В большую политику Петренко попал в 2009-м, возглавив юридический департамент новосозданной партии «Фронт перемен» Арсения Яценюка. Бок о бок Петренко и Яценюк шли и последующие годы. Когда в 2013 году ФП фактически влился в «Батькивщину» Юлии Тимошенко, Петренко стал одним из заместителей председателя партии и депутатом одноименной фракции.
Во время Евромайдана был одним из учредителей юридического центра Штаба национального сопротивления, а 27 февраля 2014 года впервые вошел в состав правительства новой власти, возглавив министерство юстиции. И в отличие от Яценюка, Петренко продолжает работать в правительстве по квоте фракции партии «Народный фронт» уже в третьем составе Кабмина.
Во время интервью он производит впечатление скорее не политика, а юриста, который предпочитает обходить такие сложные темы, как иски против России или работу НАПК, о чем Петренко откровенен только не под запись. И здесь мог бы быть текст, рассказанный министром.
Второе впечатление, которое складывается во время общения с ним, – за должность Петренко не держится. Он этого и сам не скрывает, говоря о том, что когда поймет, что парламент не способен генерировать нужные решения – просто уйдет с должности. Его кабинет полупустой, в шкафах немного книг, которые можно быстро убрать.
Пока Петренко собирает голоса за нужные ему законопроекты. Во время своего первого интервью для УП, которое записывалось накануне годового отчета министра за год работы в Кабмине, Петренко рассказал о сложностях работы с депутатами и голосовании за законопроект о спецконфискации, о том, когда будут ощутимые результаты судебной реформы, про конфликт с НАПК, иски против России и судьбе печально известного Лукьяновского СИЗО.
ГОСУДАРСТВУ НЕЛЬЗЯ ДВА ГОДА ПРОЯВЛЯТЬ БЕССИЛИЕ В ВОЗВРАТЕ СРЕДСТВ, НАХОДЯЩИХСЯ В УКРАИНЕ
– Вы – один из министров-«долгожителей», работаете уже в третьем составе правительства. Можете сказать об основных различиях между премьером Яценюком и премьером Гройсманом?
– Я работал с Гройсманом еще в первом составе Кабмина, когда он был первым вице-премьером. Лично мне работать комфортно. У меня не произошло глобальных изменений в общении с премьером или министрами.
Общее впечатление – Гройсман дает каждому министру больше самостоятельности и больше личной ответственности.
– Если больше самостоятельности, то и спрашивает он с министров больше?
– Конечно. Арсений Петрович больше погружался в конкретные вопросы и проблемы министерств, было больше совещаний, поскольку надо было принимать кризисные решения. Особенно во время работы в первом составе правительства, который утверждался на Майдане. Это был более эмоциональный склад. Было много людей, которые впервые пришли в органы исполнительной власти.
Сегодня работа налажена. У Минюста, как и тогда, много задач, на вчера и на сейчас. Это такой орган, который отвечает за все. Все проекты решений, концепции, идеи, которые генерируют другие министерства, должны учитывать наше мнение.
– Есть мысль, которую уже несколько раз озвучивали разные депутаты о том, что министров, которые работают в правительстве по квоте фракции «Народный фронт», курирует министр МВД Арсен Аваков…
– Меня никто не курирует. Есть премьер, соответственно, есть министр юстиции, который непосредственно отвечает перед премьер-министром за юридическую чистоту тех решений, которые принимает правительство. Партийного кураторства внутри правительства я точно не чувствую.
– Арсений Петрович продолжает давать советы?
– Да. Есть регулярные встречи с фракцией, куда приглашаются министры и я лично. Когда я нуждаюсь в советах, то и созваниваюсь, и встречаюсь с Арсением Петровичем.
– Коалиция сейчас насчитывает 226 голосов, а не более 300, как это было во время работы предыдущего состава правительства. Как сейчас министры взаимодействуют с депутатами, и стало ли сложнее собирать голоса за законопроекты, необходимые Минюсту?
– У моего министерства вообще сложная задача, поскольку приходится собирать голоса за те законопроекты, которые очень не нравятся депутатам. Особенно когда речь идет об антикоррупционных документах, а также о пакете законопроектов, которые касались «безвиза». Нам «повезло»: этот блок документов соответствовал именно Минюсту. Нардепы, когда видели меня в парламенте, уже шарахались.
Я могу сказать, что нам и мне лично удавалось собирать голоса за те законопроекты, которые мы готовили в формате реформы Минюста.
Блок по реформе системы регистрации бизнеса и недвижимости, децентрализации и передачи на места – фактически за эти документы у нас было конституционное большинство, 295 голосов.
Реформа, связанная с судебной системой, закон о судоустройстве и статусе судей также тогда набрал 287 голосов. Антирейдерский закон тоже нашел в зале 280 или 290 голосов.
Но есть документы, которых наши депутаты панически боятся. У кого-то мифы, а у кого-то заинтересованность. Например, по спецконфискации, которая дает возможность вернуть денежные средства, арестованные в Украине и за рубежом, украденные, в том числе, Януковичем.
– Было 8-9 попыток проголосовать за этот законопроект. Последний раз проголосовали 176 депутатов. Как вы вообще собирали голоса?
– Последний раз вообще была печаль.
Что произошло на самом деле? Вопрос спецконфискации средств и механизмы, которые мы предлагаем, уже приобрели политические спекуляции. Есть определенная группа людей, которые надеются сохранить эти средства у себя. Часть из них находится в Москве.
Они очень сильно хотят, чтобы средства как можно дольше оставались арестованными, но не списанными в бюджет. Для этого применяются все инструменты, не исключаю и подкуп. Такой вывод делаю из-за поведения отдельных депутатов из разных фракций, которые придумывают реальные мифы и откровенно врут относительно этого документа.
К первым законопроектам, которые готовились отдельными депутатами, действительно были замечания со стороны европейцев.
Что мы сделали? Фактически в начале 2016 года Минюст создал специальную рабочую группу, куда пригласил представителей всех фракций (кроме, конечно, «Оппозиционного блока») и проекта ЕС «Поддержка реформ в сфере юстиции в Украине». Это – эксперты, которые потом дали нам положительные заключения. Текст документа мы готовили в течение шести месяцев.
Этот законопроект предусматривает такую формулу, которая может быть применена к тому имуществу и активам, которые уже арестованы и по которым вынесено подозрение на момент вступления в силу этого документа.
Мы понимаем, что это не механизм, который будет применяться для каких-то будущих уголовных дел, чем сильно пугают депутатов в зале.
Также мы сделали ограничение исключительно только по валютным ценностям и деньгам. Потому что были манипуляции, что «будут забирать предприятия и управлять ими».
– Заявления о том, что будут забирать активы, звучат и сейчас.
– Документ предусматривает исключительно гражданскую конфискацию денежных средств и валютных ценностей, ценных бумаг. Мы согласились на заседании комитета, что четко укажем, что это за ценные бумаги – государственные долговые обязательства.
Предусмотрели очень жесткую процедуру представления инициативы о гражданской конфискации. Только генпрокурор и его заместители имеют право это делать.
Мы предусмотрели судебный процесс. Фактически лицо, которое является номинальным владельцем и на которого подали иск генеральный прокурор или его заместитель, имеет право доказывать в суде, что он не фиктивный, а реальный владелец, который приобрел или получил денежные средства от реальных хозяйственных операций.
Пример – офшорные компании, которым правительство и Госфинмониторинг в свое время наложил арест, запрет на отчуждение долговых бумаг на 1,5 миллиарда. Условно говоря, это около 20 офшорных компаний…
– Кому принадлежали эти компании?
– Это предмет расследования. По информации, которая есть у следствия, это компании, аффилированные с окружением Януковича.
– Во время эфира «Свободы Слова» вы сказали, что фракция НФ не будет голосовать за проект Госбюджета, пока не будет принят законопроект о спецконфискации. Эта позиция остается в силе?
– Таким тогда было решение фракции. Оно очень просто объясняется.
Проект госбюджета предусматривает, что средства, полученные от спецконфискации, должны быть направлены на вопросы обороны и социальные выплаты.
Если не проголосован документ, то даже по действующему законопроекту о бюджете, который прошел и готовится к голосованию во втором чтении, предусмотрено, что с этой спецконфискации или гражданской конфискации должно поступить в бюджет около 10 миллиардов гривен.
– Откуда взялась такая сумма?
– Условно говоря, Минфин подсчитал, что с учетом всех процедур, предусмотренных законопроектом, по состоянию на конец года органы прокуратуры успеют взыскать часть средств, потому что там несколько офшорных компаний, еще будут иски…
Какая ситуация будет сейчас? Думаю, во время следующего заседания фракции НФ перед голосованием по бюджету будем обсуждать наши действия, потому что это принципиальная позиция НФ.
Потому что нельзя два года проявлять, как государство, абсолютное бессилие в возврате средств, которые находятся на территории Украины. У нас нет аргументов по этому вопросу для наших западных партнеров.
Возможно, будет еще одна попытка проголосовать за этот документ в бюджете. Я этого не исключаю.
Я ходил по фракциям, отвечал на все вопросы депутатов, развеивал все мифы. Одна из рекомендаций крупной фракции была уточнить, что же это будут за ценные бумаги.
– Крупная фракция – это ваши ключевые партнеры по коалиции из фракции БПП?
– Да. Кстати, насчет БПП мы тогда сняли все вопросы. Несколько раз я был у них во время заседаний фракции. Один раз были вместе с Гройсманом, убеждали, что за этот документ необходимо голосовать.
– Все же, если депутаты не проголосуют за этот документ, какие еще могут быть варианты?
– Передача завершенных уголовных дел в суды и классическая конфискация.
ЗАОЧНОЕ ОСУЖДЕНИЕ – ЭТО НЕ ВОПРОС СЛЕДОВАТЕЛЯ И ПРОКУРОРА, А ВОПРОС СУДА
– Относительно работы судей. От представителей правоохранительных органов приходилось слышать жалобы, что судьи просто не выходят на работу, берут отпуска, затягивают дела. Нет кворума во многих судах, и дела, фактически, просто некуда передавать.
– Это немного преувеличенные опасения наших правоохранительных органов. Чтобы рассмотреть несколько уголовных дел, касающихся обвинений против Януковича и его окружения, думаю, найдутся судьи.
Если речь идет о том, что не хватает судей в том или ином суде, то сейчас есть возможность линейного перевода судьи из одного суда в другой. Закон это позволяет.
Есть и много других возможностей передачи дел на рассмотрение в другой суд в рамках одного региона.
– На практике, судье нужно время, чтобы разобраться с делом.
– Любой судья, который получит любое дело, связанное с хищением средств и злоупотреблениями во время периода правления Януковича, должен разобраться в деле.
Есть процессуальные сроки, определенные для уголовных процессов. В рамках одного года точно можно завершить судебное разбирательство любого дела, которое расследуется нашими правоохранительными органами.
Тем более мы дали механизм заочного осуждения для того, чтобы не было поводов ждать, пока наши беглецы вернутся в Украину.
– У механизма заочного осуждения есть оппоненты. Сергей Горбатюк, руководитель департамента специальных расследований ГПУ, высказывался против. Что вы об этом думаете?
– (Тяжело вздыхает). Я хочу более-менее дипломатично прокомментировать такие заявления.
Когда коллега ведет следствие и делает такие заявления по поводу действующего закона, то я это могу расценивать только, как попытку оправдать свою неспособность проводить расследование должным образом.
Вопрос заочного осуждения – это уже не вопрос следователя и прокурора, а вопрос суда. Следователь и прокурор должны собрать доказательную базу, оформить обвинительный акт и направить его в суд, который уже и принимает решение о специальной процедуре рассмотрения.
Поэтому когда руководитель следственной группы, который занимается расследованием преступлений против майдановцев, делает такие заявления о том, что надо дождаться, когда эти подозреваемые лица вернутся на территорию Украины, мне очень обидно и больно это слышать.
И здесь я поддерживаю генпрокурора, который тоже отреагировал и дипломатично, и довольно жестко. Не умеешь? Не можешь? Тогда ты не должен искать причины, почему это не сделано.
Если ты не способен довести дело до конца из-за юридических механизмов, которые тебе предоставлены КПК, – не делай тогда из этого политики, признай свою ошибку, передай дело другим следователям, и вперед.
– В одном из своих интервью вы говорили, что результаты судебной реформы будут ощутимы через полгода. Почему речь идет именно о таком сроке?
– Если все будет двигаться в том формате и в сроки, определенные законом о судоустройстве, то в конце марта мы получим новый Верховный Суд, и он реально заработает и начнет рассматривать первые дела с мая-июня.
Первые сигналы судебной системе от ВСУ, который по новому закону имеет очень большие полномочия, мы увидим в течение года.
Убежден, что местные и апелляционные суды поведут себе более осторожно с точки зрения вынесения неправомерных решений. Это потому что сейчас у них нет абсолютного иммунитета.
Сейчас НАБУ в случае задержания судьи на взятке сразу же может поставить вопрос о его аресте. Это тоже серьезный аргумент.
Читайте также: Артем Сытник: Пока работает НАБУ, ни один прокурор не может себя чувствовать в безопасности
ПОЧЕМУ НЕ ГОЛОСУЮТ ЗА СПЕЦКОНФИСКАЦИЮ?
– Вернемся в парламент. Проблемы есть не только с голосованием за законопроект о спецконфискации, но и голосования за изменения к «закону Савченко» также были провалены несколько раз. Предложения Минюста заключаются в том, чтобы формула зачета пребывания в СИЗО один день за два оставалась только для людей, которые совершили легкие или средней тяжести преступления, в то время как сейчас на свободу выходят люди, которые совершили тяжелые преступления…
– А сколько еще выйдет и будет выходить…
Выходят лица, которые совершили рецидив, совершили ряд тяжелых и особенно тяжелых преступлений – убийства, вооруженные ограбления, изнасилования.
За этот неполный год вышла тысяча убийц, и в места лишения свободы вернулись уже 10%. То есть человек вышел, несколько месяцев побыл на свободе, совершил убийство. Есть такие, которые совершили два убийства и снова вернулись в тюрьму.
Это просто не укладывается в голове.
Я считаю, что было огромной ошибкой проголосовать за этот документ на волне популизма.
– В чем проблема его заменить?
– Политика. Те фракции, которые тогда подняли на флаг закон Савченко, сейчас не хотят признать свою ошибку.
Нонсенс. Закон – не политический, а юридический механизм. Нужно остановить процесс выхода на свободу лиц, которые несут общественную опасность гражданам. А его опять перевели в политическую плоскость и заблокировали.
И сама спецконфискация, гражданская конфискация… Даже те депутаты, которые сейчас очень боятся – а когда они голосовали за законы о предотвращении коррупции, систему электронных деклараций, наверное, просто не прочитали их до конца?
А здесь этот механизм касается предыдущих преступлений, и каждый депутат может себе повесить на флаг, что он присоединился к возврату украденных средств, – так почему они не голосуют тогда?
Кроме того, что есть лоббизм, обещания или выплата денег – я других аргументов не вижу.
Поэтому очень специфический парламент… С одной стороны, он может принимать радикально-реформаторские законопроекты, например, о судебной реформе, а с другой – блокировать документы, которые не имеют политической составляющей и их нужно просто принимать.
– Но фактически сейчас коалиция состоит из двух фракций – БПП и НФ. У вас нет усталости от ваших политических партнеров?
– У меня есть чувство ответственности за то, что я начал, и за тех людей, которые поверили и пришли в команду Минюста, людей, которые никогда не работали на госслужбе.
Я хочу завершить начатые реформы. Если надо уговаривать, убеждать депутатов, я буду это делать. Пока чувствую, что есть шанс провести что-то через парламент. Когда пойму, что парламент не способен генерировать нужные решения, просто уйду с должности.
Я – точно не буду тратить свое время на имитацию.
Усталость… Ну, слушайте, мы все живые люди. Какую толерантную и взвешенную позицию всегда занимал и продолжает занимать НФ… Наверное, многим нашим партнерам надо поучиться. Начиная от Арсения Яценюка, который не комментировал явные нападки со стороны определенных лиц, которые входили, в том числе в дружественные фракции, заканчивая целой фракцией.
Конечно, есть граница необратимости. Пока эта грань не пройдена, поэтому я убежден, что нынешняя коалиция еще имеет шанс на то, чтобы сделать положительные изменения в стране.
– Недавно с поста главы департамента по вопросам люстрации уволилась Татьяна Козаченко. Почему она так поступила? По одной из версий, не смогла объяснить долг в более чем 4 миллиона гривен третьему лицу.
– Я знаю версию, озвученную ею публично и мне лично. Когда она приходила на должность с адвокатской деятельности, предупреждала, что готова работать два года. Они закончились, и она приняла решение вернуться к профессиональной деятельности.
Я предлагал Татьяне остаться, она приняла свое личное решение, и я, как руководитель не мог держать сотрудника силой на посту.
Поэтому сейчас мы объявили конкурс на эту должность, следить за ходом которого пригласили СМИ и общественность, чтобы сделать его максимально открытым и публичным. Я рассчитываю, что Татьяна все равно будет активно участвовать и помогать работе департамента, уже, будучи в общественной среде.
– Ваша заместительница Анна Онищенко фактически заблокировала назначение Анны Ковальчук на должность и.о. руководителя департамента.
– Объявление публичного конкурса на замещение данной должности и передача департамента во временное прямое управление одному из заместителей министра Сергею Петухову сняли любые манипуляции по этому поводу.
Вокруг процесса люстрации всегда было много попыток дискредитации. У нас есть ряд людей, которые под нее попали и которые имеют серьезный медиа-ресурс. Любой повод, даже надуманные основания, были предметом большого количества сюжетов в эфире одного из центральных каналов.
Помню, когда мы имели много дискуссий в Венецианской комиссии, то определенные сюжеты даже делали такими, что давали некорректный перевод с английского языка, о чем говорили члены Венецианской комиссии.
– Вы сейчас о телеканале «Интер»?
– Да. Они любой момент, связанный с хоть каким-то скандалом вокруг люстрации, используют и форматируют общественное мнение о том, что «люстрация не состоялась, дошло до того, что руководитель уволился, а поставили молодую девушку».
Для меня лично вопрос состоит в том, чтобы не дать возможность дискредитировать процесс люстрации и то, что мы уже сделали.
ПОРЯДОК ПРОВЕДЕНИЯ ПРОВЕРКИ ГОССЛУЖАЩИХ НАПК, МЯГКО ГОВОРЯ, НЕ СООТВЕТСТВУЕТ КОНСТИТУЦИИ
– Что происходит между Минюстом и Национальным агентством по противодействию коррупции? НАПК обвиняет Минюст в блокировании начала проверки е-деклараций, а Минюст советует вместо публичных дискуссий исправить все недостатки разработанных документов и привести документы в соответствие с действующим законодательством.
– Я бы хотел, чтобы центральный орган исполнительной власти, который мы создавали такими тяжелыми усилиями, работал эффективно и самостоятельно и выполнял определенные законом обязанности.
Это не только ведение электронного реестра деклараций – еще есть ряд функций, связанных с мониторингом образа жизни государственных служащих, с разъяснением и проведением информационной кампании для государственных служащих по предотвращению коррупции, относительно конфликта интересов.
Читайте также: Легенды деклараций. Кто изумил Украину своим богатством
Любители кэша. Сколько наличных у нардепов и как они их хранят
Как использовать е-декларации против коррупционеров
То есть этот орган должен заниматься тем, чтобы предотвращать коррупцию в государственном секторе. А для этого нужно готовить соответствующие методические рекомендации, нормативные акты, качественные свои решения.
И когда данный орган, который фактически имеет специальные законы, очень большой объем полномочий, готовит определенное решение или порядок проведения проверки государственных служащих, который будет касаться более миллиона человек, и этот порядок, мягко говоря, не соответствует общим нормам Конституции… Там нет ни сроков проверки, ни возможности предоставления объяснений.
Вот, представьте себе, что вы директор школы, который подал электронную декларацию. Определенный сотрудник НАПК начинает проверку относительно вас без решения комиссии, хотя это прямо противоречит закону. О проверке он вам не сообщает, не дает возможности предоставить объяснения.
Условно говоря, в вашей декларации указан долг кому-то. Из других источников этот чиновник берет информацию о том, что этот долг вашему коллеге. Эта информация может быть некорректной. Скажу больше, если взять информацию даже из реестров недвижимости, бизнеса, налоговой – информация, которая касается конца 90-х и начала 2000-х годов, имеет очень много неточностей.
Но этот чиновник не берет у вас никаких объяснений. Зато готовит заключение о привлечении вас к ответственности – и направляет соответствующий протокол об административном привлечении к ответственности в суд.
Кроме штрафа, это фактически установление того, что вы являетесь коррупционером, совершившим коррупционное правонарушение и не вправе занимать ни одну должность в течение трех лет.
Это незаконно. И это еще и нечестно с точки зрения духа закона.
Вы имеете право на объяснение в уголовном и любом административном процессе. Почему вы не имеете права на объяснение в том случае, когда проводит проверку некий чиновник НАПК?
– НАПК этого не понимает?
– Я не знаю, чем они руководствуются…
Мы очень детально прописали все в наших замечаниях. Предложили, что перед тем, как принимать какое-то решение, – направьте нам проект, чтобы не тратить время и не превращать процесс в публичное представление.
Мы не смогли найти такой формат. Хотя Минюст – тот орган, который проводит государственную регистрацию нормативных актов всех ведомств, министерств, центральных органов власти, и не должен делать предварительную оценку проектов актов. Каждое министерство несет ответственность за качество и юридическую чистоту документов.
Если этот документ не соответствует законам и Конституции, мы спокойно возвращаем его без государственной регистрации. Это – наш долг.
То есть мы впервые начали помогать вновь созданным органам на стадии разработки актов.
Я, как министр юстиции, не выпущу ни одного решения, которое противоречит Конституции и законам, и не поставлю свою подпись под государственной регистрацией.
ОСВЕДОМЛЕННОСТЬ О СВОИХ ПРАВАХ – СИЛЬНЕЙШЕЕ ОРУЖИЕ В БОРЬБЕ С ПРОИЗВОЛОМ ЧИНОВНИКОВ. ЭТО – ФАКТ
– Вы готовитесь отчитаться о годовых результатах работы Минюста в Fedoriv hub (интервью происходило до отчета – УП), можете ли кратко рассказать о результатах работы?
– Мы сделали миниреволюцию в Министерстве юстиции. Я отказался от всех районных управлений юстиции. Их было 600. После МВД, Национальной полиции это была крупнейшая сеть местных органов власти.
Мы их всех ликвидировали.
Это связано с ликвидацией регистрационной службы, то есть – передачей функции регистрации органам местной власти. Чем они занимались раньше – ответ на этот вопрос не мог дать никто.
Сэкономленные средства передали системе бесплатной правовой помощи – и открыли более 500 новых бюро правовой помощи, где работают адвокаты, которые оказывают помощь малообеспеченным лицам – пенсионерам, инвалидам, участникам АТО.
Мы – единственное министерство, которое отказалось от такой разветвленной системы государственных чиновников.
Представьте себе, еще до закона о госслужбе я как министр ежедневно подписывал 50-100 приказов об увольнении, переводе, назначении руководителей и заместителей руководителей районных управлений юстиции.
В этом году мы также запустили пилотные проекты для граждан «Брак за сутки» и выдаче свидетельств о рождении ребенка в роддоме, перевели ряд сервисов Минюста в онлайн, продолжили развитие проекта СЭТАИ – системы электронных торгов арестованного имущества.
Много работы было сделано, однако еще больше ее впереди.
На 2017 год поставили себе амбициозную цель – обеспечить рост уровня правовой осведомленности граждан. Я бы хотел, чтобы мы реализовали общенациональную программу «Я ИМЕЮ ПРАВО!» и помогли украинцам лучше узнать свои права и правильно ими пользоваться.
Осведомленность о своих правах – сильнейшее оружие в борьбе с произволом чиновников. Это – факт.
Второй важный вопрос – это реформа тюрем.
Очень сложная реформа, откровенно говоря. Я долго принимал решение, начинать ли ее. Из-за того, что в парламенте есть нестабильность. Когда начинаешь такую реформу, надо понимать, что есть время довести ее до конца.
Мы уже сейчас объявили конкурсы и на 70% заполнены госслужащими гражданские департаменты.
Есть определенный саботаж в системе, но они уже смирились. Потому что это был единственный орган, который не подвергался реформе ни при одном президенте. Никогда. Это была закрытая структура.
– Публичная сторона этой реформы – что будет с Лукьяновкой?
– Лукьяновка – это только один из элементов. Всем должно быть интересно, что будет со 120 предприятиями, которые являются убыточными, и которые каждый год давали бюджету минус 300 миллионов гривен.
– Приватизации они не подлежат?
– Нет, но мы будем привлекать инвесторов.
Представьте себе: бесплатная рабочая сила, фактически, бесплатный ресурс, но предприятие убыточное – это нонсенс. С нами в этом направлении согласились работать ЕБРР и немцы, которые готовы предоставить аудит и техническую помощь по построению холдингов с привлечением независимого руководства, которые будут менеджерами данных предприятий.
Я точно уверен, что мы выйдем в плюс по показателю EBITDA в ближайшие несколько лет. Хотя это тоже будет большой шум на местном уровне, ведь все они – под местными прокурорами, милицией.
Единственная публичная часть реформы – это Лукьяновка. 100% мы построим новое СИЗО за городом.
Сейчас местные активисты рассказывают, что нельзя переносить Лукьяновку в Коцюбинское. Мы же не переносим Лукьяновку на какой-то свободный участок земли возле школы, садика. Наоборот, мы убираем риски.
Мы ту колонию оттуда заберем, переместим осужденных в другие регионы, а там будет новый объект – СИЗО.
Но я вижу, что есть определенное сопротивление. Будем общаться, и искать взаимопонимание.
– Вы говорили о реконструкции, это реконструкция за средства доноров?
– У нас модель такая: мы привлекаем инвестора для того, чтобы государство фактически не тратило средств на строительство или реконструкцию СИЗО. Тот инвестор, который предложит лучшие условия, то есть больше финансирования, короткие сроки строительства, тот будет победителем.
Конкурсы будут публичные, будем максимально привлекать туда общественность.
– На чем инвестор может там зарабатывать?
– Он будет зарабатывать на площадке в центре города. Например, в Коцюбинском: там фактически новое строительство, но можно использовать определенные конструкции – часть фундамента, одну из стен старой колонии. Для того чтобы делать меньше капитальных инвестиций.
Например, инвестор строит новое СИЗО по тому техническому плану, который утвержден государством. После того, как он построил новое СИЗО, сдал его в эксплуатацию, передал нам, он получает все права на площадку и помещение Лукьяновского СИЗО.
Почему мы хотим привлечь ЕБРР? Чтобы они тоже стали участником, хотя бы частично софинансировали, потому что основные риски инвестора – это временные. Ты должен потратить около двух лет на строительство колонии или СИЗО для того, чтобы завершить объект, передать государству – и только после того получаешь объект в собственность для построения какого-то коммерческого объекта.
Автор: Мария Жартовская
Источник: Украинская правда
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.