем я говорил, что слово «доверие» используют в негативном значении.
Суд может восстанавливать доверие исключительно делами. А сколько людей к ним причастны? К каждому – три человека или пятеро. Пусть с родственниками – где-то двадцать. Но если чиновник на телевидении заявляет, что все суды куплены, то эту программу уже увидят сотни тысяч граждан. Конечно, они подумают: «Если человек на такой должности делает подобные заявления, то он что-то знает!». В таких условиях суд сам собой восстановить доверие никак не сможет.
— При помощи кого это может произойти? Прессы?
— Работа суда должна оставаться добросовестной. Ее качество должно расти. О ней нужно больше рассказывать. С точки зрения привлечения прессы здесь сложнее, потому что ее больше привлекает что-то кровавое (улыбается)…
— Потому что существует так называемое правило «нескольких С», среди которых – сенсация и скандал.
— Да. То, что привлекает читателей и зрителей, изменить невозможно. Хотя все же, когда пресса иногда освещает различные интересные события, где суд показывают в лучшем виде, это отражается на росте доверия к судейскому корпусу. Конечно, свободу слова нельзя ограничивать.
Но для чиновника, который имеет факт плохой работы суда, коррупции, совершения преступления, главным должно быть не заявление в СМИ, а обращение в компетентные органы. Если он не обладает доказательствами о таких данных, то не о чем и говорить. Это, в частности, и вопрос этики чиновников. Пришло время за это (недостоверную информацию и клевету) привлекать к ответственности.
Кстати, обратите внимание, что даже самые низкие проценты доверия к суду не хуже, чем к другим государственным учреждениям. Мы имеем низкое доверие к государству в целом, а не только к суду. Вообще, если мы хотим и дальше его разрушать, то можем продолжать утверждать, что доверия к судам нет, судьи — взяточники, а человек нигде не может найти правды. Однако если мы будем бороться с негативными явлениями и отмечать позитивные изменения, которые на самом деле происходят, то и положение вещей в стране будет другим.
— Но проблемы в работе судов остаются. Даже, казалось бы, в мелких вопросах. Например, суды Львова и Киева прекращают отправку по почте повесток и судебных решений, потому что на это нет средств. У вас с этим как дела?
— У Верховного суда в этом году еще такой проблемы не возникало. Но мы ее ожидаем в 2021-м году. Почему? За счет специального фонда, куда поступают средства с судебного сбора, ВС еще несколько месяцев продержится. Другие суды (общие, хозяйственные, административные) в своем большинстве уже сегодня имеют такие трудности.
Почтовые услуги не так дешевы: 35 с половиной гривен – стоимость одного почтового отправления с уведомлением. А если речь идет о корпоративном споре, где полторы тысячи акционеров-участников? Здесь каждому нужно отправить сообщение. Или если дело содержит 200-250 томов? Только отправка ее бандеролями стоит около 5 тысяч гривен. Это большие средства.
С другой стороны, максимальный размер судебного сбора, например, в кассационные инстанции по хозяйственным делам превышает миллион гривен. Главное здесь — если государство установило достаточно высокий судебный сбор, то участник процесса, оплативший такие средства, не должен слушать об отсутствии денег на отправку решения. Он же свой долг выполнил. Поэтому и государство должно нести свою ответственность.
— С правительством по этому поводу общаетесь?
— Конечно. Были обращения и в парламент, и в правительство. К сожалению, государство сейчас в критическом положении, поэтому деньги здесь мы пока не сможем получить.
Есть же еще оборотная сторона в этой ситуации — исполнение судебных решений. Если сторона не только не получит исполнение по иску, а еще и не может вернуть уплаченный судебный сбор, это также не способствует улучшению имиджа судов.
— Сейчас существует еще одна преграда для качественного судопроизводства — пандемия. Как карантин отображается конкретно на вашей работе?
— В Верховном суде подавляющее большинство дел гражданской или административной юрисдикции рассматривается в письменном производстве без вызова сторон. Уголовное производство не имеет такой процедуры, а в хозяйственной юрисдикции рассматривается около 10 процентов (не значительное количество дел), остальные – с вызовом сторон.
Конечно, были проблемы. Даже некоторое уменьшение количества дел, поступивших в кассации, было обусловлено тем, что вначале парламентарии продлили все сроки на обжалование решений первой, второй инстанции. Они не приобретали законную силу.
Весной казалось, что месяц — два, и пандемия останется в прошлом. Но так не случилось. Поэтому в июне Верховная рада отошла от продления сроков собственным решением и передала эти полномочия суду. Это очень правильно. Поскольку суд имеет возможность проверить причинную связь — пандемию с пандемией, но действительно ли это связано с неявкой, с непредставлением доказательств в этом конкретном случае? В целом вся эта ситуация негативно отразилась на сроках рассмотрения дел.
С другой стороны, позитивным является развитие дистанционных форм общения. Стараемся выходить из сложившегося положения с минимальными потерями.
— Но у большинства судов первой инстанции всегда есть посетители.
— Потому что существует определенная магия личного контакта (улыбается). Люди считают необходимым донести лично то, что их волнует, и увидеть обратную реакцию. Тем более, в суд обращаются не с техническими вопросами, а с тем, что беспокоит.
Вообще дистанционное судопроизводство — это дополнительные возможности. Хотя нет проблем с тем, что суды проводят судебные заседания (в том числе с вызовом сторон) непосредственно в залах. Иногда ограничивают количество посетителей, которым просто интересно посмотреть на процесс, но в этом нет необходимости.
Также происходит контроль медицинского состояния участников. Так что судебные заседания происходят, дела рассматриваются. И судьи болеют, и работники аппаратов болеют. Но от этого никуда не денешься. Справки, где заболел (на работе, дома или в дороге), никто не выдаст.
— Пандемия замедляет сроки рассмотрения дел. В Верховном суде избрали новых представителей Большой палаты. Также формируются обновленные палаты. А этот процесс не затормозит работу в ВС?
— Несущественно. Потому что этот процесс не был неожиданностью. Это плановая акция. Было известно, что судьи, занимающие должности в Большой палате, избраны на три года. Сейчас наступил финальный момент. В среду, 9 декабря, уже состоялось первое заседание обновленного состава ОП.
Конечно, если некоторые дела не были рассмотрены предварительно и судья-докладчик не попал в новый состав, они будут перераспределены. Определенное время будет потрачено на изучение их новым судьей-докладчиком. Но в целом эта задержка для стороннего наблюдателя останется незаметной.
Я ОЧЕНЬ НАДЕЮСЬ, ЧТО ПРЕСТИЖНОСТЬ ПРОФЕССИИ СУДЬИ БУДЕТ ВОССТАНОВЛЕНА
— Есть информация, что Международный валютный фонд требует полной перезагрузки судебной ветви власти в Украине. Иначе дальнейшее финансирование, которое нужно нашей стране, остается под вопросом. Как украинской стороне выходить из этой ситуации?
— Судей этот вопрос касается только в том аспекте, что отвлекает от работы и вызывает определенное нервное состояние своей неопределенностью — как это будет, когда, сколько придется собирать бумаг, кому, о чем рассказывать, нужно ли беспокоить ушедших в мир иной предков, чтобы что-то объяснить? Значит, в каких масштабах этот процесс будет происходить. Но, на самом деле, проблема уже давно заключается не в этом. Смотрите, у нас сейчас худшее положение с апелляционными судами. Потому что легче всего набрать новых кандидатов в судьи судов первой инстанции.
А для апелляции нужен соответствующий опыт работы. Сегодня здесь трудное положение, очень многие судьи уже уволились и продолжают увольняться. Например, возьмем один из крупных судов – Харьковский апелляционный. В декабре 2013 года там работало 94 судьи. Сейчас – 16. Недостаток – 83 процента! Можно ли их еще напугать какими-то проверками, оцениванием? При большом желании можно. Но зачем?! Может, лучше сместить акцент и решить, где найти остальных судей? Новых, хороших, добрых, справедливых, умных и желательно с соответствующим опытом.
Но у нас опять больше склоняются к разговорам о тех 16. Из них семь занимаются рассмотрением уголовных дел. Каждый имеет по полторы тысячи дел. Возможно, у кого-то есть право требовать от них высокого качества и соблюдения сроков. Но здесь речь идет даже о сугубо физических возможностях.
— Почему судьи увольняются?
— Это комплексный вопрос. Главное – происходит постоянная демонстрация асоциальности судей. Принадлежность к судейскому корпусу приравнивают к разрушительному моменту. Мы уже столкнулись с тем, что тот, кто ранее не работал в должности судьи и попал по причине отбора в Верховный суд, довольно часто для общества уже также является плохим. Но судья по профессии не может быть хорошим для всех. Он должен принимать какие-то неудобные для кого-то решения, которые одной из сторон процесса не понравятся.
Знаете, было интересно наблюдать реакцию новых судей, которые пришли менять мир к лучшему, и все считали, что они «волшебным мечом отсекут гидру коррупции, и через день будет счастье». А в результате рассмотрения определенных дел получили, прежде всего, негативные высказывания в социальных сетях. Потому что принимали решение не так, как кому-то хотелось. Это, во-первых.
Во-вторых, жалобы в Высший совет правосудия.
В-третьих, обращение о внесении в Единый реестр уголовных производств. В этом плане разница между теми, кто работал судьями раньше, и новыми быстро исчезает.
— Является ли в таком случае профессия судьи сейчас престижной?
— Я очень надеюсь, что престижность профессии судьи будет восстановлена. Но хочу радоваться тому, что среди своих личных знакомых мы друг друга все, же больше уважаем, чем наоборот (улыбается).
Проблема заключается в постоянных перестройках. Уже неоднократно говорилось о том, что в мире нет идеальной системы судоустройства. Нельзя куда-то прийти, полностью скопировать ее и больше никогда не исправлять. У нас кто-то из людей, имущих власть берет опыт одной страны. Кто-то — другой. Они между собой не совпадают и мешают друг другу. Так можно постоянно перестраивать. Поэтому желательно чтобы люди, которые причастны к реформам, понимали, что самое главное – не собственные амбиции стать основным реформатором, а общий результат.
Если предыдущая конструкция может быть достроена и быстрее выдать положительный результат, то с этим нужно согласиться. Тогда собственный вклад будет заключаться не в том, что ты предложил новую конструкцию, а в том, что ты смог доделать предыдущую и заставить ее качественно работать.
— Но у нас вообще каждый президент считает нужным реформировать судебную систему. Это длится годами. Как быть в такой ситуации? Потому что понятно, что обычного гражданина интересуют не изменения, а то, что в случае необходимости он может рассчитывать на справедливое решение без взятки, и на то, что в судах не применяется «телефонное право», как это было раньше. Не знаю, как сейчас с этим дела…
— Сейчас «телефонное право» не работает. Президент не вмешивается в работу Верховного суда. Это — на сто процентов.
— Однако как при нынешних условиях в стране людям быть уверенными в том, что суды – честные, справедливые, не коррумпированные и незаангажированные?
— Здесь нет единого рецепта, как то: «Надо выпить три капли раствора после еды, и будет всем счастье». Нужен комплекс мер, который должен начинаться с воспитания, обучения, системы образования (которую нужно менять, чтобы она работала на конкретный результат), в целом отношение людей к правам других, ответственность перед законом и уважением его, контроль над допуском к судейской профессии, ревизия в ее пределах.
Кстати, в прошлом году Высший совет правосудия за различные нарушения уволил 66 судей. Больше, чем 5 в месяц. Для нынешнего количества судей это много. Поэтому нельзя говорить, что судьи делают, что хотят, и не несут ответственности. Но если судья принял решение, учитывая собственные убеждения, никто не может негативно высказываться в его адрес.
— Но судьи тоже бывают разными. И больше всего запоминаются именно такие, как тот же Николай Чаус, который держал в стеклянных банках деньги от взяток.
— Означает ли пример неудачного лечения, что нужно выгнать из страны всех врачей и набрать новых?
— Врачебная ошибка может стоить жизни. Судейская иногда тоже.
— Да, я с этим согласен. Я ни в коем случае здесь никого конкретно не защищаю. Однако, к сожалению, вокруг судей мы наблюдаем определенную истерию в обществе. Говорят: «Надо немедленно к обеду восстановить доверие к судам!». Или предлагают срочно уволить всех судей и набрать с улицы новых, чтобы тот, кто сейчас за 20 гривен держит плакат: «Долой судью», пришел и профессионально оказывал правосудие.
Знаете, из всех тех, кто больше всего говорит о необходимости восстановления доверия к судебной ветви власти, ни один не принял участия в конкурсе в суд. А это было бы такое ЧП! Они же вроде по образованию и возрасту отвечают, все же умные, эксперты по всем вопросам. Вот пришли бы, победили в конкурсе, начали работать в судах и на собственном примере продемонстрировали, как можно восстановить доверие к судейской ветви власти. Однако я не знаю ни одного такого случая.
— Кстати, о конкурсах в суд. Вы сегодня вспоминали судей, которые пришли без опыта. Это бывшие ученые и адвокаты. Сработало ли в пользу такое нововведение?
— Очень непростой вопрос (задумывается). На мой взгляд, это было правильно для того, чтобы продемонстрировать обновление судейского корпуса – сюда попали люди, которых требовало общество. Таких довольно много. К сожалению, как я уже говорил, через короткий промежуток времени они получили такой же удар, как и судьи с опытом. Но это в определенной степени показало, что не такими уж плохими до того были профессиональные судьи.
Хотя продолжить этот опыт будет довольно трудно. Суд, особо апелляционного или кассационного уровня, требует не просто лицо, которое имеет диплом, то есть не только по формальным признакам (возраст, образование, стаж) соответствует должности, но и имеет действительно качественные показатели (с личными персональными качествами).
Также должно быть значительным качество юридических знаний — более высокого уровня, чем обычно. Такие люди есть среди ученых и адвокатов. Однако постоянные изменения условий игры даже в отношении той же зарплаты (как то, что в течение года уменьшить ее вдвое) не будут способствовать их приходу. Кое-кто, действительно, пришел именно на высокую заработную плату. Но когда постоянно происходит ее уменьшение, то следующим вряд ли понравятся такие условия. А мне бы очень не хотелось, чтобы приходили работать судьей на год-два. Некоторые судьи уже уволились и из Верховного суда.
— Не выдержали нагрузки?
— В целом не выдержали того, что к ним придирчивое и неположительное (улыбается) отношение. Оказалось, что они к такому не готовы. Некоторые работали судьями первой инстанции в городах более спокойных, чем Киев. Там не было громких дел, поэтому было легче выполнять свою работу. А в Верховном суде почти все дела громкие, поскольку он ставит точку в спорах. Дальше только Страсбург.
«СЕЙЧАС НЕВОЗМОЖНО СКАЗАТЬ, КОГДА ЗАРАБОТАЕТ ВККС»
— Через год будут перевыборы председателя Верховного суда. В прошлый раз вы тоже были среди кандидатов, но снялись в пользу Валентины Данишевской. Имеете ли амбиции попробовать возглавить ВС?
— Победить должен лучший. Кто это будет – время покажет.
— Это так или нет?
— Я думаю, если Валентине Ивановне уже пришлось запускать новый Верховный суд, то она должна быть избрана во второй раз.
— А как вам совмещать должности заместителя председателя Верховного суда и руководителя Кассационного хозяйственного суда при ВС?
— Трудновато. Это как раз и является проявлением недостатков законодательного урегулирования, когда законом определяем, кому сколько работать. Нельзя так. Судьи бы сами определили и увидели: то ли руководство бездельничает, то ли нет. Например, когда председатель Верховного суда работает в Большой палате — это хорошо. Но если находится там пять дней в неделю с утра до вечера, то это не совсем правильно. Потому что остальной суд остается без председателя.
Кроме того, есть еще международное общение, законотворческая деятельность. Здесь тоже надо работать.
— Сейчас как раз работает специальная рабочая группа комиссии по вопросам правовой реформы — готовят концепцию усовершенствования законодательства по судоустройству. Председатель Верховного суда тоже приобщена к этому процессу. Насколько имеете на него влияние? К вам вообще там прислушиваются?
— Знаете, деятельность парламентариев немного похожа на деятельность начинающих судей, которые раньше были адвокатами и учеными. Пока каждый из них будет пытаться подать собственную идеальную модель судебной власти, движения вперед не будет. Если каждому удастся немного уступить и предложить, хоть и не идеальную, но рабочую модель, тогда может что-то сдвинуться с места.
Когда мы с вами начинали разговор о результатах реформы, то три года назад я не мог предвидеть, что в Украине Высшая квалификационная комиссия судей снова не будет работать более года. Такую ошибку уже допустили в 2014-2015 годах. Казалось бы, можно было сделать выводы из этой ситуации, и больше такого не допускать. Но что мы видим? Ликвидацию ВККС осенью прошлого года! Сейчас лишь обсуждаются законопроекты, которые бы запустили ее работу. Поэтому невозможно сказать, когда она заработает.
Между тем даже у претендентов на должности судей, которые были отобраны, снова истекают сроки действия их показателей. Печально, но мы можем их потерять как кандидатов. Без ВККС мы не можем заполнить апелляционные инстанции. Уже хорошо, что летом более 200 человек, и в День работника суда (15 декабря 2020 года) еще такое же количество приняли присягу судьи и смогут начать работать. Но все, же это наследие от предыдущей комиссии. Новых кандидатов не появилось.
— Вы спрашиваете, когда смогут разрешить эту ситуацию? Что отвечают?
— Все, с кем мы общаемся, очень приятные, опытные люди.
Понимаете, решение Конституционного суда относительно закона, который разрушил Высшую квалификационную комиссию, было еще в марте текущего года. Однако до сих пор законодатель вопроса не решил.
«МЫ ЧТО, ИМЕЕМ ЖЕЛАНИЕ КРИМИНАЛИЗИРОВАТЬ ОБЩЕСТВО, ЧТОБЫ КАЖДЫЙ ИМЕЛ СУДИМОСТЬ?!»
— В Украине сегодня – конституционный кризис. Понятно, что вы не можете пристать на чью-то сторону в этом конфликте — Конституционного суда или президента. Но, как юрист и судья, подскажите, каким мог бы быть выход из этой «войны»? Потому что независимо от того, кто останется победителем, в конце концов, пострадают все.
— Я не сторонник применения термина «конституционный кризис». Почему? Есть решение Конституционного суда, которое, возможно, обоснованно не понравилось определенному количеству лиц. Насколько оно правильное, я не могу комментировать (если есть решение суда, то оно уже правильное). Но хочу отметить, что такой системы декларирования как у нас, нет, ни в одной стране мира.
Я лично не понимаю, почему должен ежемесячно декларировать собственную заработную плату, которую получаю через Государственное казначейство в пределах, определенных законом? Зачем мне это дополнительное электронное декларирование? А если я опоздаю с подачей, то может наступить уголовная ответственность. Расскажу вам пример, когда человек работал над электронной декларацией (хоть и в последний день, но это не запрещено) и опоздал с подачей на шесть минут. Он действительно стал общественно опасным?
— Вряд ли.
— Так о какой тогда уголовной ответственности можно говорить?! Вот Конституционный суд признал уголовную статью, предусматривающую наказание за недостоверное декларирование, неконституционной. Практика свидетельствует о том, что за все время существования электронного декларирования таких дел было около 400. Из них 350 были прекращены во время следствия. Только 50 попали в суд, из них приговор получили лишь 20.
Сама статья такова, что ее было бы целесообразно заменить административной ответственностью – чтобы человек отвечал деньгами. Это был бы и сдерживающий эффект, и более весомая кара. Однако без судимости.
Еще один пример: судейская коллегия в составе трех человек подали только письменные декларации, электронные нет. В отношении одного лица прекратили дело на следствии, второго оправдали, а третьего осудили. Справедливо ли это?! И вот теперь человек в 60 лет за непредставление электронной декларации становится общественно опасным преступником.
А дальше также интересно. Если он попадет в ДТП, то наказание будет назначено уже по совокупности. И тогда приговор за непредставление электронной декларации перестает быть смешным. Мы что имеем желание криминализировать общество, чтобы каждый имел судимость?! Вот почему я не вижу большой проблемы в решении Конституционного суда.
— Президент увидел.
— Это его право. А законодатель в этой ситуации мог продублировать определенные положения и устранить определенные недостатки.
— Но ситуация сложилась иначе и даже вышла за пределы Украины. Из-за этого, что Венецианская комиссия предлагает свою помощь в решении этого вопроса. Насколько вообще целесообразно вовлекать в этот конфликт «третью сторону» вовсе?
— По условиям любого конфликта, если стороны сами не могут разобраться, то могут привлечь кого-то еще для оказания помощи. Просто насколько целесообразно эти споры выносить за пределы страны? Думаю, мы способны сами решать такие вопросы.
— Чтобы не завершать наш разговор на негативной ноте, подведем итоги с положительной точки зрения.
— Во-первых, Верховный суд работает и демонстрирует положительные результаты.
Во-вторых, Высшая квалификационная комиссия судей все же может быть создана. Это первоочередной шаг, который нужно сделать. Как только она заработает, страна сможет завершить создание Высшего суда по вопросам интеллектуальной собственности. Он небольшой, но показательный – соответствует мировым стандартам. Тогда большинство граждан в стране вообще поймут, что же это такое – интеллектуальная собственность.
Кроме того, если комиссия заработает, мы сможем провести конкурсы в апелляционные суды, прежде всего, в общие суды. Это сразу позитивно отразится на настроении людей, поскольку сократятся сроки пребывания в местах лишения свободы в ожидании судебного решения, общие сроки рассмотрения дел и разрешения конфликтов.
Будет большее количество судей, что обязательно положительно отразится на качестве судопроизводства. А это приведет к уменьшению количества дел, которые будут попадать в Верховный суд. Он отойдет от конвейерной работы к более аналитическим подходам, сможет качественнее излагать свои решения. Значит, в целом позитив не за горами.
Автор: Ольга Москалюк
Источник: «Цензор.НЕТ»
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.