Недавнее исследование Ernst & Young довольно неприятное для Украины, поскольку ставит ее на первое место в Европе по уровню коррупции. Что мы делаем не так, если до сих пор попадаем в такие рейтинги?
Мы все делаем так, но слишком мало времени прошло от Революции Достоинства, чтобы показать реальные результаты. То, что мы до сих пор на первых местах подобных рейтингов, действительно не дает нам поводов для гордости. Но создание новых антикоррупционных органов дает нам возможность начать борьбу.
Антикоррупционные органы – это ребенок, который только достиг 1,5-2 лет, а мы уже хотим, чтобы он содержал родителей. Нам надо понять, что для этого ребенок должен вырасти. И Специализированная антикоррупционная прокуратура и Национальное антикоррупционное бюро – мы вместе только набираемся сил.
Также отмечу – что это исследование касается коррупции в корпоративном секторе, однако это может быть индикатором для всего общества и государственных органов.
И сколько времени нужно, чтобы появился ощутимый результат?
В Украине часто приводят как пример Румынию. Так вот, их аналог антикоррупционной прокуратуры был создан в 2002 году, а об ощутимых результатах мы впервые услышали в 2015-ом. Вывод делайте сами.
Такие перспективы как-то не радуют. Может, в Украине изменения будут происходить быстрее?
Мы делаем все, чтобы они происходили быстрее. Если сравнивать первые два года работы румынской антикоррупционной прокуратуры, и САП, то мы показали лучшие результаты. Это то, что я вижу из открытых источников, а относительно деталей и фактов, надеюсь, пообщаюсь с румынскими коллегами в мае – у нас запланирован визит и встречи.
О каких именно результатах идет речь?
Речь идет о налаживании работы учреждения, об общих вещах — начале функционирования органов, первых производствах, первых задержаниях, первых подозрениях, первых делах в суде… Потому что НАБУ, САП создавались с нуля.
Но украинцы ждут приговоры…
Да, приговоров, которые ждет общество, нет. Я как гражданин тоже хочу быстрых приговоров, а как прокурор – действий по закону. Ни прокурор, ни детективы не имеют права влиять на скорость судебного разбирательства и, как результат, вынесения приговоров. Судебное разбирательство в наших производствах – это самая большая проблема, потому что мы не можем дождаться приговоров, к которым мы так стремимся. Передано больше чем 50 производств. По многим обвинительным актам, представленным в судах, даже не началось слушание по существу. Отложение заседаний, срывы заседаний суда, невозможность сформировать состав суда – это вещи, которые не зависят от прокуратуры. Мы должны действовать в законном поле.
Впрочем, критика не только в отношении судов, а и относительно детективов НАБУ и прокуроров САП. Чья роль в доведении дел до финала – приговора суда – важнее?
Я бы так вопрос не ставил. Пул отдельных активистов, которые на фоне борьбы с коррупцией сделали себе имя, любят об этом говорить, но, чтобы понимать, где, чья ответственность, надо быть юристом.
Конституция Украины закрепляет за прокурорами такую функцию, как осуществление процессуального руководства (раньше был прокурорский надзор). Представьте себе, что следствие – это прямая линия [рисует]. Внесение сведений в Единый реестр досудебных расследований – это начало этой линии, начало дела. Следующая стадия – это объявление подозрения. Между этими событиями промежуток времени. В этот промежуток дело расследуется по факту, а не в отношении лица. После того, как появляется подозреваемое лицо и ему объявляется подозрение, начинают идти сроки расследования. Далее акт направляется в суд. И начинается судебное разбирательство – самая длинная стадия по времени, а в наших реалиях чрезвычайно длинная. И четвертая стадия – приговор.
Где на этой прямой линии важна роль прокурора и следователя? Прокурора на всех стадиях. От начала до приговора. А роль следователя – от начала и до направления в суд. Чтобы объявить подозрение, надо собрать доказательства, чтобы собрать доказательства, нужно провести допросы, обыски, выемки, негласные следственные действия, кого-то послушать, за кем-то последовать, и на этой стадии, детектив, ничего из этих действий, кроме допросов, без согласования с прокурором не имеет права проводить. Ведь любой обыск, любая выемка, любые следственные действия, без санкции прокурора и без постановления суда нельзя проводить. Поэтому прокурор отвечает за все дела, за каждый документ, который он согласовывает.
Речь как раз о том, что дела долго расследуются, поэтому и возникает критика антикоррупционных органов…
Вы видите, какие у нас производства и фигуранты? Это не дело о краже шоколадки из супермаркета, а крупные комплексные схемы с международной составляющей. Следствие по делу с хештегом Востгок длилось больше года, и только сейчас мы объявили лишь подозрения фигурантам, в том числе бывшему народному депутату Николаю Мартыненко.
Как я уже сказал, тут дело в том, что до объявления подозрения сроки не идут, а после объявления подозрения УПК предусматривает истечение сроков расследования. Следствие должно быть закончено и дело направлено в суд в течение двух месяцев. Но часто так бывает, что за два месяца успеть невозможно, тогда надо продлевать следствие до четырех, шести, девяти, даже двенадцати или восемнадцати месяцев. И в таком случае ответственность ложится на прокурора. Ведь эти сроки идут не для следователя (много следственных подразделений — и это не только наша проблема – считают, что их работа выполнена на стадии оглашения подозрения), а для прокурора. В любом случае, его обязанность – завершить дело в срок. Поэтому и спрашивают, собственно, с него.
Следственным органам очень легко говорить «мы – молодцы», когда объявили подозрение и даже кого-то задержали. Потому что дальше уже виноват прокурор, который не может довести до суда, или «продажный» суд. То есть позиция следователей – мы собрали доказательства, подозрение объявлено, какие к нам претензии? Мол, спрашивайте с прокурора или спрашивайте с суда. Но нет, уважаемые. Спрашивать будут со всех участников процесса — поэтому стоит понимать, как он построен по закону.
Хочу отметить — если только искать виновных, почему нет ожидаемых результатов, то даже тех небольших результатов, которые есть, не будет.
На начальном этапе достаточно трудно достигать результатов, но они будут видны позже. Взять то же румынский опыт, о котором много говорят. Мол, за 2016-й год у них была тысяча приговоров. Но никто не говорит, что это – приговоры по делам, которые были переданы в суд в 2011-2012 годах. Поэтому, не исключаю, что тот, кто придет после меня, также потом будет рассказывать: смотрите, у Холодницкого было два предложения, а у меня здесь — тысяча. И все будут восклицать: «Ура! Молодец!». И не будут разбираться, что в суд эти дела пошли еще при предшественнике.
Очень трудно быть в чем-то первым. Тем более, первым антикоррупционным прокурором в одной из самых коррумпированных стран Европы.
На сегодня САП уже полностью укомплектован кадрами?
У нас в прокуратуре всего 52 должности, из них 8-9 руководящие, остальные – рядовые. И до сих пор у нас есть семь свободных вакансий.
Неужели высокие заработки не мотивируют людей идти работать в САП?
Не в том дело. Если мы хотим быстро набирать аппарат, то надо дать возможность руководителю самому набирать кадры, без конкурса. Но мы говорим, что это не демократично, плохо, закрытая система, поэтому объявляем конкурсы. На мой взгляд, это положительное явление. Ведь каждый может показать свою способность стать прокурором САП. Впрочем, есть негатив и он заключается в том, что конкурсы всегда затягивают комплектацию штата. Поэтому у нас до сих пор есть семь свободных вакансий.
Кроме того, конкурсы не легкие, четырехуровневые. Чтобы вы понимали, в прошлом году мы из около 400 заявок выбрали только 12 человек.
Если брать нашу статистику, то из 396 заявок на первом этапе – по знанию законодательства — не прошли 40-50 человек. На втором этапе – IQ тесте — срезалось всего условно, из 350 человек до третьего этапа собеседования дошло где-то 75 человек. После двух собеседований осталось 12 человек. То есть весь конкурс прошли 3% желающих.
Еще один финансовый вопрос: соизмеримы ли суммы, которые возвращены в госбюджет по результатам расследований антикоррупционных органов, с расходами на аппарат САП?
Уровень расходов на содержание САП является оправданным и достаточным для обеспечения деятельности антикоррупционной прокуратуры. А над приговорами и возвратом средств в государственный бюджет мы работаем.
Одна из причин украинской коррупции заключается в том, что госслужащие, имея большие полномочия, не имеют достаточной зарплаты. Можно было бы дать 4 тыс. гривен зарплаты и ожидать борьбу с коррупцией? Можно было бы. Но в таком случае не дождались бы в расследованиях и того, что есть сейчас.
Проблема в том, что за маленькие зарплаты мы привыкли ждать больших достижений.
Сколько дел ведут прокуроры САП?
Здесь нельзя оперировать только цифрами. Нас иногда прокуроры ГПУ пытаются упрекать, мол, генпрокуратура завершила 5 000 дел. Но, извините, можно закончить 5 тыс. дел о кражах из супермаркета, а можно закончить одно газовое дело, которое может содержать несколько сотен томов. Нужно учитывать и такие вещи. Нельзя сравнивать количественно, надо сравнивать качественно.
Сейчас в производстве 319 дел. Но если в НАБУ ими занимаются 250 детективов, у нас есть на них 35 прокуроров. Поделите и получите нагрузку.
И все дела такого сорта, что весят больше, чем кража из супермаркета?
У нас есть разные дела. Кто-то из прокуроров имеет три акта о получении взяток, кто-то занимается делом Онищенко, кто занимается делом Насирова, различными схемами растрат средств государственных предприятий… Нужно также понимать, что наши «клиенты» имеют много возможностей — дорогих адвокатов, влияние на государственные органы, имеют возможность организовывать кампании в СМИ и соцсетях. Никто просто так, без сопротивления, не принимает расследования и возможное наказание.
Кстати, по поводу резонансных дел. Вам не кажется, что САП не достаточно активно информирует общество о них?
Рассказать больше, чем рассказывает НАБУ, у нас вряд ли получилось бы. На мой взгляд, иногда такое информирование даже переходит грань тайны следствия. Ведь бывает, что кто-то где-то услышал об обыске и уже на камеры рассказывает о том, что планирует по этому поводу делать. Так не должно быть. Если мы будем превращать следствие в сериал, то это уже не будет следствие, это будет какое-то шоу «за стеклом».
Конечно, общество надо информировать о деятельности антикоррупционных органов, но рассказывать о результатах, а не о процессе. Вот, например, мы расследуем дела е-деклараций, и что? На мой взгляд, об этом следует рассказывать, когда хотя бы будут вынесены подозрения, а не сейчас.
А сколько таких производств, скажете?
Кажется, около 40. Но я еще раз хочу подчеркнуть, говорить о них есть смысл, когда акты будут в суде. Чтобы не получилось, что мы сейчас заявим, а информация не подтвердится. Тогда не будет дел в суде и не будет приговоров, а критика, что кто-то не работает, или продался – будет. Еще раз повторяю – рассказывать надо о результатах.
Но результатов можно ждать годами. Например, о деле «бриллиантовых прокуроров» как-то не слышно ничего. И, если бы активисты или журналисты изредка не поднимали эту тему, то складывается впечатление, что об этом вообще забыли…
Нет ничего удивительного, что общество хочет быстрых результатов. Но быстрые результаты вряд ли будут качественными.
Относительно того, чтобы следить за судебными процессами, мы еженедельно даем график слушаний в судах – ходите и смотрите. Но у нас, к сожалению, очень часто все искаженно. Пока есть какой-то прок, к тому времени и интерес к делам. Ведь достаточно часто принципиальные активисты потом появляются в разных партийных списках. То есть используют активную позицию, чтобы попасть во власть. Кстати, когда будут очередные выборы, это для меня будет своеобразным маркером, кто из активистов окажется в тех или иных партийных списках, будет ли баллотироваться кто-то по мажоритарке.
Наиболее интересные дела, в которых называются знакомые украинцам фамилии и должности: Насиров – руководитель Государственной фискальной службы, Охендовский – председатель ЦИК, Онищенко – депутат, который рассказывает о чемоданах денег…
Я уверен, что делать шоу для медиа – плохо, мы должны руководствоваться законом.
Проблема восприятия обществом дела Насирова в том, что он руководитель ГФС, а мытарей не любят, потому что налоги никто не любит платить. Так же Охендовский негативно воспринимается обществом. Но моя задача, как прокурора, посадить человека за решетку не потому, что он руководит ГФС или ЦИК. А потому, что этот конкретный человек совершил данное конкретное преступление. Моя задача в том, чтобы доказать совершение этого преступления. А если не докажу, то надо дело закрывать, действовать по закону. Нельзя построить правовое государство не правовыми методами. Нельзя сажать человека за решетку только на основании сообщений о нем в социальных сетях и желания общества его посадить.
А какие дела ведутся в отношении государственных предприятий? Расскажете какие-то подробности?
Об этих делах уже много сказано и написано. Государственная продовольственная зерновая корпорация, по ней есть ряд производств, два уже в суде. Есть ОПЗ, ОГХК, «Электротяжмаш», дела уже в суде. Полистайте сайт НАБУ или наш реестр по уголовным производствам в суде, там все есть.
Вообще, коррупция на госпредприятиях – одна из важнейших проблем, которые нам нужно побороть. Я имею в виду нам – не только САП, а Кабмину, государству. Разрушить схему. Ведь, даже когда газовые схемы уничтожены – это касается «Укргаздобыча» — нужно очень внимательно следить, чтобы они не возобновились вновь, и чтобы не появились новые.
В последнее время достаточно много споров вызывает тема сделки со следствием. Ведь некоторые свидетели, которые готовы заложить «большую рыбу», при этом также могут получить значительный срок заключения, например, как в истории с судьей Чаусом. Разве это будет мотивировать их идти на сделку?
Во-первых, таким свидетелям следует помнить, что не надо искать заработков там, где они незаконные. Если лицо дает показания на «большую рыбу», то взамен оно получает не освобождение от ответственности, а определенные послабления.
Во-вторых, нам не важно, откуда получена информация, если она подтверждает факт преступления. Помню, как мы на взятке взяли и.о. ректора НАУ, там заявителем по делу был бывший одиозный нардеп. Одиозный депутат, потому что из Партии регионов. Но это, же не значит, что его показания не важны. Если лицо, даже, несмотря на какую-то сомнительную свою репутацию, свидетельствует о фактах преступления, мы должны на это реагировать.
Вообще, сделка со следствием работает в развитых странах уже 100 лет. У нас ее ввели только в 2012 году, а фактически работать этот механизм начал лишь в 2016-ом.
А возможна ли сделка, например, с Онищенко?
Я не представляю соглашения с Онищенко. Даже если он заплатит 3 млрд. гривен [3 млрд. гривен – сумма ущерба, который был нанесен государству из-за использования коррупционной схемы по хищению средств по добыче и продаже природного газа в рамках договоров о совместной деятельности с ПАО «Укргаздобыча»]. Если заплатит – это будет смягчающее обстоятельство.
Но он же будет рассказывать, что закладывает «большую рыбу» – президента…
Ценность любых показаний проявляется в том, насколько обоснованные доказательства. Сказать можно, что угодно. Завтра кого-то поймают на каком-то преступлении, и это лицо будете рассказывать, что это президент дал указание, когда на самом деле в глаза его не видел, а только по телевизору.
По поводу Онищенко, уже полгода только и речи о его пленках, но их никто так и не видел и не слышал. Есть какие-то записи – с Довгим, с Мартыненко, а по сути?
Недавно он много наговорил прокурору по скайпу. Но на все вопросы уклонялся от ответа. Например, когда его спрашиваешь, если вы платили за назначение тому или иному лицу при назначении на такую-то должность, то как платили в гривне или валюте? Снимали ли денежные средства в банке? В каком именно? Куда именно заносили деньги, по какому адресу? В ответ – не знаю, не помню, не вспомню, давайте как-то потом, а сначала договоримся… В такие моменты понимаешь, что тебя пытаются обмануть. И последнее – это вестись на такие вещи.
Если уже есть доказательства – предоставь их. Передай через своих адвокатов, если боишься сам (а ты – боишься сам). Зато, Онищенко предлагает: в Лондоне хочу встретиться, то уже не хочу, то давайте уже в Испании встречаться… Ну, ждите, САП – не сотрудники передачи «галопам по Европам». Мы не будем бегать за ним как Том за Джерри.
Он может так торговаться не только с вами…
Это его право. Пусть торгуется, с кем хочет. Но сделка, по закону, заключается с прокурором. И «торговаться» с ним я не собираюсь, мы не на рынке. Он не продавец, а я не покупатель. Есть данные – давай, мы их проверим. Нет – то нет и разговора.
Сколько сделок со следствием было заключено в целом?
Сейчас есть около десятка. Если в деле Онищенко – то был заключен ряд соглашений с фигурантами, которые не имели непосредственного отношения к хищению газа. Это были, например, люди, которые не знали, какую именно выполняют функцию, лица, которые предоставили свой паспорт, а на них фирмы зарегистрировали…
Но они тоже получат наказание?
Да, каждый должен отвечать за свое преступление. Если ты в этой схеме являешься участником, но твоя роль сводилась к транспортировке сумки, которую ты взял в одном месте, привез в другое и отдал – то ты как взял миллион, так и отдал миллион. А заработал только свою зарплату, которую получал раньше – то ты и отвечаешь только за то, что совершал. Но если ты организатор этой схемы, если ты получал в течение длительного времени профит, прибыль, тогда ты должен отвечать, как организатор.
Кто-то в бухгалтерии сводил дебет с кредитом, кто-то перевозил деньги, кто-то был водителем. Мы не можем вменить каждому участнику 3 млрд., каждый должен отвечать за свои поступки. А задача правоохранительных органов, прокурора, доказать в суде, что конкретное лицо совершило конкретное преступление, когда было частью схемы.
Помогло ли бы устанавливать такие факты прослушивание, в отношении которого также очень много идет споров сейчас?
Лично я считаю, что НАБУ необходимо дать возможность самостоятельного прослушивания. Другой вопрос – контроль, чтобы в НАБУ не злоупотребляли таким правом.
И кто его должен обеспечивать?
Тот, кто согласовывает ходатайства. В частности, прокурор.
А если на прокурора кто-то влияет?
Кто влияет на прокурора?
Например, кто-то, кто придет сюда, в САП, и скажет «я от Кононенко». Эта фраза уже звучала в вашем кабинете?
Нет, звучит впервые. И, если вы от Кононенко, то я вас с этим поздравляю [улыбается].
А, вообще, пирамиду «кто будет контролировать тех, кто контролирует тех, кто контролирует» можно сколько угодно строить, однако есть механизмы, предусмотренные законом, и также мы можем смотреть на опыт западных устоявшихся демократий.
Но мы понимаем, что это спровоцировано кризисом доверия, и вопросы о влиянии или попытки надавить будут возникать и в дальнейшем?
Да, есть кризис доверия. А почему? Потому что в Украине до сих пор есть вещи, которые недопустимы в цивилизованном мире.
Давайте возьмем пример с прослушиванием. Это – замкнутый цикл. Есть следователь, который хочет прослушать. Есть прокурор, который дает санкцию. Есть суд, который дает постановление на это разрешение. То есть три ветки, три человека, которые несут ответственность. И, если произошла утечка информации, то произошла она от кого-то из этой тройки. Это оказывается очень просто, и виновный несет ответственность.
Если все так просто, почему, по вашему мнению, нет поддержки этому вопросу?
Спрашивайте у парламентариев. Вопрос автономного расследования, автономного прослушивания, это вопрос фактически трех слов в одной фразе в УПК. Почему нет поддержки? Не могу сказать.
Депутаты говорят: «зачем НАБУ прослушивание, чем это поможет»?
Я скажу так: вы давайте сделайте, и увидите, как поможет.
Возвращаясь к визитам и визитерам, люди, которые понимают, что вот-вот по ним будет дело, пробуют на вас выйти, поговорить, договориться?
На самом деле попасть на прием в САП не трудно. Другой вопрос, что 100% ничего не изменится от этого визита, если есть состав преступления. Хотя, понимаю, хочется подать это как сенсацию. Но из этого не надо делать сенсации, потому что в этом сенсации нет.
Или обвиняют еще, что Холодницкий в АП ходит. Покажите – куда?
А ходит?
В этом году Холодницкий в АП не был. Но берется видео за 2015-2016 год и крутится полтора года [как свежее].
Кстати, здание САП расположено достаточно близко от Посольства США, даже ходят слухи о визитах прокуроров на бывшую улицу Танковую. Помогают ли САП американские следователи?
Понимаю, вы хотите услышать еще одну сенсацию, но не услышите.
Есть международные партнеры, которые оказывают Украине помощь. Для САП это не финансовая помощь. Например, американское правительство нам спонсировало (назовем это так) закупку техники, в частности, компьютеров. Также они очень часто финансируют различные тренинги с привлечением специалистов не только из США, но и из Европы.
Но не надо думать, что, если нам помогают иностранные партнеры, мы будем все делать так, как они хотят. Помощь никоим образом не влияет на принятие конечных решений прокурорами в делах. Все происходит согласно закона.
Также в обществе нет единого мнения относительно создания Антикоррупционного суда. Когда следует ожидать его появления, как вы думаете? Чего от него ожидаете лично вы?
Нас часто упрекают, что нет приговоров по делам. Но это не вина, ни НАБУ, ни САП. Суд – это независимая ветвь власти. Влиять на суд со стороны прокурора, как это было в Советском Союзе, когда был надзор за судами, мы, к счастью, давно не можем. Прокурор в судебном процессе – равный в правах со стороной защиты. Я не могу прийти к судье и сказать: назначай слушания на этот день, потому что нам так удобно, или назначай каждый день, потому что нам нужны приговоры.
Кроме того, так сложилось, что началась также судебная реформа, и треть состава судов пока не укомплектована. Учитывая, что рассмотрение дел НАБУ требует тройки судей, а также то, что вот-вот май, впереди — лето, один из трех судей будет в отпуске, рассмотрение задержится на несколько месяцев. В результате, мы получим рассмотрение дел на сентябрь. И как я должен объяснить людям, что нет приговоров?
Для примера возьмем дело ОПЗ. Там заседание было 5 апреля, а следующее назначено на 22 мая. Через 2 месяца! А дальше будет лето, и судьи из состава суда начнут ходить в отпуска. То есть до сентября не состоится ни одного заседания, у нас есть опыт прошлого года.
Именно поэтому нужен Антикоррупционный суд. Не скажу, будет ли он нужен через 10-15 лет, но сейчас проблема в том, что мы нуждаемся в нем не в 2018-2019 годах, а он был нужен нам еще в 2016-ом.
А если быть реалистами…
…То я понимаю, что он не будет создан в 2017 году. И не факт, что он появится в 2018 г. Но это не значит, что его совсем не надо. И это не значит, что САП повесит у себя замок и скажет: «пока не будет антикоррупционного суда, мы работать не будем, но зарплату нам оставьте».
Чем вы гордитесь? Какими достижениями?
Что мне удалось запустить антикоррупционную прокуратуру. Что удалось провести конкурсы и набрать качественных профессиональных прокуроров. Что удалось создать, если хотите, такую атмосферу в прокуратуре, когда люди не едят друг друга, а каждый занимается своей работой. Это очень непростое дело для руководителя.
То, что хороший и дружный коллектив, этим я горжусь. Но на каждом совещании я им говорю: ребята, я за вас — горой, но если вы совершили преступление, я буду первым, кто потребует вашей посадки. С другой стороны, когда кто-то будет лить на коллектив САП грязь без причины, я буду защищать каждого прокурора. И, когда «активисты» будут спрашивать, кто несет ответственность, я отвечу – несет ответственность Холодницкий.
Когда прокурор понимает, что руководитель его поддержит, в случае, если он прав, то он будет работать. Когда коллектив это понимает, то дела идут.
Горжусь, что мы смогли за год работы направить первые дела в суд. Ведь начали с нуля. И когда кто-то рассказывает, что за 2 года нет результатов, я всегда говорю – приходите! Проходите конкурс, и показывайте результаты, у нас еще есть семь вакансий!
Есть нечто, за что вам стыдно?
Слава Богу, каких-то постыдных поступков подчиненных, за которые могло бы быть стыдно, не было [трижды стучит по столу], и за коллектив не стыдно.
Относительно себя, возможно, стыдно, что мало времени уделяю своим близким, семье. Но это реалии жизни.
А в профессиональном смысле?
Не вижу таких оснований за полтора года. Есть определенные моменты в отношении того, что в некоторых производствах можно было бы сделать немного иначе. Не кардинально их изменить, но сделать немного иначе. И это тоже не повод для стыда. Ведь не ошибается тот, кто ничего не делает.
А если по антикоррупционным делам будут оправдательные приговоры?
Оправдательный приговор в суде — это не повод для стыда. Суд — это состязательный процесс. Прокурор – тот фильтр, который проверяет дело на законность. Чтобы доказательства были допустимыми и надлежащими и чтобы были добыты законным путем. Ведь в суде будут только подсудимый, адвокат и прокурор. С той доказательной базой, которая у него есть.
И если не будет доказательств, дело будет закрыто. Как было в деле главы СЭС Протаса [и.о. главного санитарного врача Украины Святослав Протаса был задержан летом прошлого года]. Я закрыл производство, потому что не было доказательств. Ведь есть требование закона. И, если пойти в суд с ненадлежащей доказательной базой, а потом все развалится в суде, будет виноват прокурор.
За состояние следствия и приговоры, в случае чего, отвечает не тот, кто бла-бла-бла на встречах, брифингах или off-records, а тот, кто подписывает процессуальные документы. И в случае, если наши подозреваемые пойдут в ЕСПЧ, ответчиком будет не только государство Украина, но и конкретные люди. Не те, кто красиво говорил, а те, чьи подписи стоят под документами – конкретного прокурора и конкретного детектива. Мы хотим, чтобы и наши доказательства, и приговоры в суде были законными и справедливыми и не могли быть отменены ЕСПЧ.
Автор: Татьяна Урбанская
Источник: УНИАН
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.