Обычно экологические проблемы почти не интересуют украинцев. Но есть несколько вопросов, относительно которых ведутся постоянные дискуссии. Например, сейчас, как никогда актуальной стала мусорная тема, обращение с отходами, их хранение и утилизация… На каком этапе разработки находится Стратегия обращения с отходами?
Соглашение об ассоциации говорит, что мы должны до конца года утвердить национальную стратегию по обращению с отходами. А авария в Львовской области подтолкнула процесс двигаться быстрее. По состоянию на сегодня, мы приняли определенное лидерство (хотя это и за пределами министерства) в подготовке стратегии, ведем работу по инвентаризации полигонов, запустили интерактивную карту нелегальных свалок… В том, что этот ресурс работает, я убедился, воспользовавшись им сам.
Не думаете, что на ваше обращение отреагировали, потому что о проблеме сообщил сам министр?
Не знаю, возможно, и среагировали на фамилию, потому что в системе надо зарегистрироваться, и я не выдумывал каких-то псевдонимов.
Но я не об этом хотел сказать. Хотел сказать, что незаконная свалка на Киевщине, которую я лично нашел и обозначил на карте, была убрана за три недели. И мне об этом сообщили не как министру, а как обычному пользователю: я получил два электронных сообщения и одно письмо от районной администрации, в котором, кроме ответа на обращение, было фото, что все убрали. И я, как пользователь, должен был верифицировать, что дело сделано, на карте.
Какие еще вопросы урегулирует стратегия?
Скажем, такая революционная идея: много кто говорит, что надо дома сортировать мусор, а потом в разных пакетах уже отдавать на утилизацию. Но мне кажется (и я буду это предлагать), нужен другой подход. Считаю, что сортировка мусора должна происходить, но не дома, а на специальных площадках сортировки мусора.
Чем докажете такое мнение?
Сортировка дома – это старая европейская традиция, которая была продиктована тем, что, на момент ее внедрения, еще не было ни полуавтоматизированной, ни автоматизированной систем сортировки мусора на точках удаления отходов. И когда, допустим, мы в Киеве предложили бы сортировать мусор, как в Мюнхене – в шесть отдельных пакетов, то это означало бы, что каждый хозяин должен собрать весь мусор в разные пакеты, затем вынести их в различные контейнеры, на улицу.
Вы не верите, что украинцы на это способны?
Не в этом дело. Дело в количестве машин, которые будут приезжать, чтобы все это вывезти. Представьте, к дому приедет шесть разных машин, они шесть раз тормознут, шесть раз газонут… в то время как в украинских городах один из крупнейших загрязнителей воздуха – транспорт. То есть, соревнуясь за сортировку мусора, мы только будем стимулировать загрязнение воздуха выхлопными газами.
Хорошо. Далее отходы оказываются на полигоне и что с ними там происходит? Переработка или сжигание? Вы лично, за какое решение?
Сжигание – это удаление. Удаление должно быть минимальным. Если брать Швейцарию, там 100% твердых бытовых отходов перерабатывается. А в Украине – 95% вывозится на полигоны. И это – официальная статистика.
Но в Украине до сих пор нет сортировочных линий. И, хотя инвесторы готовы строить такие предприятия – не один год обивают пороги местных органов власти – воз с места не сдвинулся…
Это не является функцией Минэкологии – организовывать место, где можно было бы это сделать. Это коммунальная услуга, и ее предоставляют коммунальные предприятия, которые работают в городах. Поэтому, почему до сих пор нет сортировочных линий – надо спрашивать у городских руководителей.
Но и для меня это не праздный вопрос, потому что вся процедура по сортировке и переработке должна быть экологически безопасной и приводить к устойчивому, рациональному использованию ресурсов. Например, куда станция техобслуживания (СТО) девает отработанное машинное моторное масло, которое слили? Отправляет в канализацию? Или сжигает в каких-то котельных? Должна ли самостоятельно утилизировать/переработать? Ведь сейчас СТО не имеет права ни утилизировать (потому что это не ее функция), ни продать его (ведь, согласно украинскому законодательству, это не товар). В то же время, такие отходы, как это масло, могут быть ресурсом для каких-то производств.
На мой взгляд, это – огромная проблема. Но есть надежда, что в законе, который до конца года будет представлен в Верховную Раду, эта новелла появится.
Вы говорите, что сейчас мусор в Украине – это не товар. Но им все равно торгуют – посмотрите на любой доске объявлений в интернете…
Это все серые схемы. Ведь мусор – это тоже бизнес и весьма прибыльный.
И, считаю, что наша общая задача – заниматься не пересмотром этого вопроса с темно-серого на светло-серый. В этом случае, надо темно-серый сделать зеленым.
И какие ключевые проблемы на этом пути вы видите?
Расскажу о нескольких примерах. Знаете, сколько времени Госэкоинспекция пробовала прийти с проверкой на Львовское КП «Збиранка»? Три года. Экоинспекция (я ее не идеализирую, потому что там точно был договорняк) судилась с коммунальным предприятием за право осуществить плановую проверку!
Или другой пример – в сфере обращения с опасными отходами. Украинское законодательство не позволяет проводить предлицензионную проверку предприятий, которые занимаются утилизацией таких отходов. То есть к нам приходит компания, которая хочет взять лицензию на утилизацию, например, гептила (компонент ракетного топлива, – УНИАН) или пестицидов, но мы не можем их проверить до момента, пока не дали им лицензию.
Более того, на момент, когда я стал министром, не было утверждено лицензионных условий по обращению с опасными отходами. Что это давало? Никто не мог проверить те компании, которые ранее имели лицензии, потому что не было утвержденных критериев для проверки. И это позволяло 300 компаниям, которые имели старые лицензии, свободно работать: в их «клуб» никто не приходил, их никто не проверял, и у них не было конкурентов. Такая себе тихая лагуна, где циркулируют сотни, а, возможно, и миллиарды гривен.
Это было непросто изменить. Но летом мы утвердили лицензионные условия и сейчас осуществляем проверки.
И много нарушителей?
Мы начали проводить проверки на соответствие работы лицензии с 16 сентября, и на сегодня статистика говорит, что около 80% предприятий не соответствуют лицензионным условиям. Поэтому мы им лицензии аннулируем, но на этом проблема не заканчивается.
Почему?
Украинское законодательство защищает права бизнесменов, поэтому эти предприятия могут в течение месяца обжаловать наше решение об аннулировании лицензии в Государственной регуляторной службе (ГРС). И весь этот месяц продолжать работать. Далее, пока ГРС рассматривает их жалобу, продолжают работать до окончания рассмотрения. А, даже если ГРС нас поддержит, они идут в суд (таких дел сейчас насчитывается три). И потом украинские «честные и справедливые» суды «честно» судят те компании, которые убивают окружающую среду и несут вред здоровью украинцев.
Я уже не говорю, какие штрафы для нарушителей за неправильное обращение с отходами.
Какие же?
Наименьший штраф за это – 34 гривны, самый высокий – 1700 гривен. То есть, коммунальное предприятие, которое управляет неким полигоном, нарушая законодательство в природоохранной сфере, может получить штраф 1700 гривен. Также предприятие, которое загрязняет воздух. Кстати, Украина – среди лидеров в печальном списке по загрязненности воздуха.
Ранее крупнейшими загрязнителями воздуха были промышленные предприятия на востоке Украины. Удается ли министерству отслеживать экологическую ситуацию вокруг крупнейших промышленных предприятий в Донецкой, Луганской областях и в Крыму сейчас?
Очень важный и чрезвычайно сложный вопрос. Начнем с того, что про эту нашу проблему мало кто говорил в мире. Наконец, во время заседания в ООН в мае этого года, украинская делегация подняла этот вопрос. И по нашей инициативе была поддержана резолюция о предотвращении ущерба окружающей среде от военных действий. Мы говорили о той информации (не обо всей, не о полной, а которой имеем), потому что у нас нет доступа к этим территориям. Но это побудило ООН услышать наш крик души и поддержать нас в этом вопросе.
Конечно, мы стараемся мониторить ситуацию. Методы, которыми пользуемся мы – современные методы внешнего зондирования поверхности земли, стараемся использовать спутниковые данные (к сожалению, это дорогое удовольствие, на которое в бюджете нет ресурсов). И, параллельно, выступаем с инициативой, чтобы такой мониторинг стал комплексным государственным вопросом. Чтобы каждое министерство, которое имеет нужную нам информацию, предоставляло бы ее нам. Но сейчас пользуемся той информацией, которая есть и которую удалось собрать.
Есть ли понимание масштабов проблемы?
К сожалению, величина проблемы, которая уже есть и которая ожидает решения, никем не осознана. Но мы понимаем риски.
На территории Донбасса размещалось 25% предприятий украинской промышленности. Из них 80% – экологически опасные – шахты, химические, металлургические комбинаты и др. На сегодня есть понимание, что линия разграничения между подконтрольной Украине территорией и неподконтрольными территориями не является линией разграничения водных и воздушных потоков, которыми все загрязнения разносятся повсюду. Мы стараемся оценить эти угрозы. Но столкнулись с проблемой, что, кроме доступа, нет и методологии оценки причиненного ущерба.
Поэтому сейчас отслеживаем что есть, и как можем. Например, у нас есть зафиксированные факты, когда отключалось электроснабжение шахт, после чего шахтные воды их заливали и дальше несли угрозу: подтапливали территории, загрязняли шахтными водами поверхностные и подземные воды, почвы.
Мы выходили с инициативой, чтобы ОБСЕ включила в перечень своего внимания и экологические вопросы. Предлагали своих специалистов, которые могли бы стать частью группы ОБСЕ. К сожалению, вопрос о привлечении наших специалистов в миссию пока не решен. Но ОБСЕ все же начала обращать внимание на экологию. Это действенный инструмент? Покажет время. Но это хоть какой-то инструмент. Кроме того, наши экологи участвуют в соответствующих подгруппах в Минске, становятся на защиту окружающей среды Украины.
Всей информацией, которую мы собираем, мы делимся с МИД и Минюстом, чтобы эти вопросы также были включены в наши международные иски.
И в какую сумму оцениваются убытки?
Относительно расчета вреда, все, о чем я рассказал, как раз делается для того, чтобы мы были готовы объявить наши претензии. Подготовка возможных судебных исков ведется.
Если вы уже упомянули об исках, не думали ли вы выступить инициатором создания некого фонда для рекультивации территорий Донбасса и Крыма с экологической точки зрения?
Давайте взглянем на проблему немного шире. Считаю, что какого-то отдельного фонда создавать не нужно. Но нужно, чтобы природоохранный фонд был вообще. Здесь есть две составляющие.
Первое – в Украине действует принцип, который действует и в ЕС – загрязнитель платит. То есть предприятия – металлургические комбинаты, теплостанции, прочие – платят экологический налог. Эти средства распределяются так: 20% идет в общий фонд госбюджета, а 80% – получают местные бюджеты. Далее распределение этих 80% такое: 25% – территориальным общинам, 55% – областному совету. Но использование денег на местах крайне неэффективно. Например, их размещают на депозитах, но эти средства не работают на улучшение экологической ситуации.
В то же время, те 20% экологического налога, которые попадают в госбюджет, не доводятся в полном объеме до природоохранных программ профильного министерства. Так, в 2016 году мы получили лишь 30% от запланированного. Решение этого вопроса, на мой взгляд, в рассмотрении опыта ЕС – когда средства природоохранного фонда используются только на экологические проблемы. То есть нужна банальная оптимизация.
А вторая составляющая?
Под ней я имею в виду новый финансовый инструмент для ликвидации эко-аварий и катастроф. Сейчас у нас нет инструментов для контроля, мониторинга и решения проблемы, если такая будет. Поэтому мы хотим предложить предприятиям, которые работают с вредными отходами, чтобы они, получая на это лицензию от государства, закладывали некий финансовый инструмент, который, в случае аварии, решал бы эту проблему. Что-то такое, что не обременяло бы ведение ими бизнеса – страхование, специальные депозиты и т.д. Если бы нам это удалось внедрить, мы стали бы пионерами в ЕС в этом вопросе. Ибо там сейчас этот вопрос только обсуждается.
Ведь сейчас что происходит? Например, в Шостке имеется территория, загрязненная гептилом. Предприятие, которому принадлежало топливо, открещивается, говорит, что гептил где-то пропал на складах, его оттуда кто-то вывез, потерял по дороге, а кто это сделал – никто не знает, и средств на уборку у них нет. Кто должен решать эту проблему? Орган местного самоуправления или государство за счет эконалога. Но это неправильно. Нести ответственность должно предприятие. Потому, может, ядовитые отходы сознательно складировали, средства на утилизацию где-то украли, или обанкротились, и переложили ответственность на государство.
Считаю, что каждый должен нести ответственность и, если несет риски от деятельности с вредными отходами, должен иметь финансовый инструмент для рекультивации той экологической проблемы, которую они могли создать. Поэтому такой инструмент нужно вводить.
Давайте поговорим о еще одной проблеме для Украины – нелегальной добыче янтаря. Что делает министерство для ее решения?
Янтарь, на самом деле, является очень серьезной, комплексной проблемой, не только в контексте экологии. Действительно, добыча в том виде, как она происходит, является низко продуктивной и очень вредной для окружающей среды. Но я вижу в этой тематике, как минимум, три составляющих – экологическая, криминальная и социально-экономическая. Не все составляющие являются сферой ответственности Министерства экологии и природных ресурсов. Поэтому любой экоинспектор чувствует себя там в опасности.
То есть без вмешательства других государственных учреждений, вопрос не то, что не решить, даже не сдвинуть с места?
Мы приобщены к разработке многих решений, но не принимаем их единолично. Например, гектары земель, которые нужно рекультивировать после нелегальной добычи янтаря, относятся к лесному хозяйству. А Гослесагентство, которое им занимается и поднимает вопрос рекультивации, подчиненно Министерству сельского хозяйства.
На сегодня в Кабмине рождается проект решения по рекультивации этих земель. Вопрос в том, кто и как будет ее проводить, и кто это будет оплачивать. Мы приобщены к разработке этого решения. Но пока его нет, сейчас идет дискуссия.
Речь идет о том, что соответствующего законодательства и нормативно-правовых актов, которые бы помогли урегулировать проблему, все еще нет?
Если говорить, что нужно какое-то другое законодательство, кроме уже существующего, для урегулирования добычи янтаря, мой ответ прост – не требуется. А вот совершенствовать законодательство надо.
Например, отвечая на упреки о коррупционной составляющей в работе Минэкологии (это является для меня личным вызовом), я выступил с политическим предложением по поводу реформирования экологической инспекции в новую природоохранную службу. Логика этого процесса в том, что демотивированную, коррумпированную структуру перестроить и реформировать невозможно. Ее надо ликвидировать и на ее руинах построить новую структуру. Ведь в Украине уже есть подобный положительный опыт – это реформа полиции. Да, и в ней не все идеально. Но это – положительный опыт. Сейчас идет публичное обсуждение концепции реформы экоинспекции, и мы планируем до конца года, принять ее в Кабмине.
Пока экоинспекция не реформирована, может ли министерство каким-то образом отслеживать и влиять на решения относительно добычи того же янтаря на уровне экологических комиссий областных советов?
К сожалению, нет. В процессе децентрализации Минэкологии потеряло свои областные управления. На сегодня архитектура министерства является довольно простой и понятной – центральный аппарат и все. 200 человек занимаются всеми вопросами, которые определены нам правительством и положением о министерстве.
В отношении решений областных советов, конечно, добыча любого полезного ископаемого требует двух разрешений. Первое – это разрешение на недропользование, которое выдается центральным органом исполнительной власти – Госгеологии и недр (к которому у меня есть критические замечания). Второе – областных советов на пользование землей.
Хочу заметить, что в так называемых янтарных регионах ситуация с этими разрешениями разная. Например, за последнюю каденцию Житомирский облсовет не выдал ни одного разрешения для добычи янтаря, а Волынский облсовет работает над вопросом выделения одного участка в… 50 тысяч га. То есть каждая область – это отдельное княжество. И решение принимают депутаты областных советов, которые представляют разные политические силы или финансовые группировки…
Но такая обособленность приводит к искажению понимания, кому принадлежат залежи янтаря и доходы от его добычи. Местные общины уже начинают настаивать, что янтарь – исключительно недра жителей Полесья, а не всех украинцев…
Такое не только на Полесье, где жители действительно считают, что янтарь – это только их. Полтавчане уверены, что газ – это только их, а жители Карпат могут сказать, что лес – это только их…
Мы сегодня обсуждаем возможность решения этой проблемы, ведь территориальная община не должна блокировать национальный интерес. По этому поводу мое предложение было бы следующим: надо разделить различные полезные ископаемые. Скажем, в отношении тех, которые влияют на национальную безопасность, например, уран, решение о добыче нужно принимать на национальном уровне, не возводя на уровень местного самоуправления. А, например, когда речь идет о строительных материалах — песок, гравий – это решение, очевидно, не является решением центральных органов исполнительной власти и должно стать локальным (пока оно таким не является), местным.
Я ни в коем случае не хочу сказать, что территориальные общины должны быть отстранены от принятия решений. Мнение территориальных общин должно учитываться, но должен существовать баланс между национальным интересом и интересом территориальных общин. Ведь сейчас самым большим врагом окружающей среды в Украине являются сами украинцы.
Вы уже упомянули, что к Госслужбе геологии и недр у вас есть критические замечания. А как вы оцениваете новые назначения в службе? Например, назначения на должность первого заместителя претендентов Владимира Бучко и Михаила Хвощия?
На самом деле эти люди не являются назначенными. По состоянию на сегодня они прошли отбор конкурсной комиссии…
Согласно новой редакции закона «О государственной службе», госслужащих категории А назначает специальная конкурсная комиссия, причем ни один министр (в том числе и я) не являются членами этой комиссии. Более того, мы даже не привлечены к работе этой комиссии. И в этом есть как свой позитив, так и негатив.
Негатив заключается в том, что эта реформа предложит в команду министру людей, которых он может не знать (хотя, когда я пришел в министерство, то познакомился со многими новыми людьми), а также в том, что 12 (сейчас 11) членов комиссии не могут быть специалистами во всем. Для меня является странным, как они могут профессионально отобрать госслужащих, которые будут формировать политику и в сфере здравоохранения, и в космической отрасли, и в энергетике…
На сегодня в структуре Минэкологии уже прошел конкурс на руководителя и первого заместителя Государственного агентства водных ресурсов, первого заместителя и заместителя Госгеонедр, но пока еще не было конкурса на должность главы службы (уже больше 1,5 года и.о. руководителя службы Николай Бояркин – УНИАН). Также прошел конкурс на первого заместителя и заместителя руководителя Государственной экологической инспекции, которую, как я уже сказал, надо ликвидировать и на ее базе создать новую службу. Кроме того, еще не прошел конкурс на должности заместителей председателя Государственного агентства по вопросам зон отчуждения.
До рассмотрения на заседании Кабмина любого назначения не хочу комментировать работу конкурсной комиссии… Это не актуально.
Но хочу сообщить, что в ближайшее время стоит ожидать кадровых изменений в моем министерстве.
Когда может пройти конкурс на замещение должности главы Госгеонедр?
Как только приняли новый закон о госслужбе, который вступил в силу с 1 мая 2016 года, я обратился в Кабмин с просьбой о проведении конкурсов на замещение должностей руководителей госорганов, относящихся к вертикали Минэкологии, поскольку два из четырех центральных органов власти, находящихся в сфере Минэкологии, не имеют ни руководителей, ни замов, есть только временно исполняющие обязанности, а два других — имеют только руководителя и не имеют никаких заместителей. Я в этом вижу риски для работы…
На сегодня конкурсная комиссия перегружена многими конкурсами, например, на назначение государственных секретарей, в том числе, и в Минэкологии. До 1 января конкурсы госсекретарей должны закончиться.
Надеюсь, что после нового года комиссия сможет перейти к назначениям руководителей других центральных органов исполнительной власти… Я ждал этого уже семь месяцев, еще месяц я могу подождать.
Какой, по вашему мнению, должна быть реформа Госгеонедр?
На сегодня служба осуществляет геологическую разведку, готовит документы и выдает специальные разрешения на добычу полезных ископаемых, и она же проверяет соблюдение компаниями условий, которые предусмотрены этими специальными разрешениями. То есть «сам пью, сам гуляю»…
Вы можете спросить в любой компании, хоть частной, хоть государственной, например, «Укргаздобыча» (перед которой поставлена национальная цель по наращиванию добычи газа до 20 млрд. куб. м ежегодной добычи до 2020 года, – УНИАН): чего они хотят от работы этой службы? И вам ответят, что они нуждаются в честных и прозрачных правилах, которые нынешний и.о. председателя (Николай Бояркин, — УНИАН) не может и не хочет обеспечить.
Вы считаете, что нужно разделить функции Госгеонедр?
О том, как должна быть реорганизована эта служба, идут дискуссии. Но, как минимум, контрольные функции должны быть в другой структуре. Я считаю, что контроль всей природоохранной и природоресурсной деятельности должен быть сосредоточен в одном органе…
На сегодня контроль над водными биоресурсами осуществляют Государственная экологическая инспекция и Государственное агентство рыбного хозяйства, контроль над использованием лесных ресурсов осуществляют Лесная охрана, которая находится в Государственном агентстве лесных ресурсов и, опять же, экоинспекция. Та же самая ситуация по земле или воздуху. Таким образом, сегодня у нас 7-8 органов, которые дублируют друг друга, что не дает, в результате, эффективной работы.
Ваша критика работы Госгеонедр связана, в том числе, с вопросами относительно процедуры получения спецразрешений на добычу полезных ископаемых?
Когда я начал рассматривать этот вопрос, я собрал коллег из Госгеонедр и министерства, которые отвечают за эти вопросы, и спросил их: «Представим себе, что к вам пришел менеджер компании, который хочет начать добывать газ. Сколько разрешений нужно получить?». Они мне ответили – 101 разрешение. После этого они начали мне рассказывать алгоритм получения этих документов. И где-то посередине сами запутались, потому что, например, для получения разрешения №35, нужно сначала получить разрешение №45 (из 101!), а для того, чтобы его получить, нужно сначала иметь уже упомянутое №35. В итоге – полный клинч.
Эта система была создана для теневого заработка. Мои попытки ее поломать находят сопротивление среди представителей Госгеонедр. Поэтому я считаю, что наши реформы должен воплощать честный человек на посту председателя этой службы.
Есть ли у вас видение того, каким образом сократить количество разрешений, разработать и воплотить четкий механизм их получения?
Перед собой и моей командой я ставлю такую задачу – мы должны установить прозрачные, конкурентные и прогнозируемые правила, которые дадут для компаний гарантии их работы. Когда мы говорим о газовой скважине, мы должны понимать, что этот процесс можно осуществить (получить все разрешения) за 1-2 месяца. Во всем мире эта процедура занимает длительное время и компании готовы на это пойти. Но они должны быть уверены, что, когда они получат разрешение №35, им не нужно будет приносить №45, поскольку самих документов будет не 101, а меньше. К тому же, не будет замкнутости, которая порождает коррупцию.
Мы хотим сломать эту систему взяток, и, я думаю, что нам это удастся. До нового года планируем предоставить концепцию реформирования системы выдачи спецразрешений, после чего уйдет около месяца на ее обсуждение. С начала 2017 года ее нужно будет согласовать в Кабмине, а после этого возложить ее реализацию на новое руководство Госгеонедр. В имплементации этой концепции нас поддерживают участники рынка, добывающие компании и нам готовы помочь иностранные коллеги, например, канадские и европейские геологические службы. Но, отмечу, что мне не хватает мнения специалистов-геологов для подготовки этого документа.
На днях вы посещали ЧАЭС. Какие проекты сейчас реализуются в зоне отчуждения?
В этом году мы завершили извлечение отработанного ядерного топлива из первого и второго энергоблоков Чернобыльской АЭС. То есть все три энергоблока ЧАЭС являются чистыми и свободными от ядерного топлива. Это – выдающееся событие, которое повышает уровень безопасности.
Также 29 ноября мы планируем завершить надвижное укрытие арки, которая будет размещена над четвертым энергоблоком ЧАЭС. Эта арка – самая большая в мире движущаяся наземная постройка, которая весит 36,5 тыс. тон. Представляете?! 109 метров высоты, ширины 250 и 150 длины. Толщина стенки составляет 12 метров. Сейчас ее начали передвигать, и ее скорость будет составлять 1 сантиметр в час.
А как проходят переговоры с инвесторами о проектах альтернативной энергетики в зоне отчуждения?
Я очень оптимистично настроен относительно этих проектов. У нас ведутся переговоры с двумя или тремя десятками компаний, которые хотят инвестировать. Уровень инвестиций очень разный, например, китайские компании анонсировали строительство генерации такого масштаба, который потребует около 1 млрд. долларов инвестиций.
В целом компании, с которыми мы ведем переговоры, начинают свои проекты с мощности 4 МВт, заканчивая более 1 ГВт… Также отмечу, что вся электроэнергия, которая будет произведена в этой зоне, не может быть получена только из энергии солнца, поскольку днем она есть, а ночью ее нет. К тому же, использование объектов возобновляемой энергетики не требует большого количества балансирующих мощностей (которые будут выравнивать график генерации электроэнергии в общей энергосистеме, — УНИАН).
Украина одна из первых стран, ратифицировавших Парижскую климатическое соглашение. Каким образом это повлияет (и повлияет ли вообще) на реформы в сфере экологической политики?
Почему я выступал за скорейшую ратификацию этого соглашения? Потому, что я считаю, что этот инструмент может стать «машиной времени» для Украины. Мы можем использовать Парижское соглашение для прыжка от добычи угля сразу к новой циклической экономике, при которой те же самые отходы не будут мусором, а станут товаром.
Мы не должны забывать о политике устойчивого развития. Мы не можем обескровливать наши природные ресурсы, из-за того, что мы построили неэффективную экономику. В то же время, наша экономика должна диктовать спрос на ресурсы в будущем, и, если через 5-10 лет мы будем иметь такую структуру хозяйства, которая будет требовать определенное количество нефти, газа или железной руды, то мы уже сегодня должны к этому готовиться.
Также мы должны понять, какую энергетику мы строим. Минэкологии выступает за возобновляемую энергетику. Мы должны показать, что мы можем получать энергию из солнца, а не сжиганием угля… Считаю, что Украина обречена на новые технологии, которые должны стать базой развития экономики. Ведь инвестировать в позавчерашние технологии – это продолжить стагнацию экономики.
Авторы: Татьяна Урбанская, Дмитрий Сидоров
Источник: УНИАН
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.