Недавно работа в Верховном Суде «закипела» в полную силу – судьи уже начали рассматривать первые жалобы и дела. Кассационные суды, которые входят в его состав, имеют разную нагрузку, но одинаково высокую ответственность. Ведь в каждом конкретном случае речь идет о судьбах людей. «Цензор.НЕТ» поговорил с судьей Кассационного уголовного суда при ВС Светланой Яковлевой о запуске рабочего процесса, конкурсе в ВС и судебной реформе.
Читайте также интервью с судьями Верховного суда Анной Вронской, Валентиной Данишевской, Натальей Антонюк, Владимиром Кравчуком, Аллой Лесько, Николаем Мазуром, Дмитрием Гудимой, Еленой Кибенко, Иваном Мищенко, Дмитрием Луспеником, Евгением Синельниковым, Татьяной Анцуповой, Михаилом Смоковичем, Ларисой Рогач, Станиславом Кравченко, Богданом Львовым и Константином Пильковым.
«Я СМЕНИЛА СПЕЦИАЛИЗАЦИЮ НА УГОЛОВНОЕ ПРОИЗВОДСТВО, ПОТОМУ ЧТО ОНО МНЕ КАК-ТО БЛИЖЕ»
— Светлана Владимировна, расскажите, как для вас началась работа?
— С самого начала работы мы получали кассационные жалобы. Они поступают каждый день. Мы пытаемся что-то с ними делать: часть рассматриваем, некоторым отказываем – в зависимости от того, что обжалуется и каким способом.
Потом, действительно, нам передали дела. Насколько я поняла, в нашем суде мне досталось больше всего (улыбается). Или это мои помощники сразу все забрали, или так компьютер распределил, но я получила более 40 дел – весь кабинет завален (улыбается). С 1 февраля мы уже начинаем рассматривать уголовные производства по существу.
— А на что в основном жалуются?
— Много жалоб относительно меры наказания. Когда не соглашается лицо, осужденное — ему дали реальный срок, а он хочет условный. Или наоборот – прокуратура хочет реальный срок вместо условного срока. Это где-то 40 процентов. Часть дел касается нарушений процесса: например, на то, что апелляционной инстанцией рассмотрены не все доводы, или их вообще не приняли во внимание. А еще есть по квалификации: лицо считает себя невиновным, поэтому до последнего оспаривает свою позицию.
— Вы – судья, поэтому вам должно быть проще, чем адвокатам и ученым, которые тоже прошли в Верховный Суд. Однако вы тоже не работали в этой структуре. Что нового для себя здесь увидели?
— Новый подход к рассмотрению дел. В первой инстанции судья рассматривает дело «от А до Я». В апелляции мы тоже имели право его пересмотреть с самого начала, если, например, нужно было исследовать какие-то доказательства. А здесь есть определенные ограничения законом, кассационный суд вправе что-то пересматривать, а что – нет. К примеру, мы не можем пересмотреть те обстоятельства, которые были установлены судом первой инстанции. Даже если человек на это жалуется. Для меня такое немного неудобно, потому как получаешь дело, то пытаешься его рассмотреть от начала до конца.
Еще есть жалобы в отношении тех решений, которые вообще не оспариваются, а лицо считает, что должны пересмотреть. В апелляции был барьер, когда, например, не все постановления следственного судьи могли быть обжалованы. И в кассации существуют определенные ограничения. Надо перестраиваться. Но я изначально была готова рассматривать все дела по-новому (улыбается). Однако понимаешь, что мы – последняя инстанция в стране, и нет необходимости выполнять ту работу, которую провел суд первой инстанции и апелляционный. Это немного сложно.
А адвокатам и ученым еще труднее. Им нужно перестроиться и взять на себя ответственность. Ведь речь идет о человеческих судьбах.
— Это правда. Тем более, принимая во внимание, что у вас — уголовная юстиция. Потому что одно дело, рассматривать административные штрафы, другое – убийства.
— Да. Но я сознательно выбрала именно уголовное направление. Когда я пришла в апелляцию, меня назначили в палату по рассмотрению гражданских дел. Мне было немного трудно, поэтому я взяла себе уголовную специализацию, потому что она мне как-то ближе…
— Женщине ближе уголовная юстиция?
— Знаете, имущество – дело наживное. А здесь речь идет о жизни. От твоего решения зависит человеческая судьба не только обвиняемых, но и потерпевших. Да, это тяжело эмоционально. В Верховном Суде мы пока не сталкивались со сторонами, только с делами. А в апелляции во время заседания все же пропускала через себя. Ты должен быть отвлеченный от всего, но ты все равно человек, поэтому возникают эмоции, которые ты пытаешься отвергать, и получаешь эмоциональное истощение. Принимаешь решение, руководствуясь законом, однако все равно имеешь большое напряжение, которое нужно снимать. У меня любимый способ – побить грушу (смеется).
— Вы занимаетесь боксом?
— Я нет. Мой сын. Поэтому дома у нас есть груша. Вот я надеваю боксерские перчатки и снимаю стресс (улыбается).
Конечно, трудно рассматривать уголовные дела. Но мне нравится, потому что здесь каждый случай не похож на другой. В гражданской юстиции они в основном подобные. Коллеги из Кассационного гражданского суда называют такие модельными делами. Помните жалобы «Детей войны»? Они были однотипными – менялись только фамилии и суммы, которые начислялись. А в уголовной юстиции даже если речь идет о краже, то все равно будут разные обстоятельства и прочее. Здесь все же интереснее (улыбается).
«КОЕ-КТО ГОВОРИЛ О КОНКУРСЕ: «ПРОЙДУТ «СВОИ», А ВЫ БУДЕТЕ ЛИШЬ ШИРМОЙ»
— Расскажите, почему вы решили пойти на конкурс в Верховный Суд?
— Когда появилась информация, что набор судей в Верховный Суд происходит путем открытого конкурса, то сначала возникло недоумение. Мы не привыкли к такой процедуре, потому что раньше нас назначали на должность. Хотя для того, чтобы стать судьей, я закончила факультет подготовки судей (он тогда только открылся – шел второй набор), куда поступить можно было тоже по конкурсу. Имея высшее юридическое образование, было как-то непривычно снова садиться за книги (улыбается).
Так вот, когда сообщили о конкурсе в Верховный Суд, то говорили, что он, во-первых, лишь для отвода глаз. Во-вторых, что будет огромное количество желающих. Я была судьей-спикером в апелляционном суде, поэтому имела дополнительную нагрузку. Еще, как преподаватель Национальной школы судей, проводила много семинаров и тренингов с судьями, адвокатами и прокурорами. У меня все время было расписано.
А я понимала: для конкурса нужно было садиться и учиться по-новому, поскольку некоторые вопросы касались не столько практики, сколько теории, которой мы владеем, но знать досконально, как трактуется каждая статья, очень трудно. Вообще, когда ты рассматриваешь дела, у тебя под рукой находятся кодексы, которые каждый раз открываешь, даже если помнишь статью, чтобы не сработал человеческий фактор. А здесь нужно было все изучать на память, поскольку от одной неправильно поставленной запятой зависит результат. Для меня было трудно найти время на эту подготовку.
Однако потом я решила, что нужно попробовать свои силы, чтобы знать, как проводился конкурс. Потому что кое-кто говорил: «Пройдут «свои», а вы будете лишь ширмой». Сейчас я отвечаю, что это не так, и на собственном опыте могу сказать, что нужно использовать тот шанс, который вам выпадает.
— А как коллеги отнеслись к вашему намерению пойти в Верховный Суд?
— Критически. Отговаривали меня. Были опасения, что это будут напрасно потраченные время и деньги. У нас с апелляции подавали документы два человека. Я с самого начала озвучила свое намерение. А вторая коллега нет. Мы с ней встретились на обратном пути после подачи документов, поэтому стало понятно, что она тоже участвует в конкурсе.
А вот мои близкие меня поддержали. Мы даже шутили и вспоминали анекдот: «Не догоню, так хоть согреюсь» (улыбается). Мол, попробуешь, и хоть будешь знать свои силы.
— На конкурсе вы активно общались с Общественным советом добродетели, о чем ее представитель сообщил на собеседовании ВККС. В чем это проявлялось?
— Я как судья-спикер проводила много пресс-конференций. Мы старались предоставлять информацию по всем резонансным делам. Когда к нам поступали запросы, всегда были готовы к связи.
Представитель ОСД в Кировоградской области попадал на все наши заседания, куда хотел. Если ему было что-то непонятно, имел возможность пообщаться или высказать свои замечания. Например, однажды он отметил, что не может разобраться, какие дела назначены на сегодня. Ему показали, рассказали, как искать. Он посетил экскурсию по нашему суду для учащихся «День открытых дверей», которую я проводила. Потом сказал, что был поражен, потому что не знал, что можно вот так пообщаться с судьями, и они могут рассказывать не только о делах, но и историю.
Также приходил на все встречи, которые мы устраивали для журналистов. Видимо, поэтому расценил, что у нас сложилось хорошее сотрудничество.
— Но кое-кто из ваших коллег (именно карьерных судей), которые прошли в Верховный Суд, довольно скептически высказывались относительно работы ОСД, в частности, говорили о превышении ими полномочий. Были ли причины для такого недовольства у вас?
— Деятельность ОСД показывает отношение общества к кандидату. Если бы в отношении меня был отрицательный вывод, не знаю, пересмотрела бы свое поведение. А, за других кандидатов мне трудно говорить. Не исключено, что в некоторых случаях члены совета превышали свои полномочия. Судья как рассуждает? Нужно знать мнение всех сторон. Поэтому необходимо дать возможность лицу предоставить объяснения. Может, ОСД в процессе должен был просить объяснения у судей. Однако я знаю случаи, когда некоторым коллегам это предлагали, но они этого не делали.
«ЕСЛИ ТЫ ЦЕНИШЬ СВОЮ РАБОТУ, О КАКИХ ВЗЯТКАХ МОЖЕТ ИДТИ РЕЧЬ?!»
— Есть много разговоров о коррупции в судах. Были ли в вашей практике случаи, когда вам предлагали взятку?
— И попыток не было! Видимо, у меня такое лицо, что со мной не решаются даже говорить на такие темы (улыбается).
Знаете, я удивляюсь, когда говорят, что все судьи – взяточники. Если есть определенные случаи, то эти люди должны нести ответственность. Но нельзя ставить клеймо на всех. У нас заработная плата выше среднего уровня по стране. Если ты ценишь свою работу, о каких взятках может идти речь?! Возможно, это прозвучит пафосно, но нужно ладить со своей совестью, поступать по закону, получать за это достойную зарплату и спать спокойно. Лично я могу смотреть людям в глаза и без проблем ходить по улицам. Человек добивается всего сам. Лучше делать все по закону – так, как написано в книге (улыбается).
А вообще, если возникают подобные предложения, судья должен уведомлять об этом совет судей и правоохранительные органы.
— Учитывая то, с каким контингентом вам приходилось работать, было ли такое, чтобы вам угрожали физической расправой?
— Реальных угроз не было. Были попытки повлиять на принятие решения. После Революции Достоинства я рассматривала одно дело, которое не было каким-то резонансным. Тогда на улице ко мне подошла неизвестная и сказала: «Вы же учитывайте, что политическая ситуация изменилась. Если примете не то решение, то будет силовой захват здания суда». Но речь шла об этом деле или о другом, не знаю. Я доложила о случившемся руководству суда. Личной угрозы я не чувствовала.
Однако, учитывая, какой была обстановка в стране, никто не мог предугадать, что может быть. Тем более, что до того были попытки захватить судебные учреждения. Так вот в суде была обеспечена усиленная охрана. Однако ничего такого не произошло. То дело мы рассмотрели…
— Так, а о каком именно деле шла речь?
— Сейчас не могу сказать, потому что оно еще находится в производстве. Финальной точки в нем не поставлено. У нас было неокончательное решение. Поэтому пока озвучивать не имею возможности – этика не позволяет.
Вот такой пример был. Но, повторюсь, я не считала, что это была угроза лично мне. А других случаев не возникало.
— Однако у вас есть пистолет. На собеседовании ВККС вы сказали, что он вам нужен как женщине, для самозащиты. Приходилось ли применять?
— Нет. Надеюсь, и не придется.
— Вы его постоянно носите?
— Не всегда.
— А как определяете, когда нужно взять с собой?
— Когда нужно одной ехать за рулем на большие расстояния. Особенно вечером или ночью. Когда я работала в суде первой инстанции, дорога домой занимала около часа. А довольно часто приходилось возвращаться в ночное время. Жила я в таком районе, где была не очень хорошая обстановка. Тогда была потребность в оружии. Сейчас – лишь в отдельных случаях.
— Как судья уголовной юстиции, как считаете, нужно ли разрешить украинцам свободное владение оружием? К чему это может привести? На этой теме, кстати, в последнее время спекулируют многие политики.
— Мы же видим, что происходит. Вот недавно, например, мужчина выстрелил в соседа за то, что тот его затопил. Поэтому я к вопросу свободного владения оружием относилась бы с осторожностью. С одной стороны, ситуация в стране такая, что каждый должен каким-то образом защищаться.
С другой, человек должен быть настолько уравновешенным, чтобы знать, в каком случае можно применять оружие. Применять только тогда, когда действительно существует угроза жизни. А когда у нас все находятся в состоянии стресса, это разрешение приведет к тому, что оружие будет использоваться в любом случае и может нанести большой вред. Потому что люди разные.
«РЕФОРМУ МОЖНО БЫЛО БЫ СДЕЛАТЬ БОЛЕЕ ДЕЙСТВЕННОЙ И БЫСТРОЙ, ЕСЛИ В ЭТОТ ПРОЦЕСС БЫЛИ ВОВЛЕЧЕНЫ СУДЬИ»
— Сейчас в стране продолжается судебная реформа. Вам не кажется, что процесс затянули?
— Если философски на это посмотреть, то все идет так, как должно быть. Но реформу можно было бы сделать более действенной и быстрой, если в этот процесс были бы вовлечены судьи. Судебную систему реформируют все, но не они. Но существуют некоторые нюансы и моменты относительно законодательства. Нужно иметь мнение профессионалов в судейской сфере. Мы уже видим, что последние процессуальные изменения, которые получили, «сырые» и трудные для применения и формирования единой практики. А закон должен быть четким. Если он трактуется двояко (прокуратурой и адвокатами по-своему), то в обществе возникают недоразумения.
Депутат, не имеющий опыта работы судьей, голосуя за законопроект, не знает, как тот заработает, и с чем столкнутся судьи. А они как раз лишены законодательной инициативы. Мы поднимали этот вопрос, когда я еще работала судьей первой инстанции. Хотели иметь возможность предлагать изменения, потому что некоторые вопросы достаточно изменить на законодательном уровне и поставить в них точку. Но мы можем лишь обращаться к законодателям с предложениями для поиска путей совершенствования законодательства.
Однако мы видим, что процесс реформирования продолжается. Надеемся, что можно будет вносить изменения, чтобы «поезд» двигался правильным путем. Нужно выравнивать процессуальные недостатки формированием практики. Есть надежда, что в дальнейшем нас услышат и здесь будут внесены соответствующие изменения.
Вообще в период реформ трудно жить. Хочется, чтобы конечный результат стоил всех неудобств, которые возникают, а судебная система заработала так, как желает общество. Хотя я считаю, что сейчас она делает все от нее зависящее, чтобы улучшить имидж…
— Однако в обществе мнение относительно имиджа судебной системы не меняется.
— Не меняется. Но его формируют отдельные случаи. Судьи каждый день рассматривают множество дел. Среди них есть какие-то, где происходят нарушения. Однако почему-то никто не говорит про ежедневную кропотливую работу, а «раздувается» один недостаток, и на его фоне формируется негативный имидж. Как выйти из этого круга? Видимо, путем большей открытости и общения с обществом. Потому что очень часто решение является законным и справедливым, но непонятным для граждан. Поэтому считается, что оно принято с какими-то нарушениями.
— Просто большинство людей считают, что добиться правды и справедливости можно только тогда, когда дело приобретет резонанс. Например, по Елене Зайцевой многие говорят, что она бы избежала наказания, если бы не такая реакция прессы и украинцев. И такие мысли имеют право на жизнь, ибо всем известно, что есть судьи, которых можно подкупить.
— Вот это та «ложка дегтя в бочке меда». Но нужно обращать внимание и на другие примеры. Я когда-то предлагала журналистам дать резонанс во всех делах, чтобы можно было увидеть реальную картину. Но прессе все не интересно. Я понимаю, что дело Зайцевой резонансное. Хотя существуют и другие, где также есть погибшие в результате ДТП, и виновные были наказаны.
Однако они представляют интерес только для пострадавших, их родных и тех, кто находятся на скамье подсудимых. А в целом для общества нет. Мы же не можем про эти дела постоянно рассказывать, потому что не позволяет судейская этика. Поэтому из-за выборочного подхода и сформировалось мнение.
Однако также нужно говорить и о качестве досудебного следствия. Как я сказала, есть достаточно много резонансных дел, но в суде они разваливаются. И не потому, что судья плохой, а из-за того, что нет надлежащих доказательств. Без этого же никак! А информация подается таким образом, что виноват суд. Так не должно быть.
Автор: Ольга Москалюк
Источник: «Цензор.НЕТ»
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.