Сиротский круг

15.02.2018 – Более 100 тысяч детей в Украине воспитываются в государственных учреждениях – интернатах, детских домах. При этом лишь 8% из них являются сиротами. Остальные попали в заведения из-за сложных жизненных обстоятельств семьи, их родители не столько не хотят заниматься детьми, сколько не умеют или не могут делать это правильно. Значительная часть мам и пап являются интернатовцеми, которые сами воспитывались в этих заведениях.

Социальное сиротство становится замкнутым кругом, из которого почти невозможно выйти, поскольку интернат становится местом содержания, а не развития и подготовки к самостоятельной жизни. По статистике, 20% выпускников интернатов имеют судимость, 14% занимаются проституцией, 10% в течение двух лет после выпуска совершают самоубийство, и лишь 10% полностью включаются в общество.

Читайте также: Час для ребенка. Наставничество в вопросах-ответах

Психолог Юлия Короцинская: Как спасти ребенка от «Синего кита» и «Красной совы»

Община на Тернопольщине, в которой хочется жить

Летом Украина приняла стратегию реформирования интернатной системы, по которой к 2026 году интернаты должны исчезнуть. Приоритетом в опеке над детьми должно стать воспитание в семье или в условиях, которые напоминают домашнюю самостоятельную жизнь. Детей постепенно будут выводить из интернатов. Кого-то вернут в биологические семьи, детей с инвалидностью направят в общеобразовательные учебные заведения, детей до трех лет больше не будут брать в интернат, стараясь сохранить их биологическую семью или подыскать новую (приемную или патронатную).

Тех немногих, кого нельзя вывести из интерната, будут оставлять в маленьких заведениях с собственной кухней, прачечной и сопровождающими взрослыми.

Деинституализация – это не о закрытии интернатов, а о создании рынка социальных услуг в общинах, куда будут возвращаться дети. Именно поэтому руководить процессом реформы будет Минсоцполитики. Двигателем перемен должны стать социальные работники. Им нужно будет создать и предоставлять социальные услуги семье, помогать решать конфликты — научиться спасать не просто ребенка, а семью.

«Чтобы не было сирот»

В 20 километрах от Львова в селе Зелив живут Маричка и Назар Ковали со своими тремя детьми. В центре села на 200 домов — старинная церковь, рядом клуб и новое футбольное поле. От центра единственный магазин с полуфабрикатами и носками, вглубь села ведут не асфальтированные дороги. Одна из них проходит около дома Ковалевых. Найти их непросто: местные удивленно переспрашивали фамилию семьи, а при упоминании зеленого забора и недостроя усатый дядя выглянул из окна машины и переспросил: “А, это те, что бедные?” и со смехом добавил: “Вы бы нам лучше помогли. Мы тоже — бедные”.

23-летняя Маричка живет в одноэтажной старой побеленной хате. В прихожей холод, натоплено в одной комнате, где она постоянно находится с тремя детьми.

Шесть лет назад Маша вышла из интерната в самостоятельную жизнь. Ее удивляло все — магазины, расчет картой, стиральная машина, возможность в любое время пойти в магазин и вообще куда угодно. Она стала совершенно свободной, одинокой и беспомощной — не умела готовить кушать, не знала, где искать работу, не понимала, как строить отношения. В новой жизни было страшно, но просить совета не было у кого. За месяц до выхода из интерната работники провели тренинг — имитировали собеседование, учили, как знакомиться и представлять себя, предупреждали, что “может случиться так, что не поступишь, работу не найдешь, но не надо ни воровать, ни убивать”.

В конце концов, Маричка не пошла, ни учиться, ни воровать, ни убивать, а начала работать уборщицей. Поскольку она не имела статуса сироты, потому что имела живых родителей, которые “не справлялись” с ней и четырьмя братьями и сестрами, то жилье для нее не предполагалось. После десяти лет жизни в интернате девушка вернулась к родным. Познакомилась с компанией — начала выпивать, поверила уговорам знакомого — взяла кредит.

Почти сразу Маричка влюбилась в Назара. Он был старше, тоже из интерната и жил в соседнем селе. Забеременела. Тогда, в 18 лет, девушка впервые познакомилась с представителями соцслужбы: “Мне говорили, чтобы я мужа искала себе. У меня тогда в доме окна тряпками заложены были — очень плохие условия, но я на работу ходила все время, чтобы чуть лучше жить. Так и проработала “на пряниках” до восьмого месяца беременности. Родные денег давать не хотели, были против ребенка и нашей с его отцом совместной жизни”. В конце Маричка родила Аню и начала жить с мужем вместе. Еще за год появилась Вероника. Третья, Ангелина, родилась год назад.

— Пришла в роддом соцслужба и сказала, что если я не откажусь от Ангелинки, то заберут всех детей. Говорили, что нам так будет лучше, они за нее позаботятся, найдут ей богатую семью, она будет иметь игрушки, одежду, а мы тем временем построим дом. И так они на меня надавили, что я от страха от нее отказалась, — вспоминает Маричка. Так ее младшая дочка попала в интернат.

Осознала, что произошло, девушка только когда вернулась домой одна, а дети спросили, где сестричка.

— Я вообще не представляла, что я сделала. Я мужу рассказала сразу, что на меня надавили, начала плакать. Он успокаивал меня немного с криками: “Успокойся, возьми себя в руки. Бывают всякие ситуации. Постараемся забрать, будем бегать, стучать в каждые двери. Кричать “отдайте нашу дочку” на весь мир будем кричать!”.

Маричка и Назар искали возможности вернуть ребенка. Тем временем в селе начали говорить, что девушка дочь продала, чтобы купить участок и построить дом. Маричка же ездила к Ангелине в детдом, привозила бананы и печенье. “Она лежала в кроватке и постоянно плакала. Вся запотевшая была. Мы так поняли, что там все дети просто лежали, им давали, есть и с ними не занимались. Ангелинка нас узнавала, а мы были счастливы возле нее”, — вспоминает Маричка. Домой Ангелина вернулась только после девяти месяцев, благодаря усилиям волонтеров Львовской образовательной фундации и их программе помощи семьям в трудном положении “Добрый сосед”.

Сейчас семья живет вместе в одной комнатке с двухэтажной кроватью, диваном, детской кроваткой и шкафом. Недавно они взяли себе маленького черного щенка Топика, и в доме стало еще громче. Назар работает на стройке, держит кур, кроликов и голубей. Иногда вечером Маричка ездит в соседнее село убирать в колбасном цехе, но обычно сутками сидит с детьми, потому, что в селе нет, ни детсада, ни школы, ни амбулатории.

Она много рассказывает о том, чему учит девочек, что они уже умеют, что она для них готовила и чему научилась в последнее время сама. “Мы еще хотим достроить новый дом”, “у нас еще не достаточно тепло”, “малую лечила”, “учу как по дороге вести себя, как пользоваться электроприборами, изучаем цвета, буквы”, — она привыкла оправдываться и постоянно доказывать, что имеет право на своих детей. Все потому, что долгое время никто, кроме социальной службы с проверками, в ее дом не заходил.

— Соцслужбы могут прийти, когда им хочется. Они приезжают, все смотрят. Может быть убрано, а им будет все равно что-то не так. Я вообще мало что понимаю в момент проверки. Не контролирую, что говорю. Это психологическое давление. Порой так могут нажать, что хочется опустить руки и все бросить. Но муж говорит не впадать в отчаяние и думать о детях. Он вообще детей очень любит. И меня тоже. Хотя я и сама, как ребенок. Я из интерната имею привычку: накупить бездумно всего, а потом как будет. Муж теперь все рассчитывает. Мы на месяц продукты покупаем, чтобы не оставлять детей одних дома. Ибо еще скажут, что пошли пить. А ты докажи потом, что в магазин вышла.

Маричке трудно, но она не признается в этом. Много вслух говорит о планах, мечтает, а о прошлом вспоминать не хочет. Она дает одной дочери раскраску, другой включает мультик, достает бутылочку с молоком для Ангелины и укладывает ее спать под тявканье Топика и голос из телевизора.

В интернате было иначе. Здесь дети радуют, порой огорчают, муж поддерживает. Здесь все иное. Я бы не отдала своих детей в интернат никогда, потому что я, это прошла сама. Главное, чтобы каждый рос с родителями, чтобы не было сирот.

«Научиться ценить семью»

По словам в прошлом соцработника, а сейчас директора общественной организации “Мартин-клуб” Виктории Федотовой, одна из проблем социальной работы сегодня — отсутствие человеческого и материального ресурса. В 2014 году Минсоцполитики сократило около 2 тысячи соцработников, тем самым увеличив количество семей, за которые стали отвечать те, кто остался.

— Чтобы можно было требовать у социального работника сохранение семьи, нужно, чтобы у него был на это ресурс. Но обычно ресурса хватает только на шантаж. Например, привезли соцработники за свои средства в село к семье дрова, потому что, там, в доме холодно, дров нет. Оставить ребенка в нетопленом доме они не могут, а купить дрова, нет ресурса. Здесь налажено сотрудничество с общественными организациями. Поэтому они действуют на опережение — им проще ребенка “превентивно” изъять из семьи, — объясняет Федотова.

По ее словам, одна из проблем социальной работы — низкая квалификация кадров и их минимальная зарплата за физический и морально изматывающий труд, а также второсортное отношение общества к работе соцработников: “Культуры пользования социальными услугами у нас нет. К соцработнику вообще общество относится с пренебрежением, потому, что относятся с пренебрежением к человеку в целом”.

Директор Центра регионального развития, в прошлом руководитель Мариупольского городского центра соцслужб для семьи, детей и молодежи Ульяна Токарева считает, что общество не понимает настоящие компетенции соцслужбы: “Каждый понимает ее, как хочет, и очень редко это совпадает с тем, какой она есть на самом деле. На нее навешивают много вопросов, которые считаются социальными — проведение праздников, подарки, еда и одежда. Задача соцслужб — предоставление соцуслуг — ресурса, который помогает семье стать на ноги. Задача сотрудника — помочь определить, что привело к тому, что семья стала не ресурсной для ребенка, научить семью решать свои проблемы самостоятельно”.

Виктория Федотова уверена, что с началом деинститулизации социальные работники, которые захотят сохранить работу, вынуждены будут получить квалификацию и научиться ценить и помогать биологическим родителям ребенка, какими бы они не были: “Надо будет научиться вообще, убрать требования к семье. Не можем мы, как общество, ничего требовать от конкретных людей. Можем только уважать их жизнь. Сейчас этого уважения у нас нет. Возможно, поэтому и происходят в общине с семьей такие ужасные вещи”.

«У них единственная цель – ребенок»

На соседней с Маричкой улице живет Андрей. Ему 48. Он очень худой и уставший. На его руке две татуировки — кленовый лист, что означает “оторванный от дома”, и число 13 — “несчастливое детство”. С восьми лет он воспитывался в интернате. Впервые Андрей стал отцом в 38, сейчас у него пятеро детей. Все они от одной жены, но она жизнью детей не интересуется: “по притонам, с зеками связалась”, — объясняет мужчина.

В старом трехкомнатном доме он пытается делать ремонт своими силами и очень злится, что ничего не успевает. На дворе снегом засыпало детскую одежду, коляску, игрушки. Повсюду ненужные вещи, на дворе — поленницы и старый сарай с голубями, курами, утками, кроликами и козами. Весной — огород, а в доме — проблемы с ванной, крышей и канализацией. Все это требует рук и времени Андрея, но он в основном занят воспитанием младшей трехлетней Насти. Они живут вдвоем с ее десятидневного возраста. Старшие дети — Андрей, Виктория, Василий и Иосиф живут в разных львовских интернатах. Все они приезжают домой на выходные. Более всего Андрей хочет забрать всех детей домой, но пока не имеет, ни сил, ни возможности, ни поддержки.

— Живу так — тяну на себе все, борюсь против той системы — оформляю выплаты, доказываю, что могу воспитывать детей после лечения “на Кульпе” (в народе Львовская областная психиатрическая больница). Это я раньше думал, что одному тяжело, а теперь знаю, что это очень тяжело. У меня дети все нормальные, не боятся общаться. У них только страх после интерната — было такое, что Витя приезжал домой и плакал днем и ночью возле меня. Интернат — это все равно не дома: живут не знать как — бьются, калечатся. Соцработники, правда, считают, что там им лучше, и думают, что я всех детей отдам и забуду о них. Но я заберу их. Хоть мне и тяжело будет.

Я так все время провожу детей на автобус в интернат и себя за это просто ненавижу, понимаете? Ненавижу, что не могу их пока забрать.

Два ребенка из пяти находятся в интернате на полном государственном обеспечении. За остальных трех Андрей получает выплаты общей суммой в пять тысяч гривен. Дополнительно имеет свою пенсию по инвалидности. Всего получается чуть больше шести тысяч на семью. Андрей давно не ездил навещать детей в интернат, потому что больше обеспокоен тем, что они будут кушать на выходных, и поедут ли от него здоровые и в чистой одежде.

— Бывает так, что сил нет, ни говорить, ни жить. Тогда и не еду к детям. Бывает, что кричу, злюсь, но дети меня понимают и помогают. Мне хочется одно: чтоб вот так, как я живу, дали мне спокойствие и не заваливали требованиями. Но чтобы у меня были силы и поддержку дать ребенку ту, что ему надо. Сделать так, чтобы они что-то имели. Соцслужбы приезжают ко мне, но не очень понимаю, для чего. И я реагирую очень негативно, потому что у меня страх такой появляется, что тогда день или два отхожу от визита. Этого давления не понять вам, оно своеобразное. Они не понимают меня, потому что у них единственная цель – дети. Они не хотят видеть семью.

«Мы до сих пор ничего не можем изменить»

— Я хочу изменить интернатную систему, я открыт к этому. Надо мне избавиться от работы? Я готов. Просто хочется одного — поддержки. Нас не надо критиковать. Нас и так все критикуют. Не нужно очень категорично думать, что директора станут противниками реформирования интернатов, — говорит директор Львовской общеобразовательной школы-интерната №2 Андрей Закалюк. Он уверен, что каждый ребенок должен воспитываться в семье и что почти всех питомцев можно вывести из интерната, однако, четкого видения последовательности процесса пока не имеет.

— Вам в интернатной системе в Украине, что больше всего не нравится? — спрашиваю у него.

— Что мы до сих пор ничего не можем изменить. Реально. Пока что. Ну, сколько уже идет тот процесс деинститулизации? Сколько закрыли в Украине интернатов? Насколько выросло усыновление? Сколько мы открыли альтернативных форм опеки?

Недавно педколлектив школы Закалюка самостоятельно принял решение реформироваться — решил из школы-интерната сделать общеобразовательную школу летом 2018 года. По словам директора, если завтра прекратить ночевку детей в учреждении, в нем спокойно, без ни каких, реформ будет учиться 400 учеников. 72 воспитанника интерната готовы вернуться в семьи уже сейчас, но они нуждаются в школах, полный день, и поддержке на месте, “чтобы не вернуться обратно уже в другом статусе”.

Еще 10 детей “возвращать в семью не желательно”, а еще 20 — сироты или лишены родительской опеки, и именно их судьба вызывает больше всего опасений. Директор говорит, что, возможно, придется переселить их в отдельное помещение для поддерживающего проживания — с кухней и ванной. Но создавать снова что-то отдельное ему не хочется.

— Я мониторил семьи и теперь могу вам назвать семьи, которым сразу же нужны будут семейные медиаторы (специально обученные сотрудники, которые помогают решать семейные конфликты). Куда пойдет Женя? Куда пойдет Игорь и его брат Юра? Давайте разбирать каждого ребенка. И тогда будем вместе работать, — говорит Закалюк.

По мнению Ульяны Токаревой, в процессе реформы за критикой интернатов важно не потерять их ресурс: “Как бы мы не критиковали сотрудников, у них колоссальный опыт. Его нельзя потерять. Я бы начала с мощной учебной программы для них, чтобы научить работать с семьями; сделала бы интернат местом, где семья может получить поддержку”.

Директор интерната Андрей Закалюк в системе реформирования сейчас не видит промежуточного звена, которое будет заниматься коммуникацией с обществом, в которое должен вернуться ребенок. Именно это, по его мнению, удлиняет процесс и заставляет переживать за судьбу детей:

— Понимаете, конкретно моя школа-интернат не должен решать все проблемы семьи. У меня работает 30 педагогических работников. Эти люди учат, они не социальные работники. Что я, как директор, должен делать? Ехать в Старосамборский район, говорить с отцом, что он плохой, говорить ему, какой он хороший, просить забрать детей? Как это должно выглядеть? Я прошу дать мне подсказку, что я должен делать. И пока не слышу ответа. Реформаторы выйдут из своих кабинетов в шесть вечера, а мы с ребенком останемся. И то, как я с ним и его окружением буду сотрудничать дальше, и состоится ли на самом деле деинституализация.

Автор: Маргарита Тулуп

Источник: LB.ua

Перевод: BusinessForecast.by

При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.

Читайте по теме:

Оставить комментарий