Читайте также: Министр Ульяна Супрун: Отставки не будет
Александр Линчевский: Сверхвысокая цена. Почему важна доказательная медицина
От 150 млн. грн. до 150 баллов ВНО, или что и как изменит кардиологию в Украине
Почему именно сейчас парламентский комитет по вопросам здравоохранения решил требовать освобождения от должности Ульяны Супрун?
– Мне противны все эти игры в политику, кому-то мы удобны, кому-то нет. Воевать против комитета мне неинтересно. Происходит война ценностей. Мы воюем не против, а за. За качество, за новую медицинскую культуру, за медицину для врача и пациента.
На уровне общественного восприятия медицинская отрасль считается одной из самых коррумпированных. Как преодолеть это недоверие?
– Сильная важность вопроса коррупции в медицине – это ошибочное, но очень укоренившееся в обществе представление. Создается впечатление, что после его преодоления медицина заработает. Но это не так. Зачем нужна охрана здоровья. Чтобы люди были здоровы и выздоравливали, когда заболели. Нам нужно, чтобы наши родители жили дольше, а дети рождались и вырастали здоровыми людьми. И чтобы нам самим было не больно.
Для достижения этих целей есть немало составляющих. Здоровье – это нормальный образ жизни человека и лечения. Таблетку надо купить, но важно, чтобы она была правильная. Надо уметь, чем диагностировать болезнь, а главное – уметь это делать. Подготовка врача-то стоит для общества больших средств, но большое значение имеет то, какой его уровень.
В этом процессе, вероятно, налицо коррупция и что-то работает не так. Но вопрос качества играет гораздо, большую роль, чем вопрос денег. Полтора года назад, когда мы только пришли в министерство, я говорил, что качество должно быть нашим слоганом. Ошибочно.
У меня спрашивали: чем является наша реформа? Что мы должны дать людям? Я изначально говорил только про качество. Но сейчас мой слоган изменился. Я говорю, что это изменение культуры. Культуры отношений между врачами, врачом и пациентом, обществом и медициной.
Исключительно важным является то, что происходит между пациентами и врачами. Первым кажется, что медики – отдельная каста. А вторые думают: «О, эти пациенты…». И нет понимания, что мы вместе. Друг от друга зависят, но не строят доверительные отношения. Врачи говорят: «Вы нас не цените». Пациенты отвечают: «Вы не заслуживаете, что бы мы вас ценили». Это главная беда.
Кто-то у кого-то выпросил 50 грн., но не в этом же дело. Да, это плохо! Кто-то обманул на закупках и украл миллиард – это тоже очень плохо. Но не в том суть, потому что если устранить этот фактор, то лучше не станет. Наши с вами отношения все равно не улучшатся, пациенты так же не будут вкладывать во врача ни прямо, ни косвенно.
А последний все равно не будет удовлетворять, как следует потребности тех, кто к нему обращается. Коррупция есть, но от ее преодоления культура не появится. Мы боремся против нее, но это побочное явление. Пробуем менять культуру отношений, и как результат – имеем влияние на коррупцию.
Мой любимый пример, самый масштабный: есть пациенты с диабетом, которые колют себе инсулин ежедневно. Государство дает деньги области, оно объявляет тендер, закупает инсулин и раздает врачам. Раньше больные приходили к врачу, который выдавал им из холодильника их шприцы. Чем плоха такая схема?
Тендер блокируется, потому что кто-то решает свои финансовые проблемы. Поэтому инсулин не закупается и пациенты вынуждены платить за препарат самостоятельно, потому что жить без него не могут. Они заложники. Видим плохой способ закупки и обеспечения людей препаратом, их зависимость от врача, от закупки. Так не должно быть.
Что мы хотим, чтобы инсулин для больного был в каждой аптеке и человек не занимал очередь в клинике или еще где. Нам нужен комфорт пациента, чтобы он по-человечески лечился. И мы сделали это, внедрили электронный реестр, в котором записаны все пациенты, все врачи и все аптеки – это одна большая электронная система.
Теперь больной может прийти к врачу, в аптеку, его увидят в системе и выдадут инсулин. Проблемы нет. Только параллельно оказалось, что у нас не 220 тыс. пациентов, а гораздо меньше.
За время работы реестра мы обнаружили более 40 тысяч «мертвых душ». Когда спрашивали в областях, сколько в них больных, нам называли большую цифру. Это полмиллиарда переплаты на год. Из-за отсутствия тендерных войн, приписок, откатов эта история прекратилась. Мы не бегали за коррупционерами по регионам, а сделали электронную систему, удобную, прежде всего для пациента.
Как вы оцениваете уровень высшего медицинского образования в Украине?
– Мы с вами имеем потребность в образованных врачах. Есть абитуриенты, которые поступают в университет. Общество платит налоги, из них часть направляется на медицинское образование. Студенты учатся до шестого курса, а потом из них получаются не самые лучшие врачи. У нас слабые медицинские университеты – все как один. Наш диплом не признается в мире.
Если говорить о медицинских проблемах, то это проблемы образовательные. Главное – качество врача, то, что этот человек вас обследует, устанавливает диагноз, лечит. Он должен знать, какая болезнь, какой таблеткой лечится. Наши медики в этом разбираются не так хорошо, как хотелось бы. От того беды гораздо больше, чем от коррупции.
Слабое образование съедает куда больше людей и здоровья. Настоящее бедствие – это студент, который не прочитал книгу, и преподаватель, который не дал ее студенту для прочтения.
Министерство эту ситуацию меняет. Год назад мы дали возможность украинским врачам-интернам ответить на вопросы американского теста USMLE. На вопросы ответило лишь 3%. Мы думали, что в одних университетах будет хорошо, а в других хуже. Не угадали, везде одинаково плохо. Это вопрос философский, потому что во времена Советского Союза всегда интересовало не то, какой врач, а то, сколько их.
В селе нет медика – давайте в каждое село по врачу, в каждую область по медицинскому университету! Сделаем столько, чтобы очередей не было, чтобы доктор сидел и ждал вас! Это был советский подход.
Мы одни из первых в мире по количеству больничных коек на душу населения. Советская модель насыщала рынок труда. Об отборе лучших врачей, мотивации, справедливом вознаграждении речь не шла. Однако в отчетах все было хорошо.
Сейчас любят вспоминать о достижениях советской диспансеризации. Но, к примеру, пациенты с онкологией оказывались выявленными с данным диагнозом все равно только на поздних стадиях, когда ничего нельзя было сделать. Делался вывод, что, видимо, охват врачами недостаточный, надо их еще больше, чтобы сделать «подворовые обходы». Но какой был смысл от того, что вместо одного два плохо обученные врачи осматривали пациента?
Университет должен не готовить винтиков, которых потом принудительно распределять по селам, а воспитать нормального врача и гражданина, который будет понимать, зачем он нужен. Кроме культуры отношений есть еще одно не известное ранее словосочетание – ложная мотивация. Таких встречаем среди врачей и преподавателей. Они работают не для того, чтобы вам помогать.
У кого-то это семейная традиция, кто-то решил заработать денег или переехал в город и поступил в институт. Это люди, которые пришли в профессию с ложной мотивацией. Представьте себе врача, который стал им, потому что хочет помогать людям. Не потому, что у него папа был врачом, не потому, что можно хорошо зарабатывать или больше не было куда идти. Это именно тот, кого ищут пациенты, тот, кто будет слушать и слышать. Такие врачи нам нужны.
Как государство мы вводим минимальный барьер 150 баллов ВНО при поступлении на медицинские специальности. Таким образом, выбираем лучших врачей «на входе». Далее широкий конкурс: места государственного заказа распределяются туда, куда подаются лучшие абитуриенты.
Около 4 тыс. мест госзаказа будут пропорционально распределены между вузами с лучшими баллами в абитуриентов. Мы создаем конкурентную среду между университетами, заставляем их бороться друг с другом и быть лучшими.
Третья вещь – единый государственный квалификационный экзамен. Это государственный инструмент контроля качества образования, кто не сдал, тот диплом не получит. Посягательство на этот инструмент является недопустимым. Если государство централизованно не контролирует университеты, они начинают выдавать дипломы, кому захотят, заплатил – получил. И мы теряем контроль над качеством. Так быть не может.
Представляете, как нас «любят» университеты? Введение проходного балла 150 ВНО не допустит к обучению около 30% абитуриентов, преимущественно контрактников. Университеты потеряют деньги, но пациент получит лучшего студента и лучшего врача.
Теперь мы говорим, что выпускной единый государственный квалификационный экзамен будет жестким. С английским языком профессиональной направленности, субтестом международного образца, практическим экзаменом и одновременно с возможностью пересдачи только одного, а не множества, как было раньше. На это возникает сопротивление старой системы, она защищается. Воюем за то, чтобы дать стране нормального врача, а получается так, что коррупционеры страдают.
Как вы оцениваете уровень знаний и навыков украинцев в сфере предоставления домедицинской помощи?
– Их нет.
Что с этим можно сделать?
– Глобально много чего надо делать. Если похвастаться, то министерство приняло качественный иностранный курс первой помощи, утвердило его в Украине. Курс есть, а инструкторы кто? Где их взять? Надо, чтобы был спрос. Допустим, мы их находим, но нет рынка этой услуги. Мы с вами как граждане еще не готовы заплатить ни через налоги, ни лично за то, чтобы нас научили оказывать эту помощь.
Можно было хотя бы учителей этому научить. Но родителей в школах интересует ремонт, а не курсы для учителей по оказанию помощи. Людей интересует скандал и коррупция, но никогда не интересует образование. И нам плохо не от коррупции, а от невежества.
Так или иначе, уже утвержденные курсы первой помощи на месте происшествия, которые необходимы профессиональным водителям, учителям, стюардессам. Создается агентство экстренной медицины, которое будет сертифицировать инструкторов. Чтобы инструктажи были неформальными, а обученные действительно могли кому-то помочь.
Для этого их надо научить, нужны манекены, часы тренировок, много сложных экзаменов, как это происходит в других странах. Мы, со своей стороны, это сделаем, но ждем соответствующую поддержку и понимание граждан, что это действительно важно.
Как МИНЗДРАВ планирует бороться с гомеопатией и «фуфломицинами»?
– Во-первых, это также образовательная проблема. Когда мы отсекаем людей с ложной мотивацией, только лучшим даем возможность учиться и становиться медиком, то врач сам стремится действительно помочь. Почему медик назначает «фуфломицин»? Или он неграмотный, или ему заносят «откат».
Можно на него пожаловаться, но это неэффективно, потому что пенять надо не на всех. После отсечения специалистов с ложной мотивацией будут оставаться те, кто прочитал и знает, что «фуфломицины» не работают.
Во-вторых, финансовые механизмы. Национальная служба здоровья не будет платить за «фуфломицины». Еще одно регуляторное влияние, мы утвердили международные клинические протоколы, которые лягут в основу работы НСЗУ. Национальная служба здоровья примет европейский протокол лечения с сотней самых распространенных болезней. Представьте, медики смогут лечить вас так, как лечат в Финляндии! «Фуфломицинов» там не будет.
Для справки. Александр Линчевский родился в Киеве в 1975 году. Окончил Национальный медицинский университет имени А. А. Богомольца. Проходил ряд практикумов и учебных курсов в разных странах Европы. Кандидат медицинских наук. В течение 17 лет работал хирургом отделения травматологии Киевской клинической больницы № 17. После начала войны на Востоке – начальник медицинской части первого добровольного мобильного госпиталя им. Николая Пирогова. С 2016 года – заместитель министра здравоохранения.
Автор: Анна Чабарай
Источник: Tyzhden
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.