Госаудитслужба – не самый распиаренный орган, но главный в осуществлении финансового контроля.
«Мы начали работать гораздо эффективнее – выявлять нарушений не на миллионы и сотни миллионов, а миллиарды и сотни миллиардов», – говорит ее глава Геннадий Плис. И сразу добавляет: «Это не значит, что «при Зеленском» начали больше воровать, нет! Просто мы начали лучше работать — механизмы запустились». Запустились, но не все – для еще более результативной работы (что прямо и косвенно влияет на наполнение госбюджета) необходимо принять три закона, которые сейчас находятся на рассмотрении парламента.
Как контролировать государственные закупки? Как заставить нарушителей платить штрафы? А если нарушителем является целый Нафтогаз или Киевэнерго? Проверяют ли объекты «Большого строительства»? Как конкретно воруют на возведении дорог? Каким городам справедливо компенсировать разницу в тарифах, а каким – нет?
Обо всем этом мы подробно говорили с господином Плисом. Которого еще недавно прочили на должность главы КГГА, при условии принятия нового закона «О столице». Бывший заместитель Виталия Кличко, он разбирается в киевской тематике весьма хорошо. Так что ее в разговоре мы тоже задели.
«Гораздо эффективнее не допустить нас к проверке и иметь административный штраф, чем потом разгребать результаты»
Соня Кошкина: Госаудитслужба — не самый распиаренный орган, но главный по осуществлению финансового контроля.
Последние два года Госаудитслужба начала работать гораздо эффективнее. И выявлять нарушений уже не так, как раньше – миллионы и сотни миллионов, а миллиарды и сотни миллиардов. На сегодня любому подконтрольному субъекту гораздо эффективнее просто не допустить нас к проверке и иметь какие-то проблемы из-за этого (например, административные штрафы), чем потом разгребать результаты, которые будут зафиксированы в итоговом документе.
В законе записано, что если нас не допускают на объект контроля, тогда Нацполиция обеспечивает нам соблюдение законодательства и выполнение своих обязанностей. На самом деле это выглядит так: мы приезжаем на предприятие, нас останавливает охрана на входе, спрашивают – зачем, узнают, что с проверкой – и не пускают.
Типичный аргумент — ковид. Хотя это никоим образом не касается. Все работают в условиях ковида. И у нас 99% сотрудников вакцинировано. И даже если бы это было не так, мы никоим образом не подпадаем под действия ковидных ограничений. У нас не административная, не надзорная функция, а контрольная функция, она никак не ограничивалась.
С. К.: Вы не попадаете на объект, что дальше?
Вызываем «102». Приезжает полиция и разводит руками: драки нет, перестрелки нет, в юридических вещах они не разбираются – идите, мол, в административные суды.
Олег Базар: И вы идете в суд?
Есть разные варианты, как действовать. Но на самом деле все они неэффективны и не решают главной проблемы. Массу государственной собственности невозможно проверить из-за того, что мы просто не можем зайти на объект.
Допустим, что нас не пускают, но с полицией мы зашли, а документов нам все равно не предоставляют. И что делать? Никакого постановления Кабмина по этому поводу нет.
С. К.: На каких объектах возникали такие проблемы?
В последнее время с такими проблемами мы сталкивались во время проверки Нафтогаза, Киевспецтранса, что занимается вывозом мусора.
О. Б.: А руководство Нафтогаза каким-то образом объясняло такие свои действия?
Объясняли, что они вроде бы не являются подконтрольным нам субъектом. Хотя у нас и решение суда было, и два решения СНБО об обеспечении проверки энергетического комплекса. Но это никак не решало нашего вопроса.
С. К.: Ну, с решениями СНБО есть определенная законодательная “вилка”.
Мне тоже кажется, что это ненормально, когда на каждый пункт решение СНБО необходимо, здесь нужно разрабатывать постановление Кабмина или закон. Однако в этом случае правительством было принято распоряжение, что руководство Нафтогаза должно обеспечить доступ на объекты и предоставление документов для проведения проверки всех предприятий, где доля государственной собственности – 100%.
С. К.: И закончилось это большим скандалом. Окей. Давайте кратко о трех законопроектах, которые сейчас предлагают вместе с вами депутаты.
Первый законопроект – «О внесении изменений в Кодекс Украины об административных правонарушениях» и Уголовный кодекс Украины относительно усиления государственного финансового контроля. Он фактически касается усиления административной ответственности за недопущение и противодействие проведению проверки. Однако если противодействие проверке осуществляется повторно, уже предусматривается уголовная ответственность. Незначительное, однако, это может решить проблему.
Второй касается тендерных процедур. Мы проверяем тендеры. За 2020 год и месяц этого года нами было проверено 15 тысяч сделок на сумму 264 миллиарда. Из них установлено 10 тысяч нарушений на сумму 165 миллиардов. И это те существенные нарушения, в которых предусмотрено расторжение процедуры или договора.
А теперь представьте, что административный штраф мы выписать не можем, потому что необходимы персональные данные, а у нас к ним доступа нет. И чтобы выписать штраф, мы должны получить их легально. А оплаты как шли, так и идут. Так как работает этот закон? Все его обсуждали, за каждый пункт бились, а мы проверяем, устанавливаем нарушения, а на них нет никакой реакции. Ни административных действий, ни в казначействе.
«Из 15 тысяч случаев есть лишь 600 штрафов»
О. Б.: Значит, после вашего акта о наличии нарушений тендер не разрывается?
Разрывается. Но лишь в половине случаев. Отменено 5 тысяч закупок на сумму 23 миллиарда. А имеем 10 тысяч нарушений на сумму 165 миллиардов. На более значительные, если брать сумму, реакции не было. И Казначейство знает, что есть нарушения, но не имеет оснований не финансировать и остановить финансирование этого тендера. Для чего нарушается закон? Возможно, ради «соответствующей мотивации», возможно, отката, чтобы определить своего победителя и профинансировать его из бюджета.
Изменения в законодательство могли бы решить эту проблему. Однако я прекрасно понимаю, что во время его доработки надо быть осторожными, чтобы право Казначейства останавливать финансирование, было максимально ограничено. На сегодня в проектах оно и так ограничено исключительно существенными грубыми нарушениями.
О. Б.: Как будет выглядеть ограничение финансирования после принятия этого закона?
Это будет автоматизировано в системе. Ставим отметку в системе, что это нарушение подпадает под признаки остановки финансирования в соответствии с законом. Казначейство видит сигнал о том, что эта процедура в системе “Прозорро” имеет заключение о нарушениях. Поэтому есть два возможных решения. Первое — предприятие устраняет нарушения, и мы отменяем заключение. Или предприятие идет в суд и получает решение, что наш вывод неправомерен.
О. Б.: Здесь проигнорировать ваше заключение Казначейство уже не сможет?
Не сможет. Однако подчеркиваю, это стоит делать в случае особо опасных нарушений, которые имеют риски финансовых потерь для государства. Потому что на сегодня закон абсолютно несовершенен. Мы вынуждены довольно часто требовать отмены торгов по чисто формальным признакам. Например, если предложение не на украинском языке. Законодатель так написал, мы должны требовать. Если аудитор не будет требовать, ГБР с него спросит, почему мы провели мониторинг процедур, видели нарушения, а о нем не написали. Поэтому мы вынуждены требовать разрыва.
Довольно часто, в 50% обращений в суд его решение отменяет наш вывод, потому что он не является существенным. И мы даже не оспариваем некоторые решения в Апелляционном суде. Остановка финансирования должна касаться исключительно наиболее опасных нарушений. Тогда все заработает. И административные штрафы уже не так потребуются. Если нет оплаты, нет смысла нарушать. На сегодня закон не работает. Из 15 тысяч случаев есть лишь 600 штрафов. И это честные люди, которые предоставили данные. Получается, что мы штрафуем только честных лиц.
О. Б.: Но ведь вы видите в системе “Прозорро” полные данные о заказчике.
Однако там нет персональных данных. Штрафуется уполномоченное лицо. Человек. Нам нужны персональные данные физического лица, чтобы оштрафовать.
Кстати, это хороший подход – штрафовать юридические лица. Тем более, мы понимаем, что фактически баллом заправляет руководитель. Тендерный комитет — это только люди, которые выполняют указания. Но здесь также есть проблема. Напомню, что закупки касаются государственных предприятий и госучреждений, поэтому фактически мы штрафуем бюджет. Но в любом случае, мне кажется, это было бы более правильно. Все данные есть – юридическое лицо есть в реестре юридических лиц, взял, оштрафовал – и только.
Мы “трогаем” объекты “Большого строительства”
С. К.: Среди нарушителей тендерных процедур фигурируют объекты “Большого строительства”? По нашей информации, есть негласное пожелание «не трогать объекты» “Большого строительства” и “Большой реставрации”.
Мы “трогаем” объекты “Большого строительства”. Однако если говорить о дорогах, мы имеем методологические проблемы. Я даже написал письмо премьер-министру, что Укрдоркачество (государственное предприятие по контролю качества и объема дорожных работ) – институт, который дает разъяснения относительно трактовки тематического законодательства, находится под управлением Укравтодора. Это нелогично.
Что касается проверок. Сегодня же на толщине (речь идет о толщине дорожного покрытия) никто не ворует. Воруют на качестве материала. Мы берем пробу, ее надо сравнить с эталоном. По нормативному акту, эталон действует только на дату сдачи дороги в эксплуатацию. Подрядчик передает — заказчик принимает. Сделал пробу, сравнил с эталоном, и все. Через полгода, год, когда кто-то пришел еще раз проверить, сравнить с эталоном уже невозможно, не предусмотрено законодательством. Нет методики, которая была бы разработана. За 30 лет она до сих пор не разработана.
С. К.: Что ответил премьер на ваше письмо?
Я не скажу точно, но думаю, что расписано на Мининфраструктуры, на Укравтодор для обработки и принятия соответствующих решений. Это было еще, кажется, в середине года, когда мы завершили “ковидные” проверки.
С. К.: Какие именно нарушения касались “Большого строительства”?
Там было больше «ковидных» объектов. Проведение их проверки было задачей МВФ. Сейчас не могу четко сказать, какие из них относятся к “ковидным”, какие – к “Большому строительству”.
О. Б.: У «ковидных» конкретно, какие нарушения?
Именно эти, касающиеся дорог. Потому что «ковидный фонд» шел именно на дороги. 10 миллиардов, если помните. Однако по ”Большому строительству» у нас нет никаких ограничений со стороны государства. Никто не звонил и не говорил, не обращать на это внимания. Не знаю, что вам кто говорил и откуда у вас такая информация.
Во-первых, мы уже не та аудиторская служба, которая была. Она работает и дает результат. За последние два года мы дали нарушений вдвое больше, чем за 15 лет до этого.
С. К.: Сколько это поступлений в бюджет?
Речь идет о том, что из 167 миллиардов нарушений, на 78 миллиардов устранено. Не возвращено в бюджет, а устранено. Потому что возвратов в бюджет у нас в чистом виде около двух миллиардов. Хотя финансирование ГАС вдвое меньше. Значит, в чистом виде мы перечисляем в бюджет вдвое больше, чем из бюджета получаем.
«Все наши ревизии теперь будут автоматизированы. И аудиты также»
О. Б.: Вернемся к законодательству. Вы предлагаете внести изменения в порядок допуска аудиторов, финансирования Казначейством во время проведения тендеров. Что третье?
Внесение изменений в законодательство по совершенствованию инструментов системы государственного финансового контроля. Здесь речь идет о возможности осуществлять фотографирование и видеозапись. Иначе как доказать, что нам не дают документов или не пускают на объект?
Если мы говорим о ремонте дорог, нам надо снять кучи песка, цемента, которые должны быть по документам, чтобы показать объемы. И даже чтобы выбрать участок дороги для проверки, лучше сначала сделать поверхностное изучение ситуации с квадрокоптера, а потом уже работать. Мы так и делаем, но возникает много вопросов.
Фотосъемка — это создание интегрированных систем баз данных. На сегодня мы создали систему e-control, или e-аудитор – другое ее название. Все наши ревизии теперь будут автоматизированы. И аудиты также. Это система чек-листа. Если раньше ревизоры проверили, принесли мне акт, что нет нарушений, а на следующий день активисты или правоохранительные органы находят их, вызываю ответственных за отчет, а они говорят: знаете, все посмотрел, а вот именно это направление не смотрел.
Электронная интегрированная система обязывает пройти чек-лист и отметить, что именно проверено и что нарушений нет. А если есть, описать их. Таким образом, нет оснований для коррупции, даже для любого телефонного права. Потому что на сегодня есть прямая ответственность ревизора или аудитора за каждый пункт, где он поставил подпись, что нарушений нет.
Кроме того, система в режиме реального времени будет получать информацию обо всех наших контрольных субъектах с 32 распорядителей информации, которые есть в государстве. Это значит, центральных органов власти, в которых есть та или иная информация, статистика — Минюст, таможня и тому подобное. Нам нужны эти полномочия, чтобы иметь доступ к этим базам данных.
О. Б.: А сейчас нет?
Не имеем. Это регулируется кучей законов. Поэтому мы урегулируем вопрос, чтобы нам этот доступ дали. Он есть у Счетной палаты. Счетная палата занимается аудитами. А мы занимаемся ревизией и инспекцией. Это то, что является прямым основанием для уголовного производства, а у нас нет доступа к базам. Это как-то нелогично.
Кроме того, мы инициируем нам право для расторжения контракта. Сегодня мы проверяем — и никакой реакции. Я могу назвать кучу предприятий, на которых мы ежегодно находим нарушения. При этом контракт с руководителем продлевается. Не имеем права инициировать расторжение контракта, просто рекомендовать. Мы пишем, что рекомендуем пересмотреть контракт.
О. Б.: О каких предприятиях идет речь?
Например, Госкосмос. Таких предприятий много. Даже в Киеве. Например, Киевтеплоэнерго. Не предоставляет документов и не допускает на проверку.
О. Б.: Подождите. Чуть выше вы говорили о Государственном космическом агентстве?
Минутку. Я закончу с изменениями, которые мы инициируем.
Кроме расторжения контракта, еще стремимся определить порядок взаимодействия с правоохранительными органами. Мы вносим в закон обязательства Кабмина в разработке порядка того, как мы должны действовать на объектах контроля. Например, когда я общался с коллегами из Италии, которые проверяют закупки, он говорит, что они очень часто подключают подразделение финансовой защиты. Почти всегда. Там ревизия работает – сначала приезжают вооруженные ребята, обеспечивают прохождение на объект государственной собственности.
О. Б.: Вооруженные ребята, однако, не обеспечат вам доступа к документам.
Да. Здесь предусмотрена административная ответственность в другом законе. На первый раз. Но это 7 или 8 тысяч штрафа. Это ничто по сравнению с миллиардными нарушениями. Поэтому мы больше надеемся на уголовную ответственность. Это уже более значительный предохранитель.
С. К.: Когда эти законы будут приняты?
Два из них уже зарегистрированы. Третий закон — по уголовной ответственности — сейчас согласовывается с министерствами. Судя по моим предыдущим контактам, они не против этих изменений. Потому что это нормально, все понимают, что это правильно.
С. К.: Так что сейчас с Киевтеплоэнерго?
Эпопея длится несколько месяцев. Сначала мы пришли на Киевтеплоэнерго, где нас не допустили к проверке, не предоставили документов для проверки тарифов. Мы обращались к мэру, министру МВД, потому что я считаю, что тепловые коммунальные тарифы, специальный транспорт, автомобильный транспорт, метро – это то, что касается каждого киевлянина. А мы не имеем доступа к проверке. Это ненормальная ситуация, потому что это касается каждого киевлянина.
О. Б.: Но не касается государственных денег.
А почему мы говорим только о государственных деньгах? Необоснованная компенсация разницы в тарифах, например, так или иначе, касается государственных денег. Более того, хочу обратить внимание, что Государственная аудиторская служба Украины – это единственный канонический орган (смеется), который имеет полномочия на проверки местных бюджетов. На аудит местных бюджетов. И это нормально. Потому что, представьте, вы же не даете полную самостоятельность ребенку, которому один год. Не даете ему неограниченную кредитную карту.
О. Б.: Хорошее сравнение местного самоуправления с годовалым ребенком. Мэры прочтут это с большим интересом.
Сравниваю лишь потому, что децентрализация всего год как прошла. И полные права и полномочия они получили соответственно не так давно. Это 2-4 года. Происходило перераспределение бюджета. Ранее Государственная аудиторская служба даже не нужна была – все решения принимались в центре.
А на сегодня через местные бюджеты тратится 560 млрд. государственных средств, и решения принимаются на уровне местных бюджетов, а нашу службу, наоборот, сократили в 7 раз. Значит, раньше она была не нужна, но была. Мы каждый местный бюджет проверяли раз в три года. А сегодня нам для этого нужно 90 лет. Представьте, вы — руководитель общины, у вас большинство в совете, и вы знаете, что следующие 100 лет к вам никто не придет.
О. Б.: Почему никто? ГБР может.
Не может. Потому что у нас демократическое государство. И для того, чтобы появилось ГБР, должен быть акт КРУ или какого-то другого органа. Просто так захотеть наехать на мэра вы не сможете – нужны документальные основания, чтобы возбудить уголовное дело.
О. Б.: Если на местах есть большинство, значит, есть и оппозиционные депутаты, которые могут написать заявление о преступлении.
Заявление — это заявление, а документальные подтверждения должны быть.
…Главное – мы еще и участвуем в процессе. Это когда правоохранительный орган изымает «КамАЗ» документов, он их привозит, берет наших специалистов и говорит, что у нас 20 вопросов по этому уголовному делу, найдите нам 20 ответов в этом материале. И на это у нас очередь на год. Очередь на получение выводов наших специалистов — год. Поэтому мы можем сказать, что именно недостаточная наша численность или институциональная способность влияет на сроки расследования уголовного дела.
О. Б.: Какова заработная плата среднего аудитора?
Думаю, где-то 12 тысяч. Это в регионах. В Киеве 19 тысяч может быть.
О. Б.: Значит, человек, который идет на проверку в Нафтогаз…
Да. Человек, который нашел, например, в Нафтогазе потерь на 76 млрд. и выиграл суд у Коболева по возврату премии в 228 млн., получает 12 тысяч гривен. Но это еще половина беды.
Дело в том, что он еще и может потерять – в прошлом году одному из наших директоров департамента сожгли собственную машину. А сожгли потому, что есть доступ к персональным данным. Аудитор идет на государственную службу и не то что не заработает, а еще и может потерять. Потому что, например, мои данные раскрываются. Я чиновник категории А. Поэтому на сегодня есть проблема с мотивацией. Поэтому у нас около 800 вакансий.
О. Б.: Для того, чтобы работать в вашей структуре, человек должен быть неплохим аудитором. Какая мотивация ему работать за 12 тысяч гривен, если он может пойти в коммерческую структуру и зарабатывать в разы больше?
Есть частные аудиторские компании. Они не занимаются бюджетными учреждениями или организациями, а их 47 тысяч в Украине. Частные работают только с коммерческими предприятиями. У них другие порядки, другое законодательство.
О. Б.: Поскольку.
Ну, так. Они могут пойти в Счетную палату, например.
О. Б.: И зарабатывать гораздо больше, чем сейчас.
Абсолютно. Именно поэтому мы потеряли людей, которые пошли в ГБР, в НАПК, в Счетную палату. Многие люди, которые сегодня являются губернаторами, заместителями губернаторов – наши бывшие работники.
«В законодательстве записано, что все тарифы должны быть экономически обоснованными. Однако города, которые требуют компенсацию, утверждают, что не могли обеспечить соответствующие тарифы»
С. К.: Вернемся к тарифам.
О. Б.: Сейчас ваша обязанность — проверить компенсации, которые государство должно выплатить предприятиям теплокоммунэнерго за предыдущие годы согласно меморандуму, который в сентябре подписали Кабмин, местное самоуправление, Нафтогаз. Говорят, что вы сильно срезаете компенсации за тарифы местным властям.
Писали, что мы сократили с 48 млрд. до 26 млрд. Но это ложная информация.
Смотрите (показывает документ) письмо премьер-министра Украины. Мы написали, что всего было 320 субъектов хозяйствования на общую сумму 25 миллиардов. Мы отобрали из них 54 субъекта – 17%, однако на общую сумму 17,9 миллиарда. Это 71% от суммы, по численности предприятий лишь 17. Из этих 18 миллиардов мы подтвердили расчетами лишь на 13,4 миллиарда. 4,5 миллиардов не подтвердили.
Что именно не подтвердили: 1,9 миллиарда – это завышение. Это значит, что отнесли туда то, что нельзя было относить. Плюс компания «Вода Донбасса» не предоставила нужных документов. Есть предприятия на 160 млн. гривен, которые уничтожили документы. Подали расчет, а документы уничтожили. Их невозможно проверить.
О. Б.: Они будут за это как-то наказаны?
Нет. Мы просто не подтверждаем этой информации – они не получат денег. Наказаны будут финансово. И на 1,3 миллиарда – это Киевтеплоэнерго и Житомирводоканал, они отозвали свою заявку на компенсацию.
О. Б.: Значит ли это, что они не получат компенсации?
На этом этапе — нет. Но, насколько мне известно, планируется новое постановление Кабмина, которое дорабатывается, в котором меняется подход к обсчету. Я уверен, что после принятия этого постановления Киев подаст новую заявку. Но так же уверен, что она будет все равно меньше, чем та цифра, что они заявляли – 1,2 млрд.
О. Б.: Насколько?
Сначала Киев не предоставлял документов для проверки Киевтеплоэнерго. Сейчас нам эти документы дали, мы их проверяем. Конечной информации пока нет. По предварительной информации, мне кажется, что из этих 1,2 миллиарда будет примерно не подтверждено около 300 миллионов. Но это оперативная информация, которая не подтверждается соответствующей методикой. Они отнесли туда все, что не может быть отнесено в соответствии с имеющейся методикой. Однако еще раз говорю, методика расчета меняется соответствующим постановлением, которое еще не подписано.
По имеющейся у меня информации, после принятия постановления органы местной власти могут подать новую заявку и претендовать на компенсацию по новой методике.
Почему вообще появилась эта проверка Госаудитслужбы? Во-первых, это общая европейская практика. Мы также являемся национальным контактным пунктом по приграничному сотрудничеству, Дунайской программы. Приграничное сотрудничество предполагает, что Европа никогда не дает деньги, пока не получит верификацию.
Значит, наши местные бюджеты потратили деньги, мы проводим верификацию и выдаем соответствующий сертификат европейцам, что есть подтверждение расходов. Все, они финансируют. Это нормальная европейская практика. И мы тоже по этой практике пошли. Я так понимаю, что и МВФ обращает внимание на то, что необходимо сделать верификацию как по ковиду, так и по этой программе. Она имеет свои последствия.
О. Б.: Откуда взялась цифра 26,9 миллиарда, о которой говорил Чернышев?
Это была ориентировочная цифра. Мол, 320 субъектов подали заявки на компенсацию в бюджет вот на эту сумму. Ориентировочно. Откуда взялись 48 миллиардов, не знаю.
Однако мы должны понимать, что когда речь идет о компенсации из местных бюджетов, у нас есть Антимонопольный комитет, есть государство, есть частные поставщики тепла. И они также финансировали свои предприятия, как коммунальные города финансировали свои предприятия. А тарифы были одинаковые. Поэтому есть риски, и я на них тоже обращал бы внимание.
Главный вопрос в том, что некоторые города делали апдейт тарифов. И сегодня они не претендуют на компенсацию.
О. Б.: Например.
Точно не скажу. Но есть города, которые не подали заявку. Почему? Потому что делали апдейт тарифов. А другие города говорят, что текущее законодательство не позволяло им делать апдейт тарифов, именно поэтому они требуют компенсацию.
О. Б.: Но ведь меморандум и был подписан именно для не повышения тарифов.
Давайте так. У нас в законодательстве записано, что все тарифы должны быть экономически обоснованными. Однако те города, которые сегодня требуют компенсацию, утверждают, что они не могли обеспечить в полной мере соответствующие тарифы.
С. К.: Но закон работает одинаково для всех. Почему одни обеспечивают оговоренные тарифы, а другие – нет? Почему одни требуют компенсации, а у других и так все хорошо?
С этим вопросом лучше обратиться в Минрегион.
С. К.: В чем проблема?
У нас гораздо больше предприятий и городов, чем те, что сегодня обратились за компенсацией.
С. К.: Днепр обращался за компенсацией? Харьков?
У Харькова одна из крупнейших сумм — 8 миллиардов. Притом, что во время проверки мы не подтвердили 900 миллионов.
О. Б.: От правительства были какие-то пожелания занижения суммы компенсации из-за нехватки денег в бюджете?
Ни в коем случае. Никакого обращения не было. Хочу сразу подтвердить, что мы действовали абсолютно объективно. Никакого давления.
Кстати, здесь есть разные стороны. Одни хотят, чтобы сумма компенсации была больше, чтобы Нафтогаз, например, получил свои деньги по этой цепи. Другие хотят, чтобы она была меньше, чтобы расходы бюджета были меньшими. Поэтому здесь имеется конкурентная среда. И все заинтересованы в объективном подходе. Именно поэтому у нас не было никаких проблем с объективностью.
«Киев не может утверждать о каком-либо политическом давлении с нашей стороны»
С. К.: Ваши проверки в Киеве происходили параллельно с рядом обысков на коммунальных предприятиях. Мэр города Виталий Кличко несколько раз подчеркивал, что считает их политическим давлением на него. И ваши проверки в частности.
В Киеве насчитывается 1920 предприятий, учреждений и организаций, подчиненных городу. Мы проверили, может, 20-30, вы об этом даже не слышали. Во-первых, есть план проверок. Мы предупреждаем за 10 дней, что придем. Тем более что наш киевский офис отвечает не только за город Киев, а еще за пять близлежащих регионов. Поэтому я абсолютно уверен, что Киев не может утверждать о каком-либо политическом давлении с нашей стороны. Тем более в моем лице, человека, который раньше там работал (с 2014 по 2016 год на разных должностях в КГГА).
С. К.: Вас даже будто рассматривали в ОП на должность главы КГГА после разделения полномочий.
Мне об этом неизвестно.
С. К.: Какие у вас отношения с Киевом, учитывая проведение проверок и то, что как бывший работник знаете все проблемы изнутри?
Мне кажется, что главная проблема Киева – застройка, а точнее отсутствие генплана. Это дает возможность принимать детальные планы территорий. Я никоим образом не критикую власть, не критикую Виталия Владимировича, у меня с ним нормальные рабочие отношения, не критикую решения. Я просто критикую сложившуюся ситуацию. И то, что происходит.
Отсутствие генплана дает возможность принимать детальные планы территории. Их принимали и при мне. Но когда я был первым заместителем председателя КГГА, на обороте писал, что категорически возражаю из-за отсутствия даже теоретической возможности обеспечения инфраструктуры. Однако их все равно принимали. ДПТ принимает Киевсовет, а не заместитель.
Как раздают градостроительные расчеты? Вам об этом в интервью рассказывали (в интервью с главным архитектором Киева), но я хочу отметить еще раз. Вот хотите вы построить дом на 20 этажей, вам разрешают только три, потому что нет рядом ни садиков, ни школ.
А вы показываете, что в перспективе до 2035 года, в соответствии с детальным планом территории, поблизости планируется строительство садика. И под это строится дом. Никто не говорит, что садик точно построят через 10-15 лет. А 20 этажей жилья построят уже завтра. Садики и школы всегда ставили на последнюю стадию. И не строили. В Киеве не построено 56 школ и садиков.
С. К.: Вы говорите, что не критикуете мэра, а ведь эта ситуация сложилась, в частности, и при его каденции. Это факт. Он в должности почти 8 лет.
Мы имеем тот факт, что у строительного консорциума очень значительное лобби в Киевском совете. Или в киевской власти вообще.
Лобби работает, и через детальные планы территорий убираются промышленные зоны, в зеленой зоне строят жилье, блокируют транспортные коридоры. Посмотрите на Воздушный флотский проспект: три дома. Да там велосипед негде запарковать, не то, что автомобиль. А расширять развязку некуда.
С. К.: Что с этим, по вашему мнению, делать?
Решение, по моему мнению, состоит из трех частей. Первая — ввести мораторий на жилую застройку до полного обеспечения надлежащей инфраструктуры имеющегося жилого фонда.
О. Б.: Человека, который это сделает, уберут на следующий же день.
Киевляне будут носить его на руках.
О. Б.: Чего не скажешь о застройщиках.
У компаний-застройщиков тысячи единиц транспорта, тысячи работников. Если им запретят строить жилье, что они будут строить? Инфраструктуру! Кто за это заплатит? За жилье платят в основном приезжие граждане, а для инфраструктуры надо искать инвесторов самим — ехать в Монако, в другие места. Туда никто не ездит. Для чего? Можно строить это гетто и получать деньги.
О. Б.: Инвестиции, чтобы строить здесь или там?
Здесь. Чтобы, например, построить мост.
О. Б.: А какой инвестор заинтересуется мостом?
Корейцы буквально рвутся на такие проекты. Они готовы, например, построить мост за свои деньги, и сделать его платным. И это можно сделать при условии описания в контракте права выкупа этого моста с минимальной прибылью, чтобы сделать его бесплатным.
Если у нас есть платный мост — люди на “Мерседесах” и “Майбахах” переедут по нему, освободив место на бесплатных мостах.
О. Б.: В Киеве, по меньшей мере, десяток крупных строительных компаний и штук 20 средней величины. Не все кинутся строить мосты – нам столько мостов просто не нужно.
Во-первых, они нужны. Во-вторых, есть такая опция, как ремонт старого фонда. Я веду к тому, что нужна экономическая стимуляция в переориентации строителей на нежилой сектор. А пока они переориентируются, нужно долевое участие, как это сделал Сингапур. Там стоимость долевого участия – 70% от сметной стоимости дома. Это в городе Сингапур, в котором инфраструктура нагружена на 80 процентов. А у нас уже, наверное, на 150 процентов перегружена. И мы, однако, отменили долевое участие. Вообще нелогично.
Как только строители переориентируются на нежилое строительство, киевляне на следующий день станут богаче в 1,5 раза. Потому что мораторий на строительство жилья означает рост стоимости жилья. Не может город быть богатым с дешевым жильем. Взгляните на Лондон, Монако. Задача мэра – увеличивать стоимость недвижимости. Доходы киевлян, которые сдают имущество в аренду, вырастут.
Если переориентироваться на нежилую застройку, появится больше офисов, они станут дешевле, бизнес станет прибыльнее.
И теперь главное, ведь новая квартира в городе Киеве сегодня – это еще один ребенок, больной раком. Понятно?
О. Б.: Не совсем.
Вы построили квартиру, а дороги нет. Пробки. В 5-7 раз возрастает канцероген. Мы по два часа утром и вечером дышим канцерогеном. Каждая новая квартира — это опасность для здоровья, прежде всего.
Все эти проблемы решает мораторий на жилую застройку. Это могло бы быть, например, решение Совета национальной безопасности и обороны.
С. К.: А вы эти свои предложения как-то оформляли, не в интервью?
Нет. На самом деле я не думаю, что это вообще вопрос уровня президента и СНБО.
О. Б.: Мораторий на жилую застройку может принять только Киевсовет. А учитывая, что там сами застройщики…
Я не говорил такого. Я говорил, что есть значительное лобби.
О. Б.: Предложение на самом деле интересное, но пока оно высказано только в интервью, шансов у него немного.
Я предлагаю три простые вещи: мораторий на жилую застройку, очень большое долевое участие на жилую застройку и разрешения только на реконструкцию старого жилого фонда.
Авторы: Соня Кошкина, Олег Базар
Источник: LB.ua
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.