Представляем вашему вниманию вторую часть интервью руководителя Государственной налоговой службы (ГНС) Украины Евгения Олейникова.
С. К.: Мельник говорил нам в интервью, что оценивает объем теневой экономики Украины примерно в 50%. Премьер рассказывал, что он оценивает где-то в 20%. И когда мы привели ему аргумент Мельника о 50%, он сказал, ну это, мол, смотря как оценивать. Как думаете вы? Какой объем и насколько это может измениться? Декларирование этому будет способствовать?
Вы знаете, есть оценки от нуля до 100% теневой экономики. Но я знаю только одну, которая опирается на официальную методику. Это оценка, которую делает Минэкономразвития. Вот я опираюсь на нее. Это около 30%. Я знаю, по какому методу она рассчитана, и это можно проверить. Как считали 50%, 60% или 20%, мне неизвестно.
Второе. Что касается самой ситуации. Лично я добровольное одноразовое декларирование рассматриваю не столько как инструмент для непосредственного снижения уровня теневой экономики, сколько в контексте постепенного создания условий для восприятия обществом необходимости построения эффективной системы администрирования налогов.
Вот в свое время решили, что мы движемся в направлении дерегуляции всего. Тогда были предположения, что если идти таким путем, то экономика у нас «взлетит». После этого все станут настолько богаты, что им просто будет не жалко отдать часть своих денег бюджету. И мы, мол, просто не будем знать, куда девать деньги. На сегодня мы можем оценить результат. Когда начинали это, у нас расходы на обслуживание и погашение госдолга составляли примерно до 5%.
Сегодня этот показатель приближается к 50%. Это единственное, что мы фактически из этого получили, это огромная долговая нагрузка и невозможность на сегодня снижать налоги. Хотя существует объективная потребность и это действительно целесообразно. Но чтобы это произошло, должны обеспечить одну простую вещь. Ее, кстати, четко отметил в своей программе президент, и его поддержали 73% тех, кто проголосовал за него — налоги должны платить все.
Сейчас стоит говорить о трех категориях. Первая — те, кто платил налоги все это время. Их немало на самом деле. Вторая категория — те, кто не платил налогов по, ну, условно объективным причинам. Говорю «условно», потому что если бы они были действительно объективные, то налогов не платил бы никто. Через непонимание, через, скажем так, предвзятое отношение. Но, в конце концов, эти люди готовы сегодня изменить свое поведение.
И вот у нас остались среди тех, кто не платит только те, кто сознательно не хочет это делать. И мы их ничем не привлечем к налогообложению. Хоть мы и будем снижать ставки налогов. А зачем? Зачем платить гривну, если можно ее не платить.
Соответственно, чтобы эту проблему решить, придется повышать эффективность администрирования налогов. В частности, систему налогового контроля.
А. Д.: А, сколько таких людей, которые не платят, может быть по вашим оценкам?
Давайте посмотрим на статистику. У нас сегодня примерно 27 миллионов, скажем так, активных граждан. Это я имею в виду тех, кто трудоспособного возраста и т.д. Из них примерно 11 млн. в течение последних 10 лет вообще не получали официальных доходов. Вопрос, как они живут?
А. Д.: Это студенты, пенсионеры?
Нет, я не считаю. Это без школьников, пенсионеров и т.д. Но тут надо понимать одну простую вещь. На самом деле из этих 10 млн. косвенными методами мы зацепим, ну, может, там 500 тыс. Максимум. Объясню — почему. Косвенные методы точно не рассматриваются как метод общего контроля, который, условно говоря, будет применяться к рядовому гражданину. Есть идея, что давайте посчитаем, сколько хлебов он купил и съел, — ну, это точно не об этом.
А. Д.: А о контроле за тем, что тратят граждане?
Идея состоит в том, что контролировать надо только действительно реально большие расходы, не имеющие соответствующего источника дохода. Там, где разрыв будет составлять сотни тысяч гривен. А возможно, и миллионы гривен. Никак не меньше. Только в этом случае целесообразно применять косвенные методы. Все остальное — это будет трата кучи ресурсов при очень низкой эффективности.
А. Д.: Но ведь в обществе восприятие контроля над расходами граждан негативное. И это, опять же, связано с недоверием в целом к системе и к государству как таковому. Люди боятся, что будут контролировать именно тех, кому на хлеб не хватает, а тем временем кто-то не будет платить за шикарную машину. Вы это понимаете?
Вы знаете, каждое решение имеет свою цену. У нас сейчас была очень оживленная дискуссия в комитете по законопроекту №5600 (проект закона о внесении изменений в Налоговый кодекс Украины и некоторые законодательные акты Украины относительно обеспечения сбалансированности бюджетных поступлений). Вот заместитель председателя комитета сказал, что когда мне придется выбирать между злоупотреблением бизнеса и риском злоупотребления налоговой, я выбираю злоупотребления бизнеса. Прекрасно. Но ваше решение тоже будет иметь цену.
Сколько у нас сейчас налоговой задолженности? 100 миллиардов гривен. Это что? Это суммы, которые должны были быть уплачены в бюджет без возражений. У нас долг возникает только на согласованные суммы. Но они не были оплачены. Все.
С. К.: Просто законопроект №5600 вызывает значительную критику из-за усиления фискального давления. И другие спорные моменты. В частности, вот, предусматривает, что директор учреждения, которое имеет налоговый долг, не может выехать за границу. Это значит, что умный и профессиональный человек просто не пойдет работать на такую должность, зная, что над ним висит №5600.
А. Д.: А запросы на подачу информации, которые возможны даже, цитирую: «при наличии данных, которые могут свидетельствовать о нарушениях». Не «утверждать», а «могут свидетельствовать». Условно, если конкурент пишет заявление на меня, то вы получите все возможности требовать выдачи информации. Это же внеплановая проверка, по сути.
С чего начнем — с запросов или с долгов?
С. К.: Давайте с законопроекта №5600.
Давайте из долгов. У нас эта норма (ограничение на выезд) действует сейчас. Только она действует в отношении долгов, которые возникают между частными лицами. Судебный запрет на выезд из страны. Я могу вам сказать, алименты в том числе. Это никого не волнует? Значит, возникает странная ситуация. Когда человек задолжал другому человеку, да, один член общества — другому, то для этого ему можно запрещать выезд. А когда человек задолжал всему обществу, то это нормально. Пусть он и дальше продолжает оставаться должником. Я как-то не понял…
Я могу вам сказать, что в США действует как раз запрет на выезд для налоговых должников.
С. К.: Нет, подождите. Там речь о директорах. А директора могут назначаться и приходить на предприятия, которое уже с долгами.
Я извиняюсь. А у нас директоров что, на рынке покупают? Это твой сознательный выбор.
С. К.: Вы же так круг потенциальных директоров очень сильно сужаете. А следствием этого будет злоупотребление. Вот будут у нас такие себе «профессиональные директора должников». Профессиональные Фукси, знаете.
Я сам пришел из бизнеса и вернусь туда, когда закончу работать в налоговой службе, я здесь не собираюсь работать всю жизнь. Там сегодня, в законопроекте №5600, даже в начальной редакции нет ни одной нормы, с которой я не готов был бы встретиться, работая в бизнесе.
Но вот давайте вернемся к вопросу выезда за границу. Там не административный, а судебный запрет. По судам существует уже очень разветвленная практика. Как на это смотрят суды? Пытается ли директор погасить эти долги? Если пытается, если он принимает для этого меры или если у него объективно нет для этого возможности, суд не применяет запрет. Суд применяет запрет тогда, когда он даже не пытается это сделать.
С. К.: Вы знаете, что в нашей стране к судебной системе недоверие еще большее, чем к налоговой службе. Я извиняюсь.
Вы знаете, но у меня тогда возникает встречный вопрос. Это реальное недоверие? Или просто очень удобная позиция, которая позволяет объяснять себе собственную, простите мне, нечестность в отношении общества. Они все плохие, я никому не верю. Поэтому я не плачу налоги, поэтому не надо меня принуждать, поэтому не смейте контролировать. Ну, отлично. Давайте тогда определимся. Что мы вообще строим? Мы строим европейское государство или какое-то дикое поле? Вот хотя бы в этом себе честно ответим на этот вопрос.
Я готов принять любую позицию общества. Кроме одной. Вот чего я категорически не воспринимаю, это лицемерия. Все. Будем честными друг с другом. Мы не хотим, чтобы государство что-то контролировало, вот не хотим, все, договорились. Но тогда согласитесь, что и рассчитывать на какие-то нормальные услуги мы тоже не будем. Давайте их ограничим каким-то там минимумом — и пусть все выживают, как хотят.
С. К.: Хорошо. Эта вторая позиция…
Я извиняюсь, что прервал, но. Вот мы говорим, мы не доверяем государству. Скажите, а когда этих людей, упаси Боже, прихватил COVID, они не шли в больницы из-за недоверия? Или там с доверием все в порядке было? Они бежали…
С. К.: Врачам доверяют больше. Я извиняюсь, все по-разному. Хотя посмотрите на количество антивакцинаторов …
Или когда, извините меня, им по голове дали или в квартиру кто-то ломится, они вызывают полицию, которой не доверяют? У нас полиции тоже не доверяют, но ее вызывают.
Знаете, нельзя так строить систему, нельзя так строить государство. Придется все-таки соглашаться на что-то. Поэтому скажу честно, что касается тех же запросов. Представьте себе на минутку ситуацию, что мы принимаем закон о СМИ, в котором пишем, что журналист имеет право задать вопрос, только если имеет доказанный факт. А если у него доказанного факта нет, то вопросы задавать нельзя. Для налоговика это считается нормальным. Тогда давайте не рассказывать о том, что у нас будет ориентированная на риски система, о том, что мы будем отбирать объекты для проверки. Ее не будет.
Потому что логика сегодняшнего закона заключается в следующем — я могу спросить у вас о нарушениях, если доказал нарушение. Можно спросить, а зачем я у вас тогда вообще что-то спрашиваю? Оно же у меня доказано. Все. В чем логика?
Напротив, система запросов, она позволяет дистанцироваться от этого. У меня есть вопросы? Есть сомнение? Я поставил его тебе. Ты мне ответил. Я не удовлетворен ответом, я могу попытаться инициировать проверку. Ты не согласен со мной, ты идешь в суд.
И плательщики, кстати, этим очень регулярно пользуются. Вот, правда. Очень регулярно. Они не боятся, они говорят, что они боятся. А это другое.
С. К.: Хорошо. Всего тогда дайте оценку законопроекту №5600. Плюсы и минусы.
Скажем так, по сравнению с тем, что есть сейчас, это будет шаг вперед. И шаг, по-моему, в правильном направлении. Знаете, почему я так за №5600? Ибо я сторонник эволюционного, а не революционного пути. Приведу другой пример. Много лет поднимался вопрос лучшего контроля над функционированием НДС. Постоянно на все предложения говорили — это фискализация, чрезмерное давление, катастрофа, бизнес умрет. Было? Бывало. Чем все закончилось? Я напомню. Налоговые доходы составляют 34% бюджета — и все. А у нас война, у нас бюджетная сфера, которую надо содержать.
Катастрофа уже другая. Нам столько не дадут. И что? И 1 июля 2015 года принимается система электронного администрирования. Быстро, бегом. Так? Вся. И уже никто не обращает внимания на протесты, жалобы и все остальное. Как мы видим, система функционирует уже 6 год. Ну и ничего, все нормально.
Но если мы не двигаемся эволюционно, вводя постепенно новые нормы и изучая опыт их использования, исправляя ошибки, если они возникли, а просто игнорируем проблему, то, в конце концов, мы получаем ситуацию, когда у нас будет бюджет, который преимущественно идет на долги. И тогда перед угрозой финансового краха мы примем такие нормы, которых даже я испугаюсь.
При расследовании главное не выйти на самого себя
А. Д.: А насколько помогает в наполнении бюджета такая практика, как блокирование налоговых накладных? На это много жалоб.
Я очень долго отучал коллег из пресс-службы от этого слова. На самом деле существуют две процедуры. Первая — это действительно блокировка. Но блокировку может применить исключительно правоохранительный орган и исключительно по решению суда. Это арест активов.
И второе — это система мониторинга регистрации налоговых накладных. Ее тоже называют блокировкой. Но из-за этого неправильного названия возникает сразу куча проблем. Это неправильное восприятие инструмента самой налоговой службой и неправильное восприятие бизнесом, это лишние ожидания правоохранительных органов по использованию этого инструмента. То, с чем работаем мы, это система мониторинга регистрации. Ее многие пытаются представить как запрет.
А правильно ее представить для рядового гражданина как работу, ну, например, таможни. Вот вы прилетаете в страну и можете идти зеленым коридором или красным. Правильно? В зеленом коридоре вы просто идете свободно, и вас никто не останавливает. В красном вы обязательно должны остановиться, задекларировать, пройти осмотр вещей. И после этого все равно проходите. Так вот, система мониторинга, она как раз об этом. Большая часть накладных, а это 99,5%, идут зеленым коридором. Мы их не останавливаем. И только 0,4-0,5 попадают в красный коридор. И там происходит остановка регистрации.
Но остановка регистрации — это не запрет.
В чем принципиальное отличие?
Остановка означает, если мы остановили регистрацию налоговой накладной, пожалуйста, предоставь нам подтверждение, что та операция, которая в ней указана, действительно была. Дайте нам документы. И все. Если ты их даешь, то твоя налоговая накладная регистрируется.
Ну, возьмем, например, август этого года. Итак, нам 180 тыс. налогоплательщиков подали на регистрацию 27 млн. налоговых накладных, которые были зарегистрированы. При этом в 19 тыс. налогоплательщиков 145 тыс. накладных регистрация была приостановлена. По количеству накладных это 0.54 процента от общего количества. По сумме это 1,1 процента от общей суммы, которая подана на регистрацию.
Что происходит дальше? Остановили в накладных в цифрах на 2,2 миллиарда гривен. А на 1,7 миллиарда подано обращений о регистрации. На остальное не подали. 100-процентное попадание с нашей стороны. Здесь налогоплательщик понимает, что даже не стоит пытаться ни через нас, ни через суд добиваться возврата, потому что оснований нет. Тогда как судебная практика в этих вопросах до последнего времени была очень лояльна.
Но даже в этой ситуации из этих 1,7 млрд. грн, которые остались, 1,5 млрд. мы потом регистрировали самостоятельно. По представленным обращениям. И только фактически 230 млн. гривен — это там, где плательщик обратился, но мы отказали. Они согласятся или пойдут в суд. Вот и все. Система на самом деле очень дружественная к налогоплательщику. Если бы было по-другому, мы действительно остановили бы экономику.
Поэтому в локдауне мы имели рост реализации товаров и услуг на 20 процентов. Это что? Неужели реально негативные последствия блокировки?
Вот конкретный кейс. Обращается налогоплательщик. У меня заблокирована деятельность, я не могу выписывать налоговые накладные. Почему? Меня признали отвечающим критериям рискованности. И что? Ну, как же, нельзя выписывать? Почему нельзя? Выписывай. Подавай на регистрацию. Да, она остановится. У тебя красный коридор. Предоставляешь документы, мы посмотрим, все нормально ли, твоя накладная будет зарегистрирована. Мы зарегистрируем — и все будет хорошо.
Фактически это для нас возможность посмотреть внимательнее на твою деятельность. Насколько она соответствует, скажем, так, требованиям законодательства. И все.
Но из-за термина «блокировка» плательщик этого не понимает. Для него это ассоциации… Мол, нет, вообще нельзя работать. То же происходило довольно длительное время и в налоговой службе. Мы это исправили. И уже с этим работаем. Единственное, что могу сразу сказать — здесь у нас сверхжесткий конфликт с правоохранителями. Потому что им очень хочется, чтобы мы фактически превратили этот мониторинг в, так сказать, инструмент действительно тотального запрета регистрации и желательно по их сообщению. Значит, они написали письмо — а мы будем все останавливать.
С. К.: А какими конкретно силовиками?
Преимущественно это как раз была ГФС. Иногда к ним добавляется ГБР, но эпизодически. В принципе, там люди гораздо умнее.
Знаете, в свое время у меня было много дискуссий по этому поводу. И как-то я так сформулировал, сказал, что ребята, вы должны понять одну простую вещь. Налоговик, если он допустил коррупционное нарушение, должен отвечать. Я тогда говорил по-русски, лучше рифмовалось: «Налоговик может сесть вместе с конвертатором, но не вместо конвертатора».
Чтобы привлечь к ответственности налоговика, вы должны доказать, что действительно была фиктивная сделка. Это же, по сути, не сложно — если будете расследовать должным образом, у вас не будет проблемы доказать коррупцию налоговика.
Потому что если получаете телефон этого парня (конвертатора), переписку этого парня, вы точно установите, доказательно установите, кто из наших сотрудников оказывал ему содействие. Если оказывал. Но почему-то этого не случается. Как там говорят, что во время расследования главное не выйти на самого себя? Поэтому в этих дискуссиях иногда у меня такое ощущение есть. Хотя, конечно, я никого ни в чем не обвиняю, не имея доказательств.
А еще могу сказать, что у нас в создании системы противодействия экономической преступности просто не учли один важный момент — как раз в отношении тех же вещественных доказательств. В чем главная угроза для бизнеса со стороны правоохранителей? Возможность удаления. Я прихожу к вам, провожу обыск, забираю оборудование, товар, деньги, и вы не можете их быстро вернуть, даже получив решение суда. И могу сказать, что в офисе бизнес-омбудсмена куча таких кейсов.
Мы у ГНС начинаем понимать масштаб проблемы. Многие налогоплательщики обращаются в суд по вопросам, что у них были изъяты вещи во время обысков. Они получили решение суда вернуть, а его не могут выполнить. Вещественных доказательств либо нет, либо они где-то есть, но их не могут найти. И они начинают требовать денежную компенсацию.
Но вопрос в том, что до этого они судились с ГФС. Соответственно, что там происходит, знала только ГФС. А сейчас, поскольку ГФС ликвидируется, они начинают менять сторону на ГНС. А вот когда мы увидим, что и сколько, вот тогда я гарантирую, что я этих ребят оптом и в розницу сдам в прокуратуру.
С. К.: Главное, чтобы прокуратура была готова их принять…
Ну, каждый отвечает за свой участок.
Здесь, какой главный вопрос всегда задавали руководителю налоговой службы? Деньги в бюджет.
А. Д.: В своих интервью вы упоминаете о преобразовании, изменении структуры и подходов в работе. Можно детали?
Начнем с того, как оценивают нашу работу граждане и бизнес. Вы знаете, что мы в этих вопросах работаем с двумя миссиями: миссия МВФ, которую поддерживает казначейство США, и та, которая нас поддерживает советниками, — это миссия ЕС.
Они недавно проводили опрос плательщиков. Мы, в принципе, сами попросили об этом. Потому что понятно, нам проводить его нет смысла. Мы не можем на это выделять деньги. Опять-таки, есть вопрос доверия. Так вот, его проводили сами европейцы и поделились с нами информацией. Итак, что мы видим. Бизнес нас оценивает довольно неплохо, а общественность, наоборот, преимущественно плохо.
Почему так? У бизнеса собственные впечатления от контакта с нашей службой. Общественность преимущественно берет информацию с телевизора. Ну, вот и все.
Вот сколько бы там ни рассказывали о том, что налоговая должна стать сервисом дружественным… Какой главный вопрос всегда задавали руководителю налоговой службы? Деньги в бюджет. Все. К чему это приводило? К тому, что фактически главное — получить деньги. Любой ценой. Все. А дальше, ну, если вы понимаете, что все, что вы рассказывали о сервисах, то оно ничего не стоит, потому что никому реально не нужно…
Что сделали мы? Фактически мы попытались полноценно воплотить ту систему, которая функционирует в ЕС. Тот прогресс, о котором говорят наши партнеры, на самом деле он во многом благодаря этому. Просто пытались брать и делать то, что они советовали. Не имитировать, что мы делаем, а делать. Так функционирует система в ЕС. Кстати, в США так же.
Соответственно, мы попробовали такой подход применить у нас. В чем он проявился? В оценке работы каждого главного управления в регионе не по показателю выполнения планов, а по соответствию результатов экономическим моделям. Да, мы формируем для них индикатив по поступлениям. Это наши надежды на то, что оно так будет. Если по итогам месяца фактическая база будет отличаться в меньшую сторону, мы индикатив корректируем. Мы его уменьшаем.
Но если база окажется больше, то и поступления должны превысить индикатив. Выполнение формального индикатива, если у тебя база была больше, тебе не поможет.
И вот когда мы применили этот подход, более того, когда мы доказали коллегам, что он действительно работает, что ты можешь не бояться не выполнить индикатив, если для этого объективно не было оснований, мы начали получать постоянное превышение индикативов, которые нам доказывал Минфин. Но не потому, что Минфин их там занижал. Нет. Вопрос заключался в другом.
Та модель, которую использует Минфин, учитывает другую систему управления налоговой службой. Она учитывала очень большую коррупционную составляющую. А когда у тебя выстраивается система, которая базируется на макроэкономике, ее очень трудно обмануть.
А.Д.: Давайте относительно этого, например, более подробно о принципах работы с крупными плательщиками.
Два подхода. Отраслевая компетенция и конкуренция. До этого у нас система работы с крупными плательщиками, она строилась как? Одна крупная структура, офис плательщиков, имеющий региональные отделения, разветвления. Но все это замыкается в одну структуру. В прошлом году мы разделили структуру на 5 отдельных офисов по отраслевой компетенции.
Запад — это преимущественно топливно-энергетический комплекс. Юг – аграрная промышленность. Восток — металлургия, горный металлургический комплекс. Север — акциз. И центральный офис — это финансовая сфера, торговля и т.д. И как только мы это сделали, мы сразу получили совсем другие показатели поступлений как минимум. Потому что 5 офисов конкурируют между собой. Есть с чем сравнить. И если мы видим, что кто-то отстает, мы сразу понимаем, что надо задать вопрос.
В налоговой службе с 1995 года накапливается информация обо всех официальных доходах каждого гражданина
А. Д.: А тогда как осуществляется контроль над расходами граждан. У нас боятся именно его, а вы настаиваете. Каким образом видите его внедрение в будущем?
Смотрите. У нас на сегодня фактически уже есть контроль над расходами. И мы его применяем. Просто косвенными методами. Я же приводил примеры.
У нас в налоговой службе с 1995 года накапливается информация обо всех официальных доходах каждого гражданина, если он вообще как-то имел отношения с государством, зарегистрирован.
Смотрите, здесь речь будет идти о следующем. Самый простой способ посчитать, что мы берем все доходы, которые человек получил в течение своей жизни. Мы добавляем к ним те предположения, которые заложены в законе об однократном декларировании. То есть еще 400 тыс. грн. Еще квартира, еще дом, еще автомобиль. И после этого смотрим на известные нам расходы. Тут имеются косвенные методы.
Сегодня у нас информация о больших расходах, она почти до нас не доходит. Тут и может возникнуть вопрос о том, что их надо декларировать. Ну, мы видим, что человек осуществил расходы, которые, ну скажем, на миллион или два превышают его доходы.
А. Д.: А почему не доходит эта информация?
А сегодня это законом не предусмотрено. Эту информацию мы, как правило, получаем во время проверок других плательщиков. В том числе, когда мы видим, например, что кто-то совершил крупную покупку, и было большое движение средств. Ну, опять-таки, один из кейсов, который, по-моему, самый показательный, это было где-то летом. За четыре года физическое лицо на свою карточку положило 72 млн. гривен.
А. Д.: Вспоминаю сообщение вашей пресс-службы. Это про интернет-магазин?
Да, интернет-магазин, его они просто взяли и привязали к карте физического лица. Ну, извините, тут неуплата налогов — это что? Из-за недоверия? Через обнищание? Или просто из-за нежелания их платить? Давайте будем честными. Из-за нежелания. Все.
Таких людей мы должны прийти и обязательно проверить.
Тот, кто не платит налоги, он не меня обманывает. Он обманывает не абстрактное государство. Он обманывает своего соседа. Потому что живет за его счет, пользуется государственными услугами за его счет. А это неправильно.
А.Д.: Вы хотели получать больше информации о самом приобретении граждан.
О больших расходах.
С. К.: Крупные расходы, это от какой суммы?
Если рассматривать для целей анализа, то где-то от 500 тыс. грн. Меньше нет смысла. 100 тыс. грн — это на самом деле немного. 500 тыс. грн разово — это уже есть о чем спрашивать. Как минимум это уже повод посмотреть на имеющиеся доходы.
С. К.: Смотрите. А вот вы сказали, что квартира, дом и плюс сверху 400 тыс. В 400 тыс. все это не входит, правильно?
Нет. Все, что у вас задекларировано, плюс еще 400 тыс., плюс дом, плюс квартира.
С. К.: Ну, 400 тысяч или 20-30 тыс. долларов, плюс-минус да. Так у нас человек, даже который работает на небольшой должности, за весь период независимости он точно заработал более 30 тыс. долларов.
Без вопросов. Но он их заработал официально или нет? Уплатил ли с них налоги?
Давайте проще. У нас в стране только поступления госбюджета от налога на доходы физических лиц на сегодня составляют, на минуточку, 137 миллиардов гривен.
Тогда вопрос. Если бы все получали зарплаты в конвертах, откуда взялись бы эти миллиарды? Я понимаю, очень удобное утверждение, что у нас все не платят. У нас преимущественно платят.
Если бы было по-другому, у нас не было бы такого поступления НДС, как мы получили за полтора года.
А.Д.: Кстати, интересно, почему у нас растут поступления этого налога?
А это как раз система администрирования. Что касается НДС, я вам могу сказать совершенно откровенно. Если в прошлом году мы начинали системное противодействие вымыванию его на схемах, то теперь попытки регистрации крупных сумм на таких схемах это уже скорее исключения.
А год назад, когда я только начинал, эти операции видел каждый день. Причем в один момент. И когда мы начали все это пытаться остановить, то довольно быстро у нас возникла потребность в коммуникации с бизнесом, который задал нам один простой вопрос. Знаете — какой? А вы гарантируете, что эти правила будут для всех? Если вы гарантируете, мы готовы платить налоги.
И это уже трансформация в отношении налоговой службы. Я просто могу сравнить. В начале 2000-х налоговая служба среди бизнеса союзников не имела. Лучшее, на что мы могли рассчитывать, — это ну такой, скажем так, враждебный нейтралитет. Невмешательство в определенный конфликт. И все.
На сегодня большая часть бизнеса готова платить налоги.
Но они задают вопросы. Вы гарантируете равенство условий? Вы гарантируете честную налоговую конкуренцию? Гарантируете — мы будем платить.
Поэтому сегодня в моем понимании налоговая служба — это две функции. Первая — это реальная сервисная функция. Если ты хочешь платить налоги, то в нашем лице ты найдешь тех, кто расскажет, поможет, проконсультирует. И вторая составляющая — это гарант соблюдения правил. Здесь налоговая служба — это не о том, сколько там запланировали в бюджете, это вопрос о том, сколько должно поступить налогов, если все плательщики должным образом выполнили закон.
И наш подход оказался эффективным, потому что уже второй год мы стабильно превышаем индикативы, которые закладывались в бюджет.
А.Д.: Значит, план поступлений в бюджет до конца года вы выполните?
В целом могу вам сказать — да. Нам до конца года все равно остается лишь 22%. Поэтому за этот год я могу гарантировать, что точно индикативы будут выполнены.
Авторы: Александр Децик, Соня Кошкина
Источник: LB.ua
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.