Читайте также: Как выбрать врача, какой будет его зарплата и что будет с частными больницами? Ответы на ваши вопросы
Начальник медицины. Александр Линчевский о том, как Минздрав реформирует здравоохранение
Изменить медицину, чтобы выжить
Четкий тайминг и никаких разговоров «не по существу»: ее телефон молчит все интервью и начинает о себе напоминать только с приближением конца отведенного времени, а пресс-секретарь – заметно начинает нервничать.
По окончании пресс-секретарь всю дорогу по коридорам Минздрава журит журналистов за лишние 15 минут времени разговора с и.о. министра. Мол, «вы не понимаете – времени реально нет».
За полчаса пока мы возвращались в редакцию, Супрун уже прибыла на заседание Кабмина и внесла на рассмотрение дополнительные вопросы. Никакой усталости или истощенности: кажется, свои силы она распределяет по тому же принципу, который постоянно упоминает в разговоре – «эффективность».
Бывший волонтер и руководитель «Patriot Defence» привыкла мерить работу именно такими критериями. Хотя в бюрократической системе Минздрава это непросто: ни волонтеру с Майдана Олегу Мусию, ни его преемнику Александру Квиташвили так и не удалось побороть сопротивление системы и начать реформы.
Супрун в чиновничью систему Минздрава не очень хочет вникать, описывая ее лаконично: «Если вы представляете себе наиболее неэффективную работу чиновничьего аппарата, то она есть здесь». Поэтому активно протестует против назначения госсекретарем в свое ведомство Натальи Шолойко.
«Я не хочу человека, который очень хорошо разбирается в старых минздравовских процессах. Я хочу нового человека, который сможет организовать процессы так, чтобы один лист не шел ко мне из кабинета в кабинет 15 дней», – объясняет Супрун.
За почти 4 месяца работы в Минздраве команде доктора Супрун удалось отменить пресловутый «приказ №33» о койкоместе в больницах, признать приоритет доказательной медицины и протоколов лечения, объявить о старте реформы первичного звена медицины уже с 1 января 2017 года и начать подготовку врачей к этому, и многое другое.
Минздрав и дальше закупает лекарства на программы из госзакупок через международные организации, хотя этот процесс движется не так быстро – активисты отмечают, что лекарства по некоторым программам закончились, а по другим есть в небольших остатках.
Планов у доктора Ульяны так много, что мы не успели задать ей даже половины из запланированных вопросов и уточнений. Ведь даже после многочисленных текстов с объяснениями ее заместителей, пресс-конференций и интервью остается много непонятного.
Но и.о. министра согласилась ответить на все вопросы читателей, возникшие после прочтения интервью, – оставляйте их в комментариях к тексту.
ЧТО ИЗМЕНИТСЯ ДЛЯ ПАЦИЕНТОВ УЖЕ В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ
– Я пациент. Что для меня меняется с 1 января?
– Во-первых, с 1 января начинает действовать реферирование цен на лекарства от трех типов заболеваний: сердечно-сосудистые, сахарный диабет II стадии и бронхиальная астма.
Мы реферируем цены с нашими странами-соседями, и цены должны упасть, при этом не только в госзакупках, но и аптеках.
Мы даем аптекам один месяц, чтобы они распродали то, что у них есть по старым ценам и перешли на новое ценообразование.
В каждой аптеке будет выписка по упомянутым трем нозологиям: международное непатентованное название препарата и предельная цена, выше которой нельзя продавать препарат.
До 1 февраля цены на лекарства по этим 3-м типам заболеваний снизятся.
Во-вторых, с 1 января начинаются изменения в первичном звене. Люди должны начинать искать своих врачей – на это есть полгода. А уже в июле мы надеемся начать подписание договоров между пациентами и врачами.
За эти шесть месяцев мы будем работать с регионами, чтобы города и территориальные общины решили, как у них будет выглядеть первичное звено. Будут ли это центры первичной помощи, поликлиники, частные клиники. Для нас важно, что они должны гарантировать наличие первичного звена, доступ к нему.
Кроме того, до июля мы собираем все реестры пациентов, которые существуют в стране – их очень много.
К 1 апреля 2017 г. должен запуститься базовый уровень E-Health с реестром врачей и пациентов. Сейчас мы вносим в систему все имеющиеся данные. Затем спускаем ее на первичное звено с июля, чтобы все врачи вписали в базу своих пациентов.
Недавно я была в Харькове, и мы заехали в населенный пункт рядом. У них есть свой электронный реестр всех пациентов и у каждого из них есть своя карточка. В Виннице все родильные дома имеют одну базу. Это все мы должны приобщить к единой системе.
– Как пациенту, который не имеет медицинского образования, выбрать хорошего врача? Очень сложно определить, какой врач хороший: международные протоколы лечения еще в процессе перевода и внедрения, как пациент должен сориентироваться? Например, как мама новорожденного ребенка должна сориентироваться, какой педиатр – хороший?
– Во-первых, «сарафанное радио» очень хорошо работает. Пациенты удовлетворены или не удовлетворены, они передают информацию друг другу.
Так же и врачи. У многих пациентов есть знакомые врачи, или специалисты, у которых они уже были, от них также можно узнать, где есть хороший врач и куда можно пойти.
Если я живу в селе и там есть пять врачей, то я начну работать с одним из них и со временем увижу, хорош он или нет.
В первый год люди будут чаще менять своих врачей, потому что подписанный договор можно изменять, если врач или пациенты не хотят дальше сотрудничать.
Но мы надеемся, что за год-два все утихнет, и мы все будем иметь своих врачей.
– Большинство пациентов не видят ничего плохого в том, что врач прописывает «Интерферон», «Виферон» и «Гроприназин», потому что они не знают, как должно осуществляться лечение.
– Будут унифицированы клинические протоколы. Будут требования к врачам, что они должны лечить по ним. По имеющимся специфическим заболеваниям и диагностическим тестам, которые должны пройти пациенты, что врачи должны выписывать.
Также мы завершаем работу над новым национальным перечнем лекарственных средств.
Лекарства из перечня должны быть предоставлены в больницах бесплатно при госпитализации. Если требуют покупать их, то пациент должен спросить: почему?
ЛИЦЕНЗИРОВАНИЕ И ОБРАЗОВАНИЕ
– Если мама видит, что врач прописывает антибиотик при ОРВИ. Какие должны быть ее дальнейшие шаги?
– Она должна сообщить об этом в Минздрав.
– Позвонить на горячую линию?
– Да, или написать на наш сайт. И сказать: «Я была у врача, нам дают вот это и это, правильно ли это?».
Мы со своей стороны будем требовать, чтобы врачи придерживались протоколов. Если они отходят от них, мы будем забирать у них финансирование. Ведь по новой системе мы будем финансировать врачей за каждого пациента.
Этот вопрос может очень хорошо урегулировать лицензирование – тогда врачи подписывались бы под лицензией, что они будут придерживаться лучших протоколов. Если они этого не делают – можно отобрать лицензию, потому что они этого не делают.
– Это будет в требованиях для получения лицензии?
– Мы еще не можем делать лицензии для врачей, потому что есть много сложностей.
В других странах требования к лицензии формируют профессиональные ассоциации и следят за их выполнением. В Украине нет профессиональных ассоциаций, которые работают таким способом, и они не признаны государством.
Мы не можем это сделать через государственное лицензирование – в таких программах есть много коррупции. А мы не хотим начать еще одну программу, которая будет коррупционной.
На западе лицензирование базируется на нескольких других аспектах.
Первое – обучение, образование, диплом. Второе – лицензионные экзамены. Третье – признанная клиническая практика. Четвертое – экзамены, специализации, рекомендации других врачей и профессиональных ассоциаций.
Пройдя все это, врач получает лицензию. Каждые два года ее надо снова подтверждать. Это возможно, если есть постоянное обучение, практика, достаточное количество пациентов, отсутствие жалоб на врача и так далее.
Например, в США и Канаде при местной власти есть медицинский комитет. Он состоит из врачей, которые на волонтерских началах (для них это престиж!) готовят рекомендации относительно лицензирования.
Этот комитет даже вызывает врачей на собеседование, если нужно, и предоставляет экспертную оценку, можно или нельзя лицензировать этого врача. А государственная структура ставит печать и все. Она не имеет никакого контроля над этим, и не выбирает на самом деле, кого лицензировать, а кого нет. Она только это все официально признает.
Да, там врачу надо платить за лицензию, но он с ней может работать где угодно. В Украине врач может работать только в медицинских учреждениях, которые лицензированы.
– Как это будет меняться?
– Мы постепенно идем к лицензированию врачей. Сейчас работаем со стоматологами, которые вносят законопроект о самоуправлении врачей-стоматологов. Они уже очень хорошо организовались.
Мы работаем с центром тестирования, который предоставляет экзамены для студентов. Шаги «один-два-три», которые студенты в медицинском образовании должны пройти. Это является частью лицензирования. Мы улучшаем эти экзамены, чтобы они действительно отражали то, что нужно знать, чтобы быть врачом.
Мы не можем сейчас лицензировать не совсем качественные экзамены, не совсем качественную интернатуру и подтверждение квалификации, которые происходят каждые 5 лет.
Сейчас врачи приходят на конференцию, платят 2000 гривен, получают какие-то баллы и при этом не обучаются и не развиваются. Если мы это признаем, то признаем, что система работает. Но она не работает. Поэтому должны ее совершенствовать.
Сейчас мы признаем украинских врачей как украинских. Я доктор медицинских наук. Я доктор, я не магистр. Мой диплом определяет научную степень «доктор». В Украине – «магистр».
Почему я вспомнила об образовании? Например, Министерство образования и науки Украины предполагает, что для поступления на магистерскую программу нужно знать английский язык. В системе Минздрава этого нет.
Хотя, английский язык является языком медицины, все международные конференции и все новейшие научные работы – на английском языке. В Украине только 5% врачей говорят по-английски. Это статистические данные. В медицинских университетах таких чуть больше – до 15%.
Нам нужно иметь это требование «знание английского языка». Эта маленькая вещица изменила бы очень многое. Потому что тогда можно читать любые протоколы на смартфоне – у каждого есть телефон или доступ к интернету, даже в селе.
Мы сейчас работаем с British Medical Journal, у них есть онлайн курсы для врачей и они переводят их на украинский язык, курсы будут доступны для всех украинских врачей.
Те самые курсы, которые проходят британские врачи, будут проходить украинские врачи.
– Когда они будут?
– Они уже доступны, но еще нет перевода. С переводом они будут доступны с мая 2017 г.
– Какой будет судьба Академии медицинских наук и института последипломного образования в новой системе повышения квалификации, которую вы выстраиваете?
– Сейчас академия наук (АН) и академия медицинских наук (АМН) имеют переходный период – от государственных структур на самофинансирование.
Ранее планировалось, что АМН должна быть научным центром, где обучаются студенты, пишут научные труды и др. Но от науки там происходит немного – преимущественно в институтах Академии наук лечат пациентов. Это произошло из-за нехватки финансирования – вместо центров науки они стали центрами для лечения.
Мы видим эту ситуацию так: их стоит передать в медицинские университеты, чтобы они на самом деле стали университетскими клиниками. У АМН есть много хороших специалистов, которые могли бы прекрасно обучать студентов. И при этом лечить действительно очень тяжелые случаи.
Для Академии наук 2017 год будет переходным, где они получают достаточно много от государства, но со временем эта сумма будет уменьшаться. Мы не имеем на это влияния – Минздрав действует отдельно от АН, но мы бы хотели видеть их как образовательные и научные центры.
– А институты последипломного образования?
– Их надо переформатировать в пользу интернов, резидентов и врачей, чтобы они получали там знания.
Надо изменить эту систему, чтобы студенты сами могли выбрать себе специальность, и чтобы это было конкурентно. Чтобы институты, которые будут брать интернов, прописали, какие у них будут программы и обучение. Минздрав должен знать, что они будут делать с этими интернами.
Кроме того, мы хотим, чтобы студенты имели выбор на конкурсной основе: куда они хотят идти работать и на какие специальности.
Например, все хотят быть хирургами. Они подаются на конкурс, и лучшие получают возможность ими стать, а другие идут на вторые-третьи-четвертые избранные специальности.
Мы хотим изменить систему таким образом, чтобы она больше совпадала с тем, чего хотят студенты.
Мы должны определить, сколько нам нужно семейных врачей и хирургов, но дальше сами студенты должны подаваться на эти места.
О ДОГОВОРАХ МЕЖДУ ВРАЧОМ И ПАЦИЕНТОМ
– Давайте вернемся к договорам между государством и врачом. Если медик отказывается подписывать такой договор?
– Они могут не брать деньги от государства, но пациенты должны об этом знать.
Мы даем лицензирование медицинскому учреждению. Мы требуем от медицинского учреждения, чтобы те врачи, которые там работают, придерживались протоколов.
Мы не следим за всеми медицинскими учреждениями и не следим за тем, придерживаются они данных требований или нет. Мы не можем это делать, это нереально. Но если пациенты будут жаловаться, можем выслать инспекцию в это заведение и посмотреть, как они лечат.
Но часть лицензии для медицинского учреждения – они должны придерживаться международных протоколов. Следовательно, через медицинскую лицензию заведения мы можем частично влиять на этих врачей.
– Кто будет осуществлять лицензирование?
– Минздрав. Национальная служба здоровья будет распределять средства, и следить за качеством, следить, все ли происходит в соответствии с протоколами.
Например, вам выписывают какие-то лекарства. И подают в Национальную службу здоровья, чтобы их оплатить. А там есть лекарства, которые не включены в национальный перечень, они не оплачиваются.
Если это повторяется много раз – включается Минздрав и посещает медицинское учреждение. Тогда мы сможем у врача забрать лицензию. Это займет много времени, чтобы мы это изменили.
– Когда эти международные протоколы начнут действовать?
– На первичном звене мы уже их имеем – сейчас как раз переводим. Если бы врачи знали английский, это было гораздо проще, но сейчас должны все перевести.
Но идея в том, что мы будем сосредотачиваться не на специфических протоколах, а на источнике протокола. Ведь протоколы меняются каждый год.
Чтобы не переписывать целый протокол, мы говорим: для первичного звена мы признаем вот эти определенные выбранные протоколы.
И они постоянно меняются. Тогда мы тоже берем и меняем, а не ждем 8 месяцев, пока наши эксперты их будут пересматривать и думать. Мы будем признавать источник, и обновлять протокол так, как этот источник их обновляет.
Протокол – это не оборудование, а просто план действий: что делать в каждой отдельной ситуации.
– Хотим вернуться к вопросу качества врачей. Чем семейные врачи, которые должны, по сути «делать» вот эту реформу на местах, будут отличаться от нынешних? Ведь вся система координат осталась такой же, как и была.
– Сейчас идет много программ, которые финансируются Всемирным Банком, Всемирной организацией здравоохранения, Швейцарским бюро сотрудничества с дополнительным обучением семейных врачей.
Это обучение уже проходит. Мы тренируем тренеров, которые приезжают и тренируют врачей. В большинстве случаев это программы профилактики.
Ведь врачи первичного звена занимаются ранним выявлением показателей. Они могут оказывать помощь на какой-то стадии простых и неотложных вещей, но в подавляющем большинстве это все же профилактика и раннее выявление проблем.
Врач должен объяснить пациенту, как правильно питаться, рассказать про иммунизацию, как следить за своим давлением и какие симптомы у себя искать.
Это является частью этих базовых медицинских услуг, которые будут очень четко поданы для всех врачей. Они это и так знают и понимают – но им надо дать протоколы, чтобы помнили, что именно надо проверить у , например, 30-летней женщины.
Все идут к врачам, если они уже больные, а не тогда, когда они здоровы. Мы будем заниматься общественным здоровьем, а не лечением.
Мы сейчас делаем программу реимбурсации лекарств при сердечно-сосудистых заболеваниях, бронхиальной астме и диабете ІІ типа, потому что хотим, чтобы на амбулаторном уровне эти пациенты получали непрерывное лечение или лекарства, которые им нужны.
Если они будут принимать нужные лекарства от сердечно-сосудистых заболеваний, им может не понадобиться стент (специальная медицинская конструкция – ред.).
При сахарном диабете нельзя пить таблетку каждую вторую или третью неделю, это надо делать каждый день. Так же с гипертонией. Когда в Харьковской области началась программа реимбурсации по гипертонии, они имели 25% уменьшения инфарктов, и на 30% уменьшение инсультов. За 1 год!
– Сколько и при какой нагрузке по количеству соглашений с пациентами может получать врач?
– Заработная плата семейного врача будет зависеть от эффективности работы. За обслуживание каждого пациента государство будет платить в среднем 210 гривен в год.
В среднем ожидается, что врач будет заключать около 2000 договоров и соответственно заботиться о здоровье 2000 пациентов.
Для врачей будет финансовым стимулом вести больше пациентов. Пациент будет иметь право в любой момент поменять врача, если его не будут устраивать предоставленные медицинские услуги.
ФИНАНСИРОВАНИЕ МЕДИЦИНЫ
– Мы не можем не спросить о финансах. Всемирная организация здравоохранения говорит, что для того, чтобы медицина развивалась и эффективно работала, она должна получать 10-15% от общегосударственных расходов. Какова будет ситуация в 2017-м году: сколько денег получит медицина?
– На 2016 год на все здравоохранение было предусмотрено 74 миллиардов гривен, из них для ведомств, которые подчинены МОЗ, – 54 миллиардов гривен. На следующий год всего заложено 88,67 миллиардов гривен. Из них для ведомств Минздрава – 68,9 миллиардов гривен. В общей структуре бюджета это почти 9%. Но если говорить о ВВП, то это около 3,2%.
В идеале это должно быть 7-10% от ВВП, а от общего бюджета – 10-15%. Но в Украине проблема не только в том, сколько бюджетных средств выделяется, а в том, что они используются неэффективно.
Возьмем бюджет Минздрава. Совсем малая его часть идет на оплату труда самого министерства, следующая часть финансирования – специальные программы. То есть государственные закупки лекарств и медицинских изделий, на строительство Охматдета, в 2017 году это будет еще реимбурсация лекарств, на нее выделено 500 миллионов гривен.
Но больше всего денег уходит на медицинскую субвенцию – 55 миллиардов гривен.
Как это происходит сейчас? Она распределяется по областям, области распределяют по районам, далее это распределяется еще по городам и территориальным общинам.
Деньги не распределяются на пациентов, они раздаются, чтобы поддержать инфраструктуру.
Мы оплачиваем коммуналку и зарплату всех работников, но очень мало денег остается, чтобы заплатить именно за лекарства для пациентов, или на расходные материалы. Например, в бюджете 2016 года было только 18 миллионов гривен на приобретение расходных материалов и 137 миллионов – на покупку медикаментов для регионов.
То есть на те вещи, которые пациент может увидеть, остается очень мало.
Как будет происходить изменение системы финансирования? Мы берем эту субвенцию и передаем ее на государственное страхование и оплачиваем медицинские услуги.
Я, как пациент, сегодня утром пошла к врачу, мне сделали рентген. Государственное страхование оплачивает и работу врача, и рентген.
Пациент будет видеть разницу в том, что не будет платить за каждую вещь, когда он идет в больницу.
В 2017 году это начнется на первичном звене, а в 2018 году на вторичном.
– Проблемы недостатка денег – давнишние и дело не только в формате распределения денег. Например, когда ранее внедрялась реформа экстренной медицины, тоже рассчитывалось, что должны быть больницы более оборудованы, но их на самом деле нет. Даже в Киеве их нет.
– Мы неэффективно используем то финансирование, что у нас есть. Мы распределяем на много больниц, вместо того, чтобы сделать одну.
Мы сейчас имеем в одном округе 5 больниц, которые на 15-20% оборудованы от того уровня, как они должны быть. Вместо этого мы будем концентрироваться на одной больнице, которая сможет иметь 100% всего, что нужно.
Зачем в большом городе нужно 15 МРТ? Не нужно! Нужно 2-3. Пусть они будут в единичных центрах, а врачи из других больниц смогут отправлять своих пациентов на эти МРТ.
В больнице неотложных состояний МРТ будет, но для большинства других это не нужно, их пациенты могут приезжать откуда-то.
Недавно я была в Одессе в военном госпитале. Они там ремонтируют новый корпус, где будут устанавливать свой МРТ.
Я спрашиваю: «А сейчас куда идут воины, когда им нужно сделать МРТ?»
Отвечают: «Здесь сейчас у нас есть больница, которая имеет МРТ, но мы платим за услуги».
Почему им необходимо делать за несколько миллионов гривен ремонт и покупать за несколько миллионов долларов МРТ, когда у них здесь все есть рядом?
То есть если будет два МРТ, каждый из них будет работать по два-три часа в день. А мы оплачиваем и людей, которые сидят без дела, и электроэнергию, которая для этого аппарата огромная.
Мы должны немного отойти от этого и понять, что нужно эффективно использовать то оборудование, которое у нас есть. Чтобы этот МРТ работал 12 часов в день, каждые полчаса должны быть пациенты.
Это только один пример. Есть много больниц, которые на 50% оборудованы. Если бы мы их свели вместе, то имели бы меньше больниц – но они все были бы оборудованы, и мы бы не дублировали услуги в больницах рядом.
ОКРУГА, РЕОРГАНИЗАЦИЯ ТРУДА И «ЗОЛОТОЙ ЧАС»
– Правильно ли мы понимаем, что в каждой условной области можно выделить такие госпитальные округа, где 100% можно оборудовать одну хорошую больницу интенсивной терапии? У вас есть эти расчеты?
– Правильно. И есть программы, которые заложены уже в 2017 году, и будут предусмотрены на 2018 год.
В 2017 году есть программа на ангиограмы, чтобы в каждой области был центр сердечной хирургии, чтобы можно было оказывать эту помощь.
В следующем году госпитальные округа должны составить инвестиционную программу и подать нам, чтобы мы на 2018 год предусмотрели выделение бюджетных средств, чтобы помочь усовершенствовать все госпитальные округа. К примеру, в одной больнице нужно сделать ремонт и купить какое-то оборудование, в другой больнице – что-то другое.
Посмотрите на Киев. Сколько здесь есть больниц, которые находятся уже на очень высоком уровне. Здесь, на самом деле, не очень нужно что-то менять. Возможно, завершить работу над Охматдетом, но у нас есть 5 больниц очень высокого уровня, которые предоставляют услуги по сердечнососудистой хирургии др.
Мы должны подумать, как мы должны использовать наше финансирование, талант и опыт, чтобы иметь это по всей Украине.
Я, как пациент, могу пойти в любую больницу. Я не привязана к своему госпитальному округу. Каждую область мы делим на 4 округа. В каждом из таких округов должна быть одна больница интенсивной терапии второго уровня, где есть все и в течение 24-х часов в сутки, и все услуги, которые нужны.
Кроме нее – две больницы низшего уровня, четыре больницы еще более низкого уровня, амбулатории, диагностические центры, реабилитационные центры. Это будут медицинские заведения, которые нужны для оказания услуг населению в этом округе.
Но количество этих больниц должны определить на местах – они лучше знают свои нужды. Например, в горном районе в Закарпатье могут хотеть иметь не одну больницу интенсивной терапии, а две. Потому что люди не могут доезжать. Они могут иметь две, но, как минимум, одну такую больницу.
– Но, например, по Киеву эксперты говорят, что не хватает больниц, куда «скорая» может доставлять пациентов.
– В Киеве есть две больницы, на правом берегу и на левом – 17-ая больница и Больница скорой помощи. Туда везут пациентов на «скорых».
– Были расчеты, что Киеву нужно до десяти больниц «скорой».
– На самом деле нет. Проблема в том, как они организованы и что не хотят работать 24-часа в сутки – оперировать и быть на месте.
17-я больница имеет четыре хирурга и анестезиологов. 24 часа в сутки они работают, по 12 часов посменно.
Не все больницы хотят так работать. Врачи хотят прийти в 9 и уйти домой в 6. Никто не хочет работать на выходных. Чтобы они были на месте, должна произойти реорганизация труда.
Так же, как отделение неотложных состояний, которое на самом деле не требует много больничного оборудования. Нужно реорганизовать их так, чтобы оборудование и врачи, которые нужны, были в приемном отделении, а не где-то в больнице.
Вы были в Больнице скорой помощи? Когда заходите в приемную, есть реанимация, где пациента могут сразу забрать, если нужно, а есть комнаты нейрохирурга, травматолога и так далее. Там сидит врач и есть его стол, и больше ничего.
Что он может там делать? Ничего!
УЗИ – где-то там в больнице. Почему его нет у него? Почему нельзя, чтобы он прямо здесь сделал осмотр пациента? Почему ЭКГ нельзя сразу там сделать? Почему нельзя сразу на месте взять кровь? Вместо этого они берут больного, и он ходит по этажам всей больницы.
Пять часов делается то, что можно сделать за 15 минут, если бы все оборудование было на месте. Оно есть в больнице – но процесс не организован так, чтобы оно было в приемном отделении.
Этот нейрохирург, который учился годами, имеет столько знаний и опыта, просто сидит в комнате и ждет, пока придет кто-то с неврологическими проблемами, вместо того, чтобы он или работал, или был на месте, чтобы его вызвать, когда проблема будет.
Много таких вещей являются проблемами реорганизации, а не оборудования или ремонта.
Это те вещи, которые должны делать на местах. Минздрав не должен приказывать Киеву, какие больницы у них должны работать круглосуточно. Как они должны организоваться.
Мы должны им дать правила: вы должны иметь для вашего населения 24-часовой доступ к качественным медицинским услугам при неотложных состояниях.
Киев должен подумать, как это сделать. Скажут, что настолько-то населения у нас должно быть 4 такие больницы, здесь и здесь они должны быть территориально, выбрать уже имеющиеся больницы и начать работать в этом направлении.
Ровно, например, должно выбрать одну такую больницу, там не много людей. Они выбирают одну, чтобы она была оборудована, организована, круглосуточная, чтобы пациентов могли везти со всей области, если нужно.
Чуть дальше от города должны быть больницы, где можно вызвать врача для неотложных состояний, если надо быстро кого-то завезти. Мы запланировали для этого «золотой час».
Это идея от армии: когда американцы гарантировали своим военным, что в случае ранения за час они увидят врача.
Сейчас в США есть 15 минут для врача. Они мощная армия. Армия изменила свою систему таким образом, чтобы за этот «золотой час» кто-то по дороге оказывал помощь. В результате удалось уменьшить смертность на 75-80%. Все концентрировалось на том, чтобы доставить пациента быстро к врачу и оказать помощь.
У нас есть план «золотой час», но дороги в Украине не всегда нам дают это сделать…
Территориально мы планируем, чтобы больница интенсивной терапии второго уровня (высшая), была не далее 60 минут от самого дальнего пациента.
Здесь мы должны сотрудничать с тем, кто отвечает за инфраструктуру, за дороги, по которым должны ехать машины «скорой помощи». С городами, чтобы они предоставляли помещения для врачей, фельдшеров или ФАПов.
Есть много других вещей, которые не только Минздрав может сделать.
Инфраструктура также должна меняться с нашими госпитальными округами. Областные и городские советы должны понимать, какие дороги являются важнейшими, – это дороги, по которым едут в больницу, их надо ремонтировать, а не там какую-то другую. Так же со школами.
Это поможет не только больницам, но и формированию инфраструктуры в областях. Это поможет всем, ибо охрана здоровья затрагивает каждого из нас, ведь мы сами когда-то будем у врача или в больнице.
Каждый из нас имеет интерес, чтобы медицинская система улучшалась. И как мы сформируем мнение, что это зависит не только от Минздрава, а от каждого из нас, чтобы мы по-другому думали и, как пациенты, требовали много вещей, которые сейчас не требуем.
– Что вы имеете в виду?
– Сегодня была в поликлинике. Хорошая поликлиника, но все приходят в 8 часов и сидят, ждут, когда врач будет.
Вы идете в парикмахерскую. Вы предварительно звоните, спрашиваете, когда будет парикмахер и записываетесь на конкретный день и час. Приходите, полчаса и домой.
А почему поликлиника не может это делать? Это такие вещи, что если их организовать, то люди будут хотеть идти в эту поликлинику и к этому врачу.
– По закону, Кабмин должен назначить Наталью Шолойко государственным секретарем Минздрава. Что вы будете делать, если это назначение все-таки состоится?
– Я разговаривала с премьером и министром Кабинета министров об этой ситуации. Они согласились, что не будут ее назначать без спецпроверки. И это тоже станет препятствием к тому, чтобы она стала Госсекретарем.
Сейчас есть жалобы, поданные против этого назначения, начался судебный процесс. После его окончания будет объявлен новый конкурс.
Но дело не в том, что мы не хотим госсекретаря. На этой неделе мы должны встретиться с комиссией, которая выбирает госсекретаря. Я думаю, что нынешние требования к Госсекретарю не являются правильными. Сейчас они требуют людей, которые работали в этой системе долгое время. А мы хотим новых людей с другими идеями.
Мне бы хотелось, чтобы кто-то понял, как работает этот процесс здесь в Минздраве – он такой неэффективный! Я не хочу человека, который очень хорошо разбирается в старых процессах.
Я хочу нового человека, который сможет организовать процессы так, чтобы одно письмо не шло ко мне из кабинета в кабинет 15 дней – а не человека, который работает в этой системе 10 лет и понимает, как по-чиновничьи отвечать на письма.
Авторы: Галина Титиш, главный редактор «Украинской правды. Жизнь», соучредитель ОО «Родительский контроль».
Ольга Сытник, выпускающий редактор «Украинской правды. Жизнь».
Источник: «Украинская правда. Жизнь»
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.