Денис Вишневский – эколог, начальник группы радиационного экологического мониторинга ГСП «Экоцентр». В Чернобыльской зоне работает с 2000-го года. Научные интересы: радиоэкология наземных экосистем, мониторинг окружающей среды, биологическое разнообразие Чернобыльщины. Сотрудничает с Animal Planet и National Geographic.
Маркиян Камыш – писатель. С 2010-го года в Зоне. Автор книги «Оформляндия или прогулка в Зону» («Нора-Друк», 2015) – нашумевшего литературного дебюта, впоследствии опубликованного французским издательством Flammarion.
– М.К.: Думаю, начать стоит с недавних событий. Мэр Львова Андрей Садовый, а впоследствии и заместитель главы Киевской горгосадминистрации Петр Пантелеев предлагали свозить мусор со всей Украины в биосферный заповедник – Чернобыльскую Зону отчуждения. Ты, как эколог и человек, который работает в Зоне с 2000-го года, который понимает всю ценность этого места как резервата уникальной фауны и полигона для научной работы, можешь объяснить всю абсурдность и последствия подобных решений?
– Д.В.: Первое, что сильно удивляет и настораживает, у нас не поднимают вопрос в ключе: «А не сделать ли нам мусороперерабатывающий завод?» У нас ищут место, куда мусор сбросить.
То есть весь мир использует его как ресурс, существует куча технологий рециклинґа, а мы просто ищем, куда его спихнуть.
Второй нюанс: такие заявления делают чиновники высшего ранга, киевские или львовские. Они находятся в сфере принятия решений.
Сам факт быстрого отказа ими от своих слов является положительным моментом, однако жаль, что они оперируют недостаточной информацией о стране, в которой живут и которой руководят.
У них представление о Зоне, что там жизни нет, и что вообще это ничейная земля.
Хотя, с какой стороны не глянь, это вполне управляемая территория и место, где полгода назад реализовали масштабный проект нового саркофага, которым можно гордиться.
Это и огромный информационный шлейф с тридцать первой годовщиной аварии на ЧАЭС.
То есть для того, чтобы иметь какое-то представление о Зоне, не нужно быть чиновником высокого уровня, для этого нужно быть просто любознательным человеком и время от времени читать газеты и интернет.
И сейчас мы как бы снова возвращаемся к ситуации начала 90-х годов, когда было жесткое неприятие всей этой истории с Чернобылем, которая тогда воспринималась как часть проклятия – советского наследства.
– М.К.: В Зоне до сих пор живет примерно 150 самопоселенцев. В свете этого факта превращение этого места на свалку или площадку для мусороперерабатывающего завода становится еще абсурдным. Есть информация, что и малые представители мусорного бизнеса проявили интерес к Зоне отчуждения. Интерес проявляли уже после заявлений КГГА, верно?
– Д.В.: После, и это типично. Только появится какая-то идея, только появится какой-то чиновник с подобным заявлением и начинается.
Это уже было. В 2006, после двадцати лет аварии на ЧАЭС, чиновники заявляли что-то вроде: «Нам нужно вернуть Зону».
А через месяц, в таких ситуациях, мы обязательно получаем письма от некоего господина Самоделкина из Академии информационных наук: «Вы знаете, частный предприниматель Семен имеет уникальную технологию очистки территории от радионуклидов. Миллион долларов за гектар. Приступаем завтра».
Это я очень грубо объяснил.
На самом деле, все аккуратно проходит… Начинают в ключе: «Вот вы знаете, Чернобыльская Зона является изначальным пятном на теле нашей нации».
Помню, как читал статью под названием «Чернобыльский шлагбаум на пути в Европу» одного доктора наук, который работал в Зоне, это было в начале 2000-х годов, когда заговорили о евроинтеграции.
Этот человек написал очень прямо, имея огромный опыт, но это была манипуляция, он тогда сказал: «Вот, чистая, красивая, прекрасная Европа! Кто же нас пустит туда с этой радиоактивной помойкой?».
И это был коварный расчет. Нужно знать, на какую кнопку нажать, чтобы выпал банан. Нажмешь на зеленую кнопку – выпадет банан. Нажмешь на красную – даст ток, ну или тебя просто проигнорируют.
В этом нет ничего особенного: возникла тема, информационный повод. Ну и многие думают, что вот, на хвост этой кометы надо подсесть и на нем попробовать куда-то подлететь.
И еще одно. Все эти заявления о свалке звучат на фоне того, что год назад Президент объявил о создании заповедника и подписал соответствующий указ; была проведена пресс-конференция, где было представлено, что заповедник прошел регистрацию, что есть соответствующая организация, и она начинает действовать.
– М.К.: Благо, заявления о мусоре будто затихли. Но такой ход мыслей – повод донести то, чем именно Зона уникальная.
– Д.В.: Здесь работает концепция «неожиданного заповедника».
130 тысяч человек с этой территории внезапно исчезли.
Работы по управлению Зоной сейчас – очень локализованы: промышленная площадка ЧАЭС и сателлиты Припять, Вектор, Буряковка и Чернобыль. Если собрать все это вместе – получим максимум 10% территории.
На другой территории природа развернула наступление. То же, кстати, наблюдали на 52-й параллели корейской демилитаризованной зоны, где люди разошлись в разные стороны вследствие войны.
И в нашем случае, что интересно для биолога или зоолога: с этой территории люди ушли, только игрушки с собой не забрали – дороги и населенные пункты.
И конечно, осталась вычищенная территория города Припять сразу после аварии: бетон и многоэтажные дома.
Для животных, а особенно птиц, все это – локалитет скальной системы. Большие здания они воспринимают как скалы, и именно поэтому там селится пустельга обычная. Они используют для гнезд, как технические этажи, так и балконы.
Как-то приезжал студент из Львовского университета собирать пауков в подвалах домов в Припяти и говорил про эти подвалы, как про аналоги пещер.
Скалы и пещеры – это тот тип ландшафта, которого на равнинном Полесье, сформированном ледниками, и быть не могло.
Это влияет на растения также: выживают те, которые могут пробиться в малую щель, желательно на горизонтальной поверхности. И вырасти. Все это факторы отбора.
И если, скажем, ботаники еще как-то описали Припять, точнее преимущественно один ботаник – Михаил Федорович Петров.
То с фауной возникают проблемы.
Вот, например, мы год назад со специалистами серьезно прочесывали Припять в рамках подготовки к одному фильму – хотели понять, каких животных там можно снять.
Оказалось, что Припять, опять же возвращаясь к скалам, – такой себе highland, экономная и бедноватая на живые существа.
Почему так?
Потому что много бетона и асфальта. И как следствие – не так много площадок, где есть нормальная растительность и травяной покров. Мало растительности – мало ее потребителей.
Мы ставили фотоловки, ходили по специальным маршрутам, но оказалось, что Припять – это в основном мыши.
Крупнейшие здешние растительноядные – зайцы, а самый известный хищник – лис.
Ну и птицы: пустельги, которые кормятся мышами и ящерицами.
– М.К.: А как насчет лосей, кабанов и рыси? Я неоднократно натыкался на кабанов и лосей в городе. Они там «проездом»?
– Д.В.: Они – эпизодические гости, потому что Припять их не может прокормить. Даже с Новошепеличами (село на границе города Припять – прим. М.К.) сравнить нельзя – в городе фауна гораздо беднее.
Да, крупные животные наблюдаются в Припяти: и рысь, и волки заходят, и олени, и кабаны. Чаще всего они идут с поймы реки Припять, которая бедновата, в сосновый лес или из леса в пойму.
Чем им может быть интересен город?
Много плодовых деревьев: яблок, абрикосов и тому подобное.
Точно такая же причина, кстати, нашествия кабанов в Чернобыль – оно начинается в конце лета и заканчивается концом октября.
Как-то я достаточно поздно шел по Чернобылю, и кабаны свирепствовали под орехом. Звук был такой, как будто во дворе стоит трактор с включенным двигателем и вращается вокруг своей оси.
Но в целом, сейчас Припять – карликовая, скальная экосистема, которая годится для жизни очень немногих видов. Поэтому, если мы когда-то будем вдыхать в нее вторую жизнь, то на гербе города должна быть пустельга.
– М.К.: Какой это будет этап существования Припяти, четвертый?
– Д.В.: Именно так. Есть три этапа существования Припяти: первый – с эвакуации 1986-го. После нее в городе расчистили центр и перебазировано туда очень много офисов. В 90-е там работало несколько тысяч человек, больше чем в Чернобыле. Они ежедневно ездили в город на автобусе с вахтового поселения «Зеленый Мыс».
Второе отселения города произошло в конце 90-х, когда начали выводить из обращения ЧАЭС. Об этом часто забывают, когда показывают туристам город, заявляют, что, мол, вот: «Здесь жили люди, а потом – и их не стало, только мы здесь и ходим!» А это – неправда.
И последний, третий этап существования Припяти – как туристического объекта, сейчас.
– М.К.: Кстати, Чернобыль часто сравнивают с Фукусимой. В некоторые села в Зоне отчуждения Фукусимы сейчас массово возвращаются люди. Почему у нас этого не происходит, в чем отличие?
– Д.В.: Есть два аспекта: там другая климатическая зона – рядом Тихий океан. И второй момент – там горы.
Конечно, наш опыт им важен. Мы давали им рекомендации, как проводить мониторинг, мы целую книгу об этом, написали, но им придется все это делать заново, в своих географических условиях.
Ибо там, где горы – идет интенсивная миграция химических элементов, в том числе радионуклидов, из вершин к подножию.
Так, в 60-х годах были наблюдения относительно глобальных выпадений радиационного цезия, которые возникли в результате ядерных испытаний. Оказалось, что в Японии за год из горных систем выносилось 8% этого изотопа от количества, которое выпало. То есть там со временем радиационная ситуация будет интенсивно меняться.
У нас иначе. Если глянуть карту нашей Зоны, то имеем: западный, северный след, еще пару пятен – они не мигрируют. Нет такого, что за пять лет западный след – размылся, а северный – отошел на юг. У нас все достаточно стабильно.
– М.К.: Ты упоминал о селе прямо возле Припяти – Новошепеличах. Оно, на самом деле, тоже очень интересное с точки зрения радиобиологии. Расскажи об экспериментальном хозяйстве, которое когда-то там существовало. То, в котором были коровы с прекрасными именами Альфа, Бета и Гамма. И бык – Уран.
– Д.В.: В Новошепеличах действительно было большое молочное хозяйство с такими коровами.
История этих коров интересна – они бежали после аварии и перезимовали, а потом их выловили, это был уникальный материал: одичавшая корова, которая сама гуляет в Зоне.
– М.К.: Кстати, по поводу коров-беглецов. Я часто проводил выходные в селе Лубянка и видел там одичавших коров тоже. Их ночные визгни уже стали визитной карточкой этого места. Когда в деревне еще жило несколько самопоселенцев, я думал – это их коровы. Но сейчас там почти никого не осталось, а коровы – до сих пор носятся по чащам. Несколько раз они даже заходили на крыльцо моей дачи. В гости.
– Д.В.: Я помню, в 2009 или 2010 году, мы приехали снимать материал для фильма о самопоселенцах, и в Лубянке меня тогда поразило огромное количество коров.
Я потом спрашивал у лесника с того района: «Зачем дедушка и бабушка держат столько коров?» Его ответ был очень простой: «Берем деда и спрашиваем, зачем ему столько коров. Он машет рукой и говорит, что это баба их столько завела, это ей они нужны. Потом – спрашиваем отдельно бабу, а она говорит, что это деду они нужны, не ей».
Как только мы освободили природу от своего влияния, точно так же в Зоне освободились эти люди – самопоселенцы. Им сказали что-то в стиле: «А нет разницы, уже нет ничего, ни сельсовета, ни колхоза, ничего. Можете заводить себе столько коров, сколько хотите. Хотите – делайте загон на пол села. Хотите – захватывайте четыре дома вокруг. Это не нужно ни с кем теперь согласовывать».
Это можно сравнить с газом. Вот мы работаем с ним, а как уменьшить давление в десять раз, сколько пространства займет этот газ?
Во время своей первой поездки в Лубянку семь-восемь лет назад было впечатление, что я попал в колхоз. Маленький, но колхоз. Потому что если ты хочешь держать коров и лошадей – их надо кормить корнеплодами, а чтобы плоды не съели кабаны – нужно построить забор. И тому подобное – цепная реакция.
А потом смотришь в ведомость – в селе записано только шесть человек.
Как-то имел замечательный диалог с дедом Федей с той самой Лубянки:
– Дед, а сколько у вас ульев?
– Нет, ну не больше ста…
Дед Федя учился в школе пчеловодства, которая находилась недалеко от Киевской ВДНХ. Выучился, вернулся в Лубянку, а ему сказали, что колхозу нужен механизатор. И он всю жизнь проработал механизатором, было у него только пару ульев.
Потом – авария и вдруг все это теряет смысл: тебе больше не надо ходить в колхоз, просить пасеку, даже с соседями согласовывать не надо и бояться, чтобы их пчелы не покусали. Как результат – у него масса ульев и треть из них была уникальная, построенная из рубленых бревен.
Это тоже было в 2009-2010. Потом дед Федор, вроде, пропал. Кажется, я видел его фото на милицейском стенде пропавших без вести.
– М.К.: По радиобиологии и радиоэкологии. Хотелось, чтобы ты больше рассказал об уникальности Зоны с этой стороны. Например, об озерах Далеком и Глубоком.
– Д.В.: Здесь нужно начать от общего. Существует наука радиобиология и радиоэкология. Они появились, когда открыли радиоактивность, а когда с радиоактивностью начали работать в военных и других целях – эти науки начали активно развиваться.
С радиоэкологией вообще интересно, поскольку толчками к ее развитию были катастрофы и инциденты. Они и ставили задачи для экологов, которые должны были понять, как будет распространяться тот или другой радиоактивный элемент в окружающей среде и, исходя из этого, создать стратегию защиты.
При этом радиоэкологи получали много информации, которую на полигоне или в лаборатории сложно получить. Есть даже монография, которая имеет очень красноречивое название: «Радиоэкология после Чернобыля». И много ученых разделяет ее этапы существования на «до» и «после» 1986 года. Эта катастрофа очень во многом изменила взгляды на все эти вещи.
Поэтому, для экологов самые грязные места является настоящим маґнитом. А Чернобыльская Зона – особое место, потому что здесь можно исследовать последствия действия радиации в реках, озерах, стоячих болотах, где угодно. Я видел опыты, например, полностью посвященные тому, как радионуклиды проникают в кирпич или бетон.
Говоря цинично: Чернобыльская Зона – настоящий Диснейленд для радиоэколога.
В Зоне, на левом берегу реки Припять, очень важные для ученых озера – Глубокое и Далекое. Они находятся посередине Северного следа радиоактивных выпадений.
Дело в том, что знаменитый Рыжий Лес тоже очень загрязнен, но в нем нет озер.
Озера – замкнутые и промывки в них, как в реке Припять, нет. Как следствие – огромная концентрация радионуклидов. И радиоэкологов, которые занимаются пресноводными экосистемами, такие озера очень привлекают. Они туда ездят регулярно, как для мониторинга, так и в рамках отдельных проектов.
С какого-то момента один сотрудник, придумал ноу-хау: использовать презервативы для защиты от воды индивидуальных дозиметров и другого оборудования. Там на берегу еще стоит стол, привезенный из какого-то поселка. Это для работы с пробами и расположения оборудования. Со временем на нем выросла гора упаковок от презервативов.
Людей неподготовленных это видеть часто вводит в ступор.
– М.К.: А про пресноводную экосистему этих озер ты можешь что-то рассказать?
– Д.В.: Она в целом нормальная, а то, что оттуда вылавливают – конечно, имеет просто заоблачные уровни радиационного загрязнения.
Что тут говорить, если только на берегу озер наблюдается уровень радиации в один миллирентген? Этот уровень радиации, который примерно в 35 раз превышает допустимую норму.
– М.К.: А насчет Малого Рыжего леса?
– Д.В.: Это участок леса, тоже на севере Припяти, который подвергался значительному загрязнению вследствие аварии на ЧАЭС.
Конечно, он не идет в сравнение со знаменитым Рыжим Лесом возле села Копачи, неподалеку от станции.
Малый Рыжий лес находится между селом Усив и железнодорожным мостом через реку Припять. Там есть небольшой лесной массив – это второе место после «главного» Рыжего леса по показателям радиационного загрязнения. Но большинство радиоэкологов выбирают именно «основной» Рыжий лес, потому что это 17 минут езды от Чернобыля по хорошей дороге.
– М.К.: Однажды ты упоминал об уникальности Зоны для геологии, а именно о леднике, который заканчивался почти четко по линии современной заброшенной железной дороги и, собственно, ЧАЭС.
– Д.В.: Действительно, эта местность расположена в краевой зоне Днепровского ледника. Это создало характерный профиль Зоны отчуждения с моренами, равнинами, грядами и широкими песчаными поймами.
Возможно, последнее оледенение остановилось как раз в районе атомной станции, на уровне заброшенной участка железной дороги Вильча-Припять. Возможно, немного южнее.
Именно в этих местах и сформировалась Чернобыльская Чистогаливская гряда.
Когда мы на ландшафтных площадках Зоны копали грунт на пробы, часто выкапывали валуны размером с кулак, которые отполированные может и не как бильярдный шар, но близко к такому состоянию. Это следствие того, что ледник «тянул» много геологического материала и перемалывал его, сглаживал.
Образовывались ледниковые озера, потом – ледник стоял, медленно таял, вымывал почвы. Кстати, именно через это явление грунты Зоны такие песчаные. Они сформированы ледником.
– М.К.: И ледник стал еще одной причиной, по которой в 1967 году комиссия, из двадцати возможных мест для строительства АЭС, выбрала именно «неурожайные земли вокруг колхоза села Копачи».
– Д.В.: (смеется) Да, среди прочего.
– М.К.: Конечно, представление об особенности этого места будет неполным, если не коснуться социума. Расскажи о специфике региона, как отличного от типовой «горной заводской цивилизации», каким был, например, Донбасс.
– Д.В.: Это концепция писателя Алексея Иванова, который описывал способ жизни на Урале, нанизанный на костяк горнодобывающей и металлургической промышленности.
Это то, что мы говорили о самопоселенцах: одно тянет за собой другое, эффектом домино. Ты строишь завод, для него нужны рабочие, и то, и другое – и структура формируется вокруг индустрии.
Влияние атомной станции на окружающую среду – локальное явление. Можно взять радиус в 20-километров вокруг, а потом – сразу это влияние обрывается.
Например, идешь ты по левому берегу Припяти, через село Староселье, с деревянными колесами в сараях, потом – поднимаешься на кладбище с деревянными крестами… и вдруг перед тобой предстает пойма Припяти, а на втором плане – комплекс атомной станции.
Главное – это не тотально. А горные заводские цивилизации строились на полном изменении окружающей среды. И мы видим теперь: выдернули стержень этой «атомной цивилизации» – самопоселенцы очень быстро вернулись к такому не индустриальному состоянию 20-х или 30-х годов.
А с Донбассом, то там вся жизнь построена на собственно этой структуре угольно-металлургической цивилизации. И если выдернуть стержень – попросту некуда будет откатываться. Только и сидеть внутри пустых бетонных коробок.
Относительно Зоны Полесья и сейчас можно сказать, что это враждебная среда, другая планета. По сути, люди сидят в периметре, каком-то огороженном пространстве, а за ним – начинается хаос.
Посмотри на Зону – везде буйство природы, а люди… в крепостях. Три четверти личного состава не были за границей Чернобыля и даже не представляют себе эту Зону. Во время вахты они находятся на относительно небольшой части города с двумя улицами «офис –столовая – магазин — общежитие». Точно «green zone» в оккупированном Багдаде. Персонал на долгих вахтах как-то развлекается или скучает, но есть и те, кто играет по правилам Зоны – самопоселенцы и нелегалы.
О людях в крепостях особенно заметно с воздуха. Когда я смотрел на Зону зимой, с вертолета: «белое безмолвие» – тоненькая ниточка от Дитяток до Чернобыля и далее на станцию, другая ниточка – в промышленную зону на Славутич. И все.
Даже в Чернобыле дикая природа подступает сразу после захода солнца, как только люди расходятся по общежитиям. Народ в основном ходит только по заасфальтированному центру, а стоит зайти в заброшенный частный сектор – сразу услышишь хрюканье кабанов или кого-то другого.
Охранники по периметру ЧАЭС рассказывали: после захода солнца в камерах наблюдения они регулярно видят, как животные подходят очень близко к ограждению и разглядывают его. Прямая иллюстрация наступления природы – опять же, возвращаясь к виду Зоны с вертолета, идет до малых островков цивилизации.
Это без драматизма, но похоже на то, что я читал в детстве в «Deathworld» Гарри Гаррисона.
Простой пример: просыпается сотрудник станции, едет на поезде из Славутича на ЧАЭС, проезжает большую часть белорусской и украинской Зоны, смотрит в окно, а там, по польдеру, ходят себе лоси.
Вокруг этого создалась целая система суеверий: среди рабочих бытует примета, что если увидишь лося – в тот же день должны перечислить зарплату.
Если пустельга – новый символ Припяти, если лось – священное животное на ЧАЭС, которое приносит деньги.
– М.К.: Мы поговорили об уникальности этого места и его ценности с разных сторон. Напоследок, вернемся к теме, с которой начинали разговор – о мусоре. Расскажи больше про свою концепцию противоречия: Зоны, как генератора впечатлений, за которые люди готовы платить. И Зоны, как продуцента радиоактивного металла и дерева. Об этом конфликте индустриального и постиндустриального мировоззрений.
– Д.В.: Относительно конфликта мировоззрений, то после перехода к дикому капитализму, подход к Зоне как к ресурсной базе стал просто очень актуальным: здесь загнать эту кубатуру, здесь эту тонну металла.
Это всем понятно.
А вот продавать впечатления, или еще что-то, говоря о туризме – здесь это понятно не всем. Я одно время говорил, что посетителям в Зоне продают воздух, но потом понял, что даже не воздух. Мы продаем какие-то абстрактные стимулы, которые влияют на сетчатку глаза и мозг человека. Тебе, как писателю, это более понятно.
Но при Союзе тоже были показательные случаи. Группу экспертов как-то попросили провести анализ древесины из Рыжего леса. Они это сделали и, понятное дело, что древесина была загрязнена очень сильно.
Когда возник закономерный вопрос «Зачем все анализы?» оказывается, что кто-то из чиновников подумал: «А не использовать ли этот лес, он же умер, нельзя же его бесхозным оставлять. Надо хоть какую-то пользу с него получить и направить древесину для производства… книг».
Еще одна причина, почему звучат подобные заявления о мусоре в том, что почти все материалы в СМИ – о 3-5% процентах территории Зоны. Об островке цивилизации, о которых мы говорили выше.
Например, о животных заговорили фактически только после статьи в Daily Telegraph на базе исследования Портсмутского университета прошлой весной. Этот материал перевели, и пошла «волна», в которой информация подавалось под соусом: «Животные вернулись в Зону отчуждения!» Как, будто они 30 лет ждали отмашки и топтались возле колючей проволоки.
Авторы: Маркиян Камыш, Денис Вишневский
Источник: «Украинская правда. Жизнь»
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.