21.02.2019 – Эксперт «Украинского института по правам человека» Дмитрий Жупанов в интервью УНИАН рассказал, как работники учреждений государственной уголовно-исполнительной службы пытаются наказывать осужденных, куда жаловаться заключенным и их родственникам из-за издевательств в тюрьмах, привел примеры нерационального использования ресурсов в системе ГУИС, а также пояснил, что способствует ресоциализации заключенных.
Национальный превентивный механизм (НПМ) официально действует в Украине с 2012 года. Он предусмотрен факультативным протоколом к Конвенции ООН против пыток. НПМ дает офису, уполномоченному Верховной Радой по правам человека монопольное право доступа ко всем типам мест лишения свободы для проверки соблюдения прав человека.
Читайте также: Замминистра Денис Чернышов: Если бы не международные партнеры, ситуация с лечением осужденных была бы ужасной
Частные СИЗО и сокращение колоний. Заместитель министра юстиции о реформе тюрем
Сергей Демедюк: «Ваш сын в полиции» приносит мошенникам на «зоне» миллион гривен в сутки
Денис Чернышов: Зачем менять пенитенциарную систему? Я всегда говорю: Ребята, для себя делаем
В 2018 году общественной организацией «Украинский институт по правам человека» был создан альтернативный превентивный механизм, который на сегодня отделен от государства. При поддержке представительства фонда Фридриха Науманна в Украине в рамках сотрудничества с межфракционным депутатским объединением «Правозащитная коалиция» они начали собственную систему регулярных посещений без предупреждения учреждений, находящихся в ведении Государственной уголовно-исполнительной службы Украины.
«Мы получили статус помощников-консультантов народных депутатов на общественных началах, который дает возможность попасть в места лишения свободы уголовно-исполнительной службы, изучить, как там обращаются с заключенными, соблюдается ли национальное законодательство и международные стандарты», – объясняет эксперт организации Дмитрий Жупанов.
В период с сентября по ноябрь прошлого года представителями общественной организации было осуществлено тридцать четыре необъявленных мониторинговых визита в учреждения государственной уголовно-исполнительной службы. 12 февраля «Украинский институт по правам человека» представил отчет по результатам этих визитов. УНИАН посетил презентацию, а впоследствии пообщался с Дмитрием Жупановым.
Во время визитов вы могли посещать любые помещения или определенные двери перед вами закрывали?
В течение всех тридцати четырех визитов с сентября по ноябрь 2018 года в учреждениях нам не устраивали никаких препятствий или давления. До десяти минут длилась процедура проверки представителями учреждения, действительно ли мы являемся помощниками народных депутатов. Значит, они заходили на официальный сайт, смотрели, совпадают ли фамилии, а дальше без вопросов нас впускали.
Мы могли зайти в любое помещение, куда хотели. Конечно, о каждом нашем визите руководство учреждения докладывало межрегиональному управлению по вопросам исполнения уголовных наказаний и пробации Министерства юстиции. А они – в Киеве. Но препятствий не было. Не было такого, чтобы нам не давали определенные документы. Хотя могли сказать, что некоторых документов нет. Мы же не можем их искать… Говорят, что нет, мы в отчетах так и фиксируем.
Вы имели возможность общаться с заключенными?
Да, это разрешалось. В том числе конфиденциально, без присутствия администрации.
В общем, заключенные идут на контакт с мониторами?
Как правило, да. Сначала заходишь, представляешься, несколько минут ощущаешь определенный скепсис, но начинаем расспрашивать об их проблемах – начинают говорить. Затем разговор перерастает в очень откровенное русло, несмотря на присутствие работников учреждения. Нужно говорить с людьми.
Существует определенное общественное убеждение, что в украинских тюрьмах массово физически издеваются над заключенными. Это так?
Я бы не сказал, что это массовое явление. Из опыта посещения учреждений в 2018 году скажу, что издевательство – это, наверное, исключение. Если говорить именно о ситуации внутри учреждений, то мы нашли два случая. Первый – это Житомирская исправительная колония №4. В этом учреждении мы зашли в дисциплинарный изолятор, где определенные лица отбывали взыскание. Они нам сообщили, что когда в учреждении проводился общий обыск, к некоторым заключенным была применена физическая сила и спецсредства.
На момент нашего визита телесных повреждений у этих лиц не было, поэтому утверждать единогласно мы не могли. Но мы пообщались с администрацией колонии, проверили документацию. Узнали, что в тот день в учреждении действительно проводился плановый обыск с привлечением сил и средств других учреждений. Да, были применены спецсредства и физическая сила. Впрочем, по словам администрации, заключенные не получили никаких телесных повреждений. Только один человек в знак протеста самостоятельно нанес себе порезы шеи.
Вместе с тем, часть осужденных тогда выбыли в Житомирское учреждение исполнения наказаний №8, которое находится буквально за забором. Мы зашли «в гости» и в это учреждение, подняли документацию. В конце узнали, что в некоторых прибывших лиц были обнаружены синяки на бедрах, на ягодицах, характерные для применения спецсредств.
Другой пример — во время нашего визита в Черниговский следственный изолятор мы пообщались в карцере с лицом, которое прибыло туда из Полтавской исправительной колонии №64. По его словам, на Полтавщине первый заместитель учреждения в присутствии других работников применил к нему физическую силу, его били руками и ногами по всему телу, в том числе, по голове.
Недавно персонал учреждений исполнения наказания ГУИС начал носить портативные видеорегистраторы для контроля поведения осужденных и фиксации нарушений режима содержания. Так вот, со слов этого осужденного, перед избиением первый заместитель спросил у другого сотрудника, где его видеокамера и выключена ли она.
Осужденный рассказывал об обращение в медицинскую часть, где телесные повреждения не зафиксировали, а только дали обезболивающее. Уже в Черниговском следственном изоляторе он также заявлял медицинским работникам об избиении в 64-м учреждении, просил провести осмотр, чтобы его отвезли на рентген. По словам осужденного, эта информация никуда так и не ушла, никто его не осматривал.
Кстати, в этом примере еще другой момент важен. Осужденный говорил, что обращался в прокуратуру Черниговской области с заявлением о применении несанкционированной физической силы в отношении него в 64-ой колонии.
Заявление переслали в прокуратуру Полтавской области, но в открытии уголовного производства ему было отказано. Если это действительно так, то прокуратура нарушила требования УПК (ст.214) – следователь, прокурор не позже 24 часов после подачи заявления о совершенном уголовном правонарушении обязан внести соответствующие сведения в Единый реестр досудебных расследований.
В октябре прошлого года прокуратура Полтавщины изъяла жуткие спецсредства в нескольких местных тюрьмах – ухваты, обмотанные колючей проволокой с острыми металлическими шипами, ломы и кувалды, которые могли применить для пытки. И вот вы снова рассказываете о Полтавщине… какая у нас в стране ситуация с проверками учреждений, запятнавшими свою репутацию фактами издевательств?
Механизм есть, конечно. Но чаще всего не действует. Должен быть ведомственный контроль руководства (межрегиональное управление, администрация уголовно-исполнительной службы). Также есть отдел соблюдения прав человека, который подчиняется Министерству юстиции, где должны реагировать на такие факты. Что касается случаев, когда события в учреждении ГУИС можно трактовать как преступление, то здесь должно включаться Государственное бюро расследования.
На самом деле, на ГБР лично я возлагаю большие надежды, но будут ли расследования эффективны, посмотрим. Если не будет эффективного расследования случаев пыток осужденных со стороны персонала учреждений, то это будет только побуждать, о чем-то договориться, уйти от ответственности. Только конкретные случаи наказания виновных лиц будут мотивировать других, этого не делать.
На сегодня, какие возможности имеют заключенные обратиться за помощью, пожаловаться за издевательства?
Можно написать письменную жалобу, «телефон доверия» сработает, если орган заинтересован в адекватной реакции. Например, когда мы работали в секретариате уполномоченного, то часто реагировали просто на телефонный звонок или сообщение в социальных сетях. Повторюсь, возлагаю надежду на ГБР.
Заключенные жаловались ли вам на то, что администрация учреждений «теряет» их письменные жалобы?
Случай, о котором я вам уже рассказал, в Черниговском следственном изоляторе, где осужденный жаловался на Полтавское учреждение № 64. Думаю, мы в ближайшее время туда доедем. В других учреждениях только отдельные случаи жалоб на превышение полномочий – массовых не было.
Куда можно обращаться родственникам тех заключенных, которые страдают от издевательств со стороны персонала в учреждениях уголовно-исполнительной службы?
Можно обращаться в секретариат уполномоченного и в прокуратуру. Если речь идет о преступлениях со стороны работников учреждения – в ГБР. Можно обращаться и к определенным альтернативным механизмам, общественным организациям, таким как мы.
Если имеем представителя в области, то также можем выехать в учреждение, помочь зафиксировать определенные нарушения. Можно обращаться, в частности, в межрегиональные управления, в администрацию уголовно-исполнительной службы. Это они, в первую очередь, должны быть заинтересованы в соблюдении законодательства в учреждениях на местах.
Когда говорят о пытках заключенных, то в первую очередь на ум приходит физическое насилие. Впрочем, правозащитники отмечают, что не менее разрушительным для личности, чем сознательное нанесение физической боли, является бесчеловечное и унизительное обращение. Длительное содержание без нормального освещения, достаточного доступа воздуха или без соблюдения основных требований гигиены… Что показали мониторинговые визиты, актуальны ли эти проблемы для посещенных вами учреждений?
Самый большой блок проблем касается именно материально-бытового обеспечения. Это именно то, о чем вы говорите. Ненадлежащее освещение (или слишком яркий свет в ночное время), сырость, грибок и плесень на стенах, отсутствие отделения санузла от общей зоны камеры. Это те моменты, на которые обращает внимание и Европейский суд по правам человека. Кстати, иногда в пределах одного учреждения есть довольно плохие условия, и достаточно хорошие. Лично я трактую это, как один из коррупционных факторов.
… заплатил администрации – попал в лучшую камеру.
Именно так. Надо стараться сделать более-менее благоприятные условия для всех. Потому что, например, читал, что в январе этого года следователи ГБР открыли уголовное производство по факту вымогательства взятки работниками Киевского следственного изолятора за создание улучшенных условий пребывания заключенных. Это было буквально через месяц после того, как там открыли новый корпус.
Известно ли вам о случаях, когда заключенные пытались нанести себе определенные повреждения, резали вены, протестуя против действий администрации?
В течение этих визитов мы таких случаев не встречали, но наш предыдущий опыт указывает, что они есть. Даже в присутствии нас осужденный это делал. Хотел привлечь внимание на нарушения со стороны администрации, которые были, по его мнению.
Замечу, важный момент. На сегодня законодательство позволяет администрации следственных изоляторов, учреждений предварительного заключения налагать взыскания на лиц за факт членовредительства. Но уже с осужденными ситуация другая. Должно быть доказано, что членовредительство сделано с целью уклониться от какой-либо обязанности или отбывания наказания. Только тогда это нарушение. Просто за факт события с осужденных нельзя взыскивать (уголовно-исполнительный кодекс запрещает).
Несмотря на это, приведу пример из практики: лицо совершило членовредительство, потому что у него ухудшились отношения с родственниками. И вместо того, чтобы отвести его к психологу, человека посадили в карцер. Но такие случаи не нужно оценивать, как дисциплинарное нарушение. Нужно работать с лицом, оказывать ему помощь, медицинскую и психологическую. За эти моменты нас также постоянно критикует Европейский комитет по предупреждению пыток.
А какова в целом ситуация с психологической службой в учреждениях уголовно-исполнительной службы на сегодня? Как для заключенных, так и для сотрудников.
Психологическая служба на сегодня очень слабая. Может быть, один-два психолога на несколько сотен заключенных. А для сотрудников, как правило, один психолог и то не всегда. Иногда они даже не имеют психологического образования. В администрации уголовно-исполнительной службы говорят, что развитие психологической службы у них сейчас в приоритете. И это действительно нужно делать.
Потому что, например, в отношении работников – работать в системе трудно, работники постоянно наталкиваются на психологические трудности, без помощи и нормальной разгрузки люди эмоционально выгорают. При этом осужденных надо реинтегрировать, вернуть в общество. И это все должно делать персонал.
Вы согласны с тем, что отсутствие эффективной психологической службы может быть одной из причин тому, что сотрудники учреждений позволяют себе издеваться над заключенными?
Действительно, это одна из предпосылок, но не последняя. Часто играет роль просто человеческий фактор. Из практики: если руководитель на месте и он нормальный, то проблему также решит нормально. Если руководителю безразлично, он отдает решение вопросов на откуп подчиненных – можем наблюдать превышение полномочий и пытки. Кроме того, почему работники учреждений считают, что их задача – это наказать осужденного (на презентации отчета мы об этом говорили). Мы часто видим такие случаи, когда нам говорят: «Чего вы их защищаете, посмотрите, за что он сидит…».
Учитывая ваш опыт посещения и мониторинга учреждений ГУИС, можете объяснить, что способствует ресоциализации осужденных, и, наоборот, делает людей еще более асоциальными элементами?
Я бы вернулся к сказанному ранее: только хорошая работа персонала будет способствовать дальнейшей ресоциализации лица. Можем взять хорошие, классные условия содержания, но если там лица будут применять физическое, психологическое насилие – осужденный озлобляется на общество еще более… Человеческое отношение даже в худших бытовых условиях способствует большей ресоциализации осужденных, чем их посадить в золотую клетку, а относиться как к животным.
Осенью прошлого года Министерство юстиции Украины разработало новые правила внутреннего распорядка учреждений исполнения наказаний, которые позволяют заключенным носить бороды, курить в карцерах и общаться непосредственно с администрацией. Это важный элемент соблюдения прав заключенных или замыливание глаз, «золотая клетка»?
Мы также говорили о том, что небольшая борода — это нормально. Потому что у нас в учреждениях содержатся, в том числе, мусульмане. Для них принципиально носить бороду. Как-то встречались с заключенным, который говорил, что не сбреет бороду, ибо религия не позволяет. Раньше он рисковал получить дисциплинарное взыскание.
Но в целом, если говорить о новых правилах внутреннего распорядка, то лично мое мнение – они глубокому анализу не подвергались и в большинстве остались, как и были. Просто сменили несколько моментов, как, по-моему, немножко на откуп правозащитников…
Напомню, что в 2016 году «с боем» Юрий Мирошниченко, председатель подкомитета по вопросам реформирования пенитенциарной системы, деятельности органов исполнения наказаний и пробации комитета Верховной Рады Украины по вопросам законодательного обеспечения правоохранительной деятельности, продуцировал внесение изменений в уголовно-исполнительный кодекс ст.94 (Структурные участки исправительных и воспитательных колоний).
Соответственно, в участках усиленного контроля должны содержаться лица, которые систематически совершают злостные нарушения, угрожающие безопасности персонала или других лиц. То есть, социально опасные лица.
Вместе с тем, в этих правилах внутреннего распорядка Минюст спокойно прописал совсем другие основания для содержания лица в участке усиленного контроля. И даю сто процентов гарантии, найдутся руководители, которые скажут: «О, мы можем по следующим основаниям содержать там осужденных…». Хотя вообще принимать подзаконные нормативно-правовые акты, которые противоречат закону, недопустимо в демократическом государстве.
Когда говорят о проблемах в любой сфере, обычно, сетуют на отсутствие финансирования. Скажите, решение проблем в учреждениях уголовно-исполнительной службы также зависит от денег?
Есть проблемные вопросы, которые не требуют никаких финансовых вложений. То же самое пытки. Сколько нужно средств, чтобы перестать применять такую практику? Или если говорить о нарушении приватности. Не надо средств, чтобы раздвинуть кровати друг от друга. Часто посещая учреждения, мы видим, что кровати расположены вплотную. Соответственно, чтобы обеспечить себе приватность, лицо просто занавешивает спальное место. Это делать запрещено, поэтому человек, который просто хотел более комфортные условия сна, рискует получить взыскание.
Но на самом деле, система не совсем скудная. В учреждениях есть производство, есть спецфонд. Впрочем, иногда эти средства используются нерационально, вот в чем дело. Например, есть такой элемент работы в администрации уголовно-исполнительной службы как совет начальников учреждений. И вот совет решил, что надо переоборудовать периметры предупредительных ограждений в учреждениях. В одном учреждении разработали образец, все посмотрели и сказали, давайте так сделаем во всех учреждениях. Замечу, речь идет не об основном ограждении.
А теперь пример: в Житомирской исправительной колонии периметр учреждения тысяча шестьсот метров. На момент нашего визита, со слов администрации, они переоборудовали 70 метров забора, потратив на это 80 тысяч гривен. Среднемесячное поступление в спецфонд составляет примерно 78 тысяч гривен. Значит, им нужно почти два года работать, чтобы при постоянных условиях тратить эти средства только на ремонт предупредительной ограды.
Или Черновицкое учреждение исполнения наказаний № 33: там надо переоборудовать штрафные помещения, котел нуждается в ремонте, он два раза в месяц выходит из строя. Впрочем, они этого не делают, потому что должны тратить средства на переоборудование предупредительного ограждения. В других учреждениях остановили начатые ремонты из-за решения переоборудовать предупредительное ограждение.
Такие необдуманные, принятые решения без индивидуального подхода, без определения первоочередных потребностей конкретного учреждения не способствуют рациональному использованию ресурсов.
В своем отчете вы рассказываете, в частности, о проблемах с медицинской помощью. Как именно нарушают права заключенных: не вовремя обследуют, незаконно прерывают лечение?
Действительно, проблемы с медициной острые. Люди, которые там содержатся, часто страдают заболеваниями. Бытовые условия, в том числе, не способствуют здоровью. Можно даже быть здоровым, но подхватить что-то. При этом медицинская служба работает не всегда хорошо.
Мы встречали жалобы от заключенных на какие-то случаи оказания медицинской помощи, на несоответствующую скорость реакции на их жалобы. Остро стоит вопрос кадрового обеспечения. В некоторых учреждениях на всю организацию один фельдшер (разумеется, что нет никаких ночных дежурств). А в некоторых случаях даже при наличии работников в ночное время не дежурят.
Что касается исправительных центров, то там вообще отсутствует фельдшер. При этом согласно законодательству, медицинский работник обязан ежедневно посещать лиц в штрафных помещениях, снимать контрольные пробы с еды трижды в день, осматривать вновь прибывших, оказывать первую доврачебную помощь, осматривать после освобождения из карцера. Хорошо, пока еще приезжает скорая помощь.
Значит, Министерство юстиции предусмотрело в своих нормативных документах обязанности медицинского работника. Притом, они не вводят должность медицинского работника в исправительном центре. Нонсенс какой-то.
А какова ситуация с питанием? Актуальна ли на сегодня проблема приготовления пищи в антисанитарных условиях?
Во время этих визитов жалоб было меньше, чем обычно. Когда мы посещаем учреждение и видим, что раздают пищу, просим нам показать. На вид она имеет красивый вид и приятный запах, даже я не могу сказать, что это какая-то баланда. Что касается условий приготовления, то по-разному. Есть учреждения, где антисанитария. При этом в других учреждениях заходишь на кухню, а там все блестит (не супер ремонт, но аккуратно). Опять же, это зависит от человеческого фактора.
А как руководители учреждений оправдывались, почему у них антисанитария?
Когда спрашиваем, как вообще такое положение дел может быть в пищевом блоке, как правило, слышим: «Сейчас все уберем, сейчас все будет хорошо…».
Ржавые кастрюли от вас не пытались скрыть?
Как их скроешь. Ржавчина на крышке просто попадает в блюдо. Но от нас пытались скрыть нечто иное. В одном из учреждений мы нашли в холодильнике под костями и отходами хорошие куски мяса. А на тот момент, по словам персонала, уже все мясо было заложено в котел. Может кто-то так сэкономил, не знаю.
…домой решили отнести.
Возможно, не буду утверждать.
Несколько слов о праве на получение образования. Читала, что есть проблемы с организацией процесса обучения несовершеннолетних лиц в СИЗО.
Подробно вопрос образования в учреждениях мы не изучали, но на определенные моменты обращали внимание. Например, в одном из учреждений учителя приходят на занятия к несовершеннолетним со своими книгами, которые потом забирают.
Значит, если даже лицо хотело бы выучить что-то – то не имеет возможности. Думаю, что во время следующих наших визитов к этому вопросу вернемся. Потому что вопрос есть. И с учителями, и с учебниками. В некоторых учреждениях встречали заброшенные учебные классы. Они просто стоят, потому, что надо ремонтировать … предупредительное ограждение.
Какова ситуация с соблюдением религиозных прав в учреждениях ГУИС? Вы упоминали мусульманина, что жаловался на запрет носить бороду…
Соблюдение религиозных прав – это более-менее урегулированный вопрос. Почти в каждом учреждении есть какая-то часовня, учреждение посещает священник, нередко учреждения сотрудничают с религиозными организациями (Свидетели Иеговы, адвентисты седьмого дня). Что касается мусульман, то во время визитов мы встретили только эту одну личность. Он говорил, что не сбреет бороду, но других нареканий относительно запрета религиозных обрядов от него не было. Хотя говорили мы довольно откровенно.
Какие главные проблемы с трудовыми правами заключенных, с оплатой их труда?
Общая проблема почти для всех учреждений, которые мы посетили – заключенные не обеспечиваются спецодеждой и индивидуальными средствами защиты. Причем, иногда они даже в учреждениях есть, но их не используют. Почему? – Это уже вопрос к администрации. Знаю, что иногда не используют, потому, что эти средства очень изуродованы, с ними хуже работать. Фонд индивидуальных средств защиты требует обновления.
Кстати, когда человек получает травму на производстве, как правило, в учреждениях пытаются это скрыть. Но зачем скрывать – просто обеспечьте безопасные условия труда.
Оплата труда – это тоже системная проблема. Общаемся с лицом, говорит, что работает с пяти утра до шести. А в табеле учета рабочего времени указано два-три, максимум, четыре часа. Более того, иногда в администрации учреждений с нами даже не спорят. Просто отмечают, что не имеют фонда для оплаты труда. Из государственного бюджета выделяются средства, администрация их как-то распределяет, а на самом деле, люди работают значительно больше.
Также в учреждениях есть участки социальной реабилитации. Туда переводятся положительно направленные лица, которые во время отбывания наказания в колонии проявили себя, как дисциплинированные, ответственные.
Находясь в этом участке при колонии, осужденные имеют право, в частности, работать на каких-то заводах на территории населенного пункта и даже дальше. Главное, возвращаться на ночь в учреждения. Также они могут более свободно передвигаться в пределах территории учреждения, выйти в магазин. Да, в присутствии работника, но все-таки надзор немножко меньше.
Это явление пребывания в участках социальной реабилитации распространено?
Оно распространено. Но многие люди не могут там быть. Кроме того, администрации придирчиво выбирают. Но, например, в Черкасской исправительной колонии № 62 есть центр социальной реабилитации, и лица с этого участка трудоустроены на заводах недалеко от учреждения, получают 4-5 тысяч гривен зарплаты. Это неплохо для осужденных. Они социализируются, могут что-то для себя сохранить и на увольнение.
Также есть исправительные центры. Это отдельное учреждение, куда тоже переводят лиц, которые становятся на путь исправления. Там лица также имеют право свободно передвигаться в пределах территории населенного пункта, пользоваться деньгами, работать совместно с вольнонаемным персоналом. Таким образом, лица, перед тем, как попасть в общество, понемногу социализируются.
Если говорить о международных стандартах обращения с заключенными, то в правилах Манделы написано: наилучшие условия для социализации осужденных именно в открытых учреждениях. Когда мы полагаемся не на режим, а на лицо. Даем ему возможность самостоятельно отвечать за свои поступки.
Какие принципиальные законодательные изменения нужны нам для формирования эффективной системы соблюдения прав заключенных?
Возможно, есть моменты, которые можно шлифовать или улучшать. Ничто не запрещает внедрять новые практики, проекты модернизации. Нужна системная государственная политика Министерства юстиции, администрации уголовно-исполнительной службы и их желание. Чтобы система работала.
Но я бы сказал, что законодательство неплохо написано. К сожалению, у нас нередко классное законодательство просто не работает. Поэтому, в первую очередь, нужно научиться выполнять то, что уже написано. Исполнение закона сегодня имеет большее преимущество, чем сам закон.
Автор: Ирина Шевченко
Источник: УНИАН
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.