«Я написал письмо к послам G7, потому что просто исчерпал все другие механизмы».
«Игорь Кононенко лоббировал мне заместителя».
«Без траншей МВФ секвестр бюджета неизбежен».
Все эти заявления принадлежат министру финансов Александру Данилюку, новости о которых последнюю неделю не сходят с первых полос всех СМИ.
Все началось 27 мая, в день, когда на закрытой части заседания Кабмина Данилюк поспорил с премьер-министром Владимиром Гройсманом. Причина спора – отказ премьера назначить заместителем министра финансов Яну Бугримову.
Сейчас у министра финансов четыре заместителя – Оксана Маркарова, Сергей Марченко, Юрий Буца и Андрей Градиль. С декабря 2016 года заместитель по налоговому направлению отсутствует. Им был Евгений Капинус, который стал государственным секретарем в Министерстве финансов.
В тот день после перепалки с премьером Данилюк покинул заседание. Без него Кабмин принял интересное решение: переподчинил Кабмину Государственную фискальную службу и лишил Минфин права согласовывать правительственные документы. Вступление в силу этих решений зависит от того, как все министры завизируют эти акты.
Вопрос переподчинения ГФС возник не впервые. ЭП уже писала, что после громкого отстранения руководителя этой службы Романа Насирова временно под свой контроль ГФС взял Гройсман. В окружении президента это не устраивало крыло Игоря Кононенко.
Переподчинение ГФС Кабмину также позволяет премьер-министру потеснить президентские аппетиты относительно фискальной службы и напрямую работать со своим политическим соратником Мирославом Проданом.
Своими последними действиями и заявлениями Данилюк пошел ва-банк. Он обвинил близкого к президенту Кононенко в навязывании ему заместителей, чем лишил себя шансов на политическую поддержку гаранта, и сообщил о политическом давлении на себя письмом послов стран G7, чем только усугубил конфликт, с премьером.
«Я не уйду в отставку, – говорит Данилюк. – Если премьер хочет – пусть сам меня увольняет».
Ожидается, что на этой неделе и станет понятно, «хочет» премьер или нет, ведь если член правительства не пишет заявление сам, его увольнение возможно по представлению премьера. За отставку должен проголосовать парламент.
УП/ЕП встретились с министром финансов в четверг вечером. Данилюк рассказал, что произошло на скандальном заседании правительства, кто заинтересован в его отставке, что с бюджетом страны и почему оснований для повышения минимальной зарплаты нет, и в ближайшее время не будет.
– Вы уже написали заявление об отставке?
– Нет, и не собираюсь писать. Я никогда такого не говорил и даже на заседании Кабмина, когда у нас был разговор с премьером, я сказал: «Отправляйте меня в отставку, если не поддерживаете меня. Сам я заявление писать не буду». Я знаю, что много кто был бы счастливым, если бы я подал в отставку.
– Премьер заинтересован в вашей отставке?
– Думаю, он меньше всех заинтересован в этом, но заинтересованных много. Они есть в каждой сфере, которую мы расчистили от коррупции, от влияния собственных интересов.
Например, при запуске открытых электронных реестров по возмещению НДС кто-то пострадал. Национализация «Приватбанка» уменьшила олигархическое влияние Коломойского. Силовым органам, генеральной прокуратуре также пришлось ограничить свои желания. С чего все это началось?
Просто первый раз в истории кто-то осмелился сказать: «Знаете, господин генеральный прокурор, не должно быть такой прокуратуры в стране, которая давит на бизнес, на общество, на правительство. Что-то многовато прокуроров у нас. Реформу нельзя имитировать, надо подкреплять ее сокращением финансирования».
Еще раз: заинтересованных лиц в моей отставке немало, но меня это не волнует. Для меня важно, что есть намного больше людей, которые меня поддерживают. Мы делаем правильные вещи.
– Как продвигается дело Генпрокуратуры относительно начисления налоговых обязательств и пени?
– Как в Украине работает Генеральная прокуратура? Они действуют как пиар-агенство: сначала публично обвиняют напрямую или через контролируемый «слив компромата» и считают, что это меня запугает. Меня это не пугает. Пусть докажут свои обвинения в суде.
Пришли документы из Великобритании, и их это поставило в дискомфортную позицию. Пусть из нее выходят. Генпрокурор заявил, что у меня масштабные уклонения от уплаты налогов. И где они?
– Вы об ответе Королевской службы налогов и сборов? Были ли дополнительные документы?
– Нет, я именно про те документы. Их получили Генпрокуратура и ГФС. Налоги уплачены. Сейчас меня обвиняют, что якобы у меня есть незадекларированная квартира в Лондоне.
Телеканал «1+1» снял полностью вымышленный сюжет о том, что я якобы купил квартиру в Лондоне и не задекларировал ее – в стиле «фильма ужасов». Эту фейковую историю быстро подхватила Генеральная прокуратура. Зарегистрировала производства.
Когда идут журналистские расследования против Грановского, прокуратуру это не волнует, а здесь – образец правды – телеканал Коломойского!
Я сразу этот фейк опроверг. Потом выяснилось, что когда «1+1» приписывал мне квартиру в Лондоне, то воспользовался фотографиями квартиры управляющего директора ЕБРР (Европейский банк реконструкции и развития) в Париже. Такая неудача!
Телеканал сфальсифицировал документы. Реальная информация доступна в открытом реестре. Это несложно. Каждый может взять ее. Квартира оформлена совершенно на других людей.
Мы будем судиться с «1+1». Они будут отвечать за распространение фейков. Мой адвокат попросил их сохранить и предоставить нам сюжет. Знаете, что нам ответили?
«Поскольку, согласно вашему запросу, датой выхода сюжета является 22 апреля 2018 года, а ваш адвокатский запрос поступил 7 мая 2018 года, то есть прошло более 14 дней от даты обнародования сюжета, эфирная версия сюжета не сохранилась».
Запрос мы направили вовремя – все зафиксировано. Не зря они боятся.
Несмотря на опровержение, публично активно продолжается «вброс» этой информации. Сейчас приплаченные материалы на эту и другие темы присутствуют во многих медиа. Это скоординированная кампания. Это неприятно, но это доказывает, что мы движемся в правильном направлении.
– Вы знаете, кто вас атакует?
– Я знаю, кто этим точно не занимается. Этим не занимаются, люди, которые поддерживают то, что мы делаем. Вся эта грязь – кто прямо, кто косвенно – льют мои оппоненты.
Просто я сейчас сталкиваюсь с тем, что будет использоваться в ходе избирательной компании с кем-то, кто будет иметь активную позицию и решится ее отстаивать. Это просто начало.
О СКАНДАЛЬНОМ ЗАСЕДАНИИ КАБМИНА
– Вернемся к закрытой части заседания Кабмина, где у вас возник спор с премьер-министром Владимиром Гройсманом. Что тогда в действительности произошло?
– У вас есть источники, которые присутствовали на этом заседании, я так понимаю.
– Они могут быть заинтересованы в том, чтобы исказить информацию.
– Тут нечего искажать. У меня было требование назначить заместителя. Минфину нужен профессиональный человек, который будет заниматься реформой Государственной фискальной службы.
У меня два года нет профильного заместителя по налоговому направлению. Мне уже два года не дают его назначить и считают это нормальным. Я не считаю это нормальным.
– Что вам сказал премьер?
– Что не поддерживает это назначение.
– Почему не поддерживает? Бугримова работает в министерстве давно. Евгений Капинус, который занимался налоговым направлением к этому, стал государственным секретарем в декабре 2016 года, но он продолжал «вести» налоговое направление, ходил на заседания профильного парламентского комитета.
Почему вопрос обострился именно сейчас?
– А почему вы решили, что это не было болезненным и критичным? Часть обязанностей я возложил на государственного секретаря, а это неправильно. Он координировал работу, профильные советники тоже координировали работу по налоговым вопросам, но из-за отсутствия профильного заместителя все замыкалось напрямую на мне.
Реформа ГФС – это приоритетная реформа, а мне не дают назначить человека, который бы постоянно мог ею заниматься.
В начале 2017 года моя команда разработала комплексную реформу ГФС, и Кабмин принял все соответствующие акты. Это был сильный и продуманный проект реформы ГФС, поддержан экспертами и бизнес-ассоциациями. Мы сделали все, чтобы получить результат.
Завершилось все тем, что акты долго не подписывал премьер-министр. Внедрение тормозилось, а потом Кабмин отменил постановление с объяснением, что реформа «не продумана».
Я – министр финансов, вопросы реформы ГФС – это сфера ответственности министра финансов, я определяю стратегию и тактику реформы. Кто другой мог принять решение, об отмене реформы, и что за подоплека такого решения?
Так работает государственное управление. То, что сейчас пытаются сделать – переподчинить ГФС Кабмину, – не сработает, приведет к нарушению принципов государственного управления и потере доверия к реформе.
– После конфликта с премьер-министром на заседании правительства вы покинули зал?
– Мое абсолютно обоснованное предложение было абсолютно необоснованно отклонено. Я встал и ушел.
– Еще был разговор об отставке. Вы говорили, что не уйдете в отставку. «Если хотите, то увольняйте меня сами». Так было сказано?
– Да. Именно так я и сказал. После того, как я ушел с заседания, я узнал, что были приняты какие-то решения. Я связался с коллегами, и они подтвердили, что рассматривались решения о ГФС. Я сразу спросил: «Рассматривались? Акты были приняты?». Несколько человек даже не могли сказать, приняли акты или нет, другие сказали четко, что решения приняты не были.
Вот так сейчас работает Кабмин. Как выяснилось, эти решения были оформлены как «принятые». Я дал запрос на получение стенограммы заседания Кабмина. Как член Кабмина я имею на это право. Буду разбираться с этим чудом.
Принятые акты касались переподчинения ГФС напрямую Кабмину. Также были приняты изменения в регламент. По ним, Минфин изымается из перечня ведомств, которые должны согласовывать акты Кабинета министров.
В пятницу, когда я увидел акт об изменениях в регламент, который пришел в Минфин на согласование, я убедился, что он был принят. Теперь меня просят его завизировать. Я, конечно, отказал, ведь это приведет к разбалансированию государственных финансов, это нарушает закон и Конституцию.
Представьте себе: вы – министр правительства, и вот на рассмотрение выносится вопрос о лишении Министерства финансов права, согласования актов. Как министр, как государственный деятель вы должны задуматься, какую проблему это решит.
Проблема создается, а не решается. Похожая ситуация с Государственной фискальной службой. Какую проблему это решает?
– Возможно, проблему премьер-министра, который получит полный контроль над Государственной фискальной службой.
– Решение еще не обнародовано. Постановление еще не вступило в силу. Его нужно оформить согласно регламентным требованиям.
Это решение нарушает общую систему государственного управления. Органы, которые формируют и реализуют политику, должны находиться в одном блоке. ГФС, казначейство, финансовый мониторинг должны быть в системе координации министра финансов. Кстати, аудиторская служба – также.
– Аудиторскую службу вывели из подчинения Минфина в пользу Кабмина.
– Это априори неправильно. Такой подход создает дополнительные риски в системе государственного управления. Речь не только о концентрации управления в одних руках, эти два решения противоречат позиции МВФ.
– МВФ уже отреагировал письмом на действия премьер-министра. Вы после заседания Кабмина говорили с премьером?
– Я пытался с ним поговорить. Его не было на связи. Сразу хочу заметить, что я пытался с ним связаться ближе к вечеру.
– Вы конфликтовали с Владимиром Гройсманом до этого?
– Сейчас мы уже переходим на психологию. Я вообще слово «конфликты» не очень люблю. Я не конфликтный. Я – за результат, но когда мне не позволяют дойти к результату, тогда возникает ситуация, которая выглядит как конфликт.
У меня нет персональных конфликтов. Я в команде премьера, но мы должны и работать как команда. Я так это понимаю. Главное – чтобы у меня не было конфликтов с государством и национальными интересами, а таких конфликтов у меня точно нет.
О ПИСЬМЕ К ПОСЛАМ G7, И СИТУАЦИИ С ЗАМЕСТИТЕЛЯМИ
– Вы написали письмо к послам стран G7. Что побудило вас написать это письмо? Какой реакции вы ожидали?
– Это письмо я написал для того, что проинформировать послов о рисках сложившейся ситуации для системы государственных финансов, а также об угрозе прогресса реформы ГФС. Когда возникают риски такого уровня, послы должны об этом знать. Я написал письмо, чтобы не возникло оснований для любой дезинформации.
Я просто уже исчерпал все другие механизмы.
– Какова была реакция послов?
– Они очень обеспокоены. Они понимают, что сейчас в Украине непростая ситуация, и нам нужно работать как единая команда. Вся поддержка от международных финансовых институтов, которую Украина получила и продолжает получать, на самом деле держится на том, что в составе правительства есть профессиональный финансовый блок.
– Но этим письмом фактически вы пошли в лобовую атаку и с президентом, и с премьером. Вы после этого с ними говорили? Они звонили вам? Возможно, спорили с вами?
– Я не хочу ни с кем спорить.
– Но у них реакция точно была.
– Я всегда ориентирован на результат и всегда использую все доступные мне механизмы: обсудить, предложить, показать, почему это важно, в конце концов – занять активную публичную позицию. Просто с письмом это уже была крайняя мера.
– В письме вы говорите, что президент навязывал вам заместителей. Как это происходило?
– Сейчас не в этом вопрос.
– Это важно – президент страны навязывает вам заместителя!
– Вопрос не в этом. Вопрос в том, что у меня два года нет нужного заместителя – и все. Важно, чтобы послы понимали ситуацию. Четверо из этих послов являются в наблюдательном совете проекта институциональной реформы ГФС, которую я создал.
Они разбирались в реформе и уделяли ей значительное внимание – они также выделяли ресурсы для поддержки реформы. А потом вдруг Кабмин отменяет акты, направленные на реализацию этой реформы. У нас законом о госслужбе предусмотрено, что руководство ГФС назначается на конкурсной основе – этого тоже не происходит.
Мы, конечно, можем говорить «мед–мед–мед», но от этого сладко не становится. Есть серьезные проблемы на таможне, и то, что мы говорим, что мы впереди всей планеты – отнюдь не решает проблему, и не отражает реальность. На фоне существующих проблем – такие заявления только уменьшают уровень доверия к правительству.
– Вы избегаете имен. Я расскажу то, что знаем мы. Кандидатуру Игоря Уманского, как потенциального заместителя министра финансов, озвучивали депутаты, в том числе бюджетного комитета давно – еще на этапе формирования вашей команды заместителей.
После конфликта с Натальей Яресько Уманский ушел из Минфина. В разговоре с ЭП он говорил, что не рассматривает возможности своего возвращения именно в Минфин. Затем он публично критиковал вас и президента, который, как рассказывали наши источники, раздражал президента.
На определенном этапе активизировались разговоры о том, что новым министром финансов может стать глава парламентского комитета по вопросам налоговой и таможенной политики Нина Южанина.
В аппарате комитета работает Светлана Воробей. Ее кандидатура в качестве заместителя министра озвучивалась в случае, если Южанина станет министром финансов.
Объясните политический расклад: какой смысл назначать президенту заместителем министра финансов Уманского, который с ним не соглашается? Какие аргументы звучали для назначения Воробей? Когда вообще в последний раз был разговор, что кто-то из них должен быть вашим заместителем?
– Об этих двух – это давняя история. Уманского сначала начинал толкать один из депутатов. Скажем так, один из очень приближенных к президенту депутатов.
– Игорь Кононенко, правильно?
– Да. Я сказал «нет». Было много попыток назначить Уманского, но я говорил «нет».
Относительно Воробей – считалось, что налоговый комитет должен иметь свою квоту в Минфине. Я считаю, что это не нормально и был категорически против. На определенном этапе эти попытки просто отпали.
Я хотел назначить Яну Бугримову, потому что знаю этого человека, я ей доверяю. У Яны есть высокая репутация, и она ни с кем не связана. То есть она будет профессионально выполнять свою работу. Но почему-то это блокировалось. Отсутствие профильного заместителя – я, как министр, считаю большой проблемой.
– Чисто математический вопрос: пятый заместитель – не многовато?
– Имеется шесть заместителей у министра юстиции и госсекретарь.
Министерство финансов – это системное министерство. Мы занимаемся всеми сферами, мои заместители перегружены. Типовая претензия к Минфину, почему заместители не приходят на совещания к вице-премьерам или на комитеты. Все просто – мы вовлечены во все важные вопросы, а на всех заместителей банально не хватает.
У нас активная позиция по поддержке ключевых реформ: к реформам здравоохранения, образования, энергетики. Мы отдельно занимаемся реформой Академии медицинских наук, монетизацией субсидий, реформой государственных банков.
Мы отвечаем за сотрудничество с международными финансовыми организациями. В конце концов, мы по закону отвечаем за эффективное использование государственных средств. Минфин – это и контроллер эффективности затрат, и драйвер реформ.
О БЮДЖЕТЕ, МВФ И АНТИКОРРУПЦИОННОМ СУДЕ
– В первом квартале бюджет по доходам удалось выполнить на 6,2 млрд. грн. В апреле ситуация улучшилась, но все еще наблюдается недовыполнение плана.
– В первом квартале было несколько факторов, он не всегда показателен. Сейчас мы ищем способ выровнять ситуацию.
– По результатам первого квартала правительство должно решить: повышать минимальную зарплату или нет. Сейчас эти ожидания сдвинулись на первое полугодие. По вашему мнению, есть ли предпосылки для повышения минимальной зарплаты по результатам первого полугодия?
– Предпосылок нет.
– Какими должны быть показатели бюджета, чтобы они появились?
– Повышение «минималки» – это дополнительные расходы. Мы просчитывали несколько вариантов, сколько это может стоить. Повышение «минималки» с апреля обошлось бы госбюджету минимум в 13 млрд. гривен. И это минимальная сумма, которая нужна только на повышение «минималки» – без учета повышения должностного оклада работника и тарифного рассмотрения единой тарифной системы.
Если учесть повышение тарифного рассмотрения в соотношении «минималки», была бы дополнительная потребность в расходах на 2018 год в 30 млрд. гривен. Первое полугодие заканчивается уже через месяц. Сейчас нужно думать об Антикоррупционном Суде, а не заниматься популизмом.
– Значит, главное условие – это Антикоррупционный Суд. А повышение цены на газ?
– Ситуация с Антикоррупционным Судом достаточно однозначная – мы идем в правильную сторону или нет.
Относительно цены на газ также нужно принимать какое-то решение. И это очень непростое решение. Мы стараемся найти компромисс. Однако сейчас лакмусовая бумажка – закон об Антикоррупционном Суде.
– Изменения в регламент Кабмина, которым предлагается лишить Минфин права согласовывать документы правительства, открывают возможности «ручного» вмешательства в расходную часть государственного бюджета. Сейчас, накануне выборов, это очень рискованно.
На вас давили в последнее время относительно увеличения расходов на определенные сферы?
– На меня давить сложно, на самом деле. Запросов на расширение расходов много. Я их не поддерживаю не потому что я такой плохой, а потому что для этого есть одна объективная причина. У нас на сегодня нет свободного ресурса. Мы должны работать по принятому бюджету. Любые пожелания по увеличению расходов нами отклоняются.
Недавно выносили на Кабмин «замечательное» решение – урегулировать вопрос задолженности перед «Энергорынком» за счет государства. Государство должно погасить перед всеми компаниями все их долги и потери. «Шикарное» решение, что тут скажешь. Дважды я «сносил».
Была еще ситуация с государственными шахтами. Речь шла о погашении задолженности по выплате зарплаты. Также ее активно проталкивали и давили, чтобы погасить за счет бюджета. Я же, не против шахтеров, я – «за» шахтеров». У них тяжелая и опасная работа, и они должны вовремя и на достойном уровне получать плату за свой труд. Я только против того, чтобы эти средства разворовывались.
Мы предложили модель, которая предусматривает, что при наличии задолженности по зарплате, не менее 75% выручки от продажи угля должна идти на выплату зарплаты. Также все шахты должны перейти на обслуживание в Госказначейство, чтобы Минфин видел, как они тратят деньги.
Какой была реакция? «Это же невозможно!». «Это неправильно!». «Это же не государственные учреждения!». То есть, деньги из бюджета, деньги налогоплательщиков, они могут получать, а работать прозрачно – нет? Если шахты – это независимые структуры, тогда без вопросов, пусть работают без поддержки бюджета. А если нет, то я хочу видеть, куда идут бюджетные средства.
Это решение проходило очень сложно. Но хочу отдать должное – премьер меня в этом полностью поддержал. Он понимал, что финансирование шахт может стать бездонной дырой для государства.
На самом деле, таких вопросов по расширению расходов много.
– Они, наверное, касаются и нераспределенного спецконфиската – средств Януковича, которые полученные коррупционным путем, и перечисленные в бюджет?
– Видите, вы и это знаете. Наша позиция по нераспределенному спецконфискату следующая: мы его не будем распределять, пока не увидим, что финансовые показатели бюджета позволяют это сделать. Распределение «спецконфиската» влияет непосредственно на увеличение дефицита бюджета.
– Также это влияет на позицию ГПУ относительно вас. По моей информации, это один из принципиально важных моментов для Юрия Луценко. Средства спецконфиската частично должны идти на финансирование Генпрокуратуры.
– Пусть Генеральная прокуратура занимается своими непосредственными вопросами. Вопрос финансирования бюджета – это вопрос Кабинета министров и Министерства финансов.
– С фискальной точки зрения, распределив спецконфискат, вы искусственно завышаете показатель дефицита бюджета. Даже если вынести «за скобки» пожелания генпрокурора, это сложно назвать правильным.
– Если мы это сделаем на этом этапе, то у нас нарушится фискальный баланс. Это будет иметь гораздо худшие последствия. Мы сейчас только восстановили доверие к Украине со стороны инвесторов, как финансовых, так и стратегических.
Как нам это удалось?
Мы показали, что держим баланс в государственных финансах, и что инвесторы могут доверять нашим государственным облигациям, и мы готовы выполнять свои обязательства.
Деньги, которые мы заимствовали на внешних финансовых рынках осенью прошлого года, мы направили на финансирование бюджета. В этом году мы должны выйти на внешние рынки. Это серьезная ответственность.
И здесь не место мыслям о исключительно собственных позициях и собственных интересах. А у нас так, кстати, часто бывает, что каждый имеет свой узкий интерес и больше его ничего не интересует.
И потом, когда ты объясняешь, что средств нет, можно услышать контраргументы: «Да нет, нам тот МВФ не нужен. Мы сами справимся».
– Когда нам критически важно получить транш МВФ?
– Со следующего года у нас начинается плата по облигациям, которые мы реструктуризировали в 2015 году. Так случилось, что пик выплат выпал именно на следующие два года.
Кроме этого, в следующем году мы должны выплатить 1 миллиард долларов по облигациям, выпущенным в 2014 году под государственные гарантии США.
У нас есть решение проблемы пиковых выплат – повторение транзакции прошлого года.
Нам удалось восстановить доверие инвесторов и привлечь три миллиарда долларов. Часть средств поступила непосредственно в бюджет. А другая часть позволила обменять облигации со сроком погашения в 2019 году на облигации с более поздним сроком погашения – то есть уменьшить суммы, а значит и риск выплат в 2019 году. Этот выпуск получил международное признание как «лучший выпуск 2017 года на рынках стран». Это я называю профессиональной работой.
– Осенью прошлого года была благоприятная ситуация на рынках капитала, Украина обеспечила по своим евробондам хорошую доходность. В этом году эти факторы могут не повториться.
– На интерес инвесторов влияют два фактора. Первый – это общая ситуация на рынке. Второй – это специфическая позиция Украины. Общая ситуация на рынке ухудшилась. Существенно ухудшилась, но это, же не значит, что мы не можем разместиться. На глобальную ситуацию, мы как страна не можем повлиять. Но мы можем повлиять на нашу специфическую ситуацию.
На что рассчитывали инвесторы, когда покупали наши облигации? На то, что мы будем продолжать реформы, будем находиться в программе МВФ. Мы подали инвесторам четкий сигнал решимости и настроенности на изменения. Сразу после выхода на внешний рынок, мы приняли пенсионную реформу, приняли другие важные решения.
Осталось только принять закон об Антикоррупционном Суде. Это ключевое условие и оно должно быть выполнено.
То, что у нас процесс принятия затянулся до июня – плохой сигнал для инвесторов. Они понимают, что это критически важно для МВФ. А без МВФ мы не можем выйти на внешние рынки и это даже не вопрос стоимости. Это вопрос отношений. Это вопрос доверия.
Мы же не живем только 2018 годом. Страна будет развиваться, и привлекать капитал на финансовых рынках. Нужно будет уменьшать долговую нагрузку. Мы должны показать всем, что мы решительно настроены. Нужно срочно принять закон об Антикоррупционном суде в редакции, согласованной с МВФ и Венецианской Комиссией. Это будет очень серьезным положительным сигналом для инвесторов. Они его ждут.
– Вы находитесь в процессе переговоров и видите все настроения изнутри. По вашим оценкам и ощущениям, в этом году удастся ли договориться с МВФ об очередном транше?
– Моя оценка – удастся. И мы должны это сделать в течение июня, потому что без этого мы не сможем привлечь на внешних рынках необходимый финансовый ресурс для финансирования бюджета. Мы планировали еще в первом квартале привлечь более двух млрд. долларов.
Прожили пять месяцев без этого финансирования, но дальше будет намного сложнее. Бюджет – 2018 формировался на базе того, что мы работаем в программе МВФ, а закон об Антикоррупционном суде должен был быть принят еще до конца 2017 года. За такой бюджет голосовала Верховная Рада. Без МВФ нам значительные расходы придется останавливать.
– Какие перспективы секвестра, если мы не получим транш в этом году?
– Если не получим транш от МВФ – секвестр неизбежен.
БЮДЖЕТНОЕ ПЛАНИРОВАНИЕ
– Одна из реформ, которую вам не удалось реализовать – переход на среднесрочное бюджетное планирование. Поданная вами в этом году бюджетная декларация отличается от прошлогодней. В ней нет просчета параметров бюджета, потолков по расходам на три года.
– Что значит «отличается»? Мы подали декларацию в формате, требуемом действующим бюджетным кодексом – у нас просто не было другого выхода. В прошлом году мы разработали бюджетную резолюцию – это был пилот.
Комплексные изменения в бюджетный кодекс, которые вводят среднесрочное бюджетное планирование на постоянной основе, мы подали на рассмотрение парламента давно, но парламент отказался их принимать. Это выглядело, как некая вендетта.
Для чего нужна трехлетняя бюджетная резолюция? Для того чтобы защитить бюджет и реформы от влияния выборов.
Кто-то захочет поднять в пять раз минималку, кто-то раздать «гречку», кто-то захочет снизить налоги, а еще кто-то — увеличить расходы. С четким и прозрачным планом на три года это сделать гораздо сложнее. Когда я начал говорить, что бюджет должен быть аполитичным, многим это не понравилось. Среднесрочное бюджетное планирование ограничивает политические маневры.
Еще один момент – введение налога на выведенный капитал. Мы разработали законопроект. Президент активно поддерживает эту инициативу. Я бы хотел, что она была реализована. По ней нет противоречий вообще.
– Кроме того, как компенсировать потери бюджета в краткосрочной перспективе после введения налога на выведенный капитал.
– Все соглашаются, что в первые годы внедрения будут потери бюджета, и эти потери будут немаленькими. Что нужно сделать? Заложить это в бюджетную декларацию и предусмотреть компенсаторы! Когда я сказал об этом – парламент заблокировал принятие законодательной основы для разработки трехлетней бюджетной резолюции.
– Потому что это сокращение расходов.
– А как иначе?
– Перед выборами на это никто не пойдет.
– Что значит «не пойдет»? Есть реальность – ты можешь тратить столько, сколько заработал. Если ты заработал меньше, то надо экономить.
– У депутатов своя – политическая реальность.
– Реальность одна. Нет никакой отдельной «политической» реальности. Возможность пиариться, скрывая реальность от людей – это не реальность, а обман.
Поэтому мы были вынуждены готовить бюджетную декларацию на один год, в формате которой пользовалось много лет до введения нами трехлетней резолюции. Этот документ сугубо декларативный и не привязан к реальному бюджетному процессу. Именно поэтому я и не хотел его вносить.
Дело в каких-то сатисфакциях некоторых сил, из-за чего нас заставили подавать декларативный документ. Кому от этого стало лучше?
Авторы: Галина Калачова, Роман Кравец
Источник: УП/ЭП
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.