Ярославу Савчаку 28 лет. В 2015 году он окончил Львовский медицинский университет им. Даниила Галицкого. После интернатуры в Киеве и Чернигове, еще год работал в ординатуре.
Впоследствии сдал тесты по немецкому языку и с 2018 года работает врачом-анестезиологом в немецком городке Клоппенбург на севере Германии. По требованиям немецкой медицинской системы каждый анестезиолог должен пройти обучение-работу в операционном отделении, а впоследствии в отделении интенсивной терапии.
Из-за пандемии ротация врача Ярослава в реанимации наступила быстрее, поэтому теперь он ведет только ковидных пациентов в госпитале св. Иосифа в Клоппенбурге.
«Украинская правда. Жизнь» расспросила у врача о пути его пациентов в отделение от положительного теста до госпитализации, о том, каких безопасных норм должны придерживаться в работе, и близка ли немецкая медицинская система к коллапсу.
По данным института Роберта Коха, по состоянию на 29 ноября в 80-миллионной Германии было зафиксировано 1 042 700 случаев заражения, 16 123 человек умерло от коронавируса.
В районе Клоппенбург, в котором работает врач Савчак, на 170 тысяч жителей зафиксировано 3992 случаи, а умерло 35 человек.
Далее прямая речь врача Ярослава.
Путь пациента из COVID-19 в реанимацию
Для пациентов, которые имеют повышенную температуру, общее недомогание, сухой кашель, одышку, боль в горле, мышечной области или в груди есть два варианта как пройти тестирование.
Можно позвонить семейному врачу или в Gesundamt (отдел здравоохранения). Их «горячая линия» работала и до пандемии. Там есть специалисты, которые так же, как и семейный врач могут направить к больному бригаду, которая сделает больному мазок из носоглотки.
Если тест положительный, то семейный врач разрабатывает стратегию лечения. Как правило, в 90% случаев пациент нуждается в самоизоляции и ведении лечения семейным врачом на дому.
Через 10 дней пациент должен снова позвонить, чтобы ему сделали мазок, и если он оказывается отрицательным, то он может выйти из самоизоляции.
Если состояние пациента тяжелое, то врач или скорая, которую он может вызвать, оценивают симптомы. Измеряется сатурация, частота дыхания, температура тела.
Если он нуждается в госпитализации, его везут в больницу в отделение, где работают только с больными COVID-19.
Госпитализация любого пациента является довольно затратной штукой, если лечение действительно проводить. Поэтому показания в госпитализации состоят в том, если пациент действительно в ней нуждается, и в этом ему никто не откажет.
У нас есть так называемое периферическое отделение, где лежат пациенты с COVID-19, которые не нуждаются в интенсивном лечении, но являются зависимыми в кислороде и нуждаются в наблюдении врача. Если его состояние ухудшается, врач, который его ведет, проверяет показатели оксигенации, содержание газов в крови и переводит к нам в интенсивную терапию.
Об организации работы
В Германии пациентов с COVID-19 принимают все больницы, разве что есть какие-то исключения, о которых я не знаю. Наше интенсивное отделение рассчитано на 16 коек. С начала пандемии его поделили на два отделения.
Персонал поделили также. Распределение происходило на волонтерских началах, но конечно учитывалось, нет ли дома малых детей или стареньких родителей, для которых это может стать фатальным.
Я работаю 4 дня в неделю по 12 часов, и только с больными COVID-19. На все коронавирусные отделения есть дежурный врач, то есть я, и мой «оберарцт» (опытный врач-супервайзер на телефоне, который может помочь в трудных ситуациях).
Также имею медсестер, которые 24/7 следят за пациентами. Каждый больной выводится на монитор и задача медсестры ежеминутно следить за пациентом. Одна медсестра, как правило, ведет двух пациентов, разве что если состояние очень тяжелое, тогда одного.
Уход за интенсивными пациентами всегда на высоком уровне, что позволяет избегать многих проблем. Например, очень редко случаются пролежни.
Проблема нашей больницы не в оснащении, а в количестве персонала. Фактически, мы можем развернуть полностью оснащенных вентиляцией и мониторингом 28 коек. Однако сейчас мы не можем этого сделать, потому что не хватает людей, прежде профессиональных медсестер, которые могут вести наблюдение за такими больными. Поэтому из 28 аппаратов ИВЛ задействовано лишь 16.
Чем лечат COVID-19?
Украинский протокол, фактически совпадает с европейскими протоколами. Основные нововведения касаются использования «Дексаметазона» и «Ремдесивира» в лечении кислородно-зависимых пациентов с COVID-19.
Антибиотикотерапия лишь при признаках вторичной инфекции. У пациентов, нуждающихся в интенсивной терапии, это случается очень часто. Фактически каждый мой пациент дополнительно должен получать антибиотики.
В Украине, насколько я знаю, использование антибиотиков более массовое и показания к применению антибиотиков гораздо шире. У нас сразу перестраховываются.
В Германии это не так. Надо обосновать, почему ты собираешься назначить коронавирусному пациенту антибиотик.
Правила безопасности в больнице
Я работаю в одноразовом костюме, который фактически выглядит как накидка поверх рабочей одежды и не пропускает влагу, в шапочке, чтобы покрыть волосы, защитных очках и в маске FFP2.
Согласно внутренним протоколам, каждый должен носить маску FFP2, но когда я захожу в палату к пациенту, который еще не искусственно вентилируемый и дышит самостоятельно, или находится на неинвазивной вентиляции, что фактически является продуцирующим процессом аэрозоли, тогда я беру более сильную – FFP3-маску.
Есть три базовые вещи, которых мы придерживаемся в больнице. Это расстояние – хотя бы полтора метра без надобности. Барьер — ты должен быть в маске – сейчас в больнице все должны быть в FFP2. И время. Без надобности нельзя быть в одном помещении вместе.
Каждый пациент должен получить лечение, должен быть протестирован на COVID-19. Эту норму ввели только месяц назад. Пациенту делают ПЦР-тест, результат 1-3 дня.
Также с недавних пор проводят тест на антиген. Он относительно надежен и дает результат через 10 мин.
Также врачи проходят тестирование каждые 3 дня.
Каждый день, когда я прихожу на работу я меряю температуру и записываю свои показатели.
Бывало, что я контактировал с больным, но не знал, что он положительный, это случалось часто до того как меня перевели в интенсивную терапию.
Например, я работал в операционной, у больного обнаружили COVID-19 через 3 дня. Мне звонят и говорят: «Ты осматривал такого-то больного. Он положительный, тогда был заразный». Тогда я должен рассказать, в какой маске я был, сколько времени провел с ним в помещении, что делал.
Потом в течение 2 недель с момента контакта, я обязан вести дневник своего состояния, записывать все симптомы, расписаться и отдать в отдел гигиены. Действует очень внимательная система отслеживания контактов.
Самая драматическая перемена, которая произошла в больнице во время пандемии – это запрет посещать больных. Посещать можно только паллиативное отделение, то есть больных, которые умирают. Исключения, если в реанимации ребенок или партнерские роды.
В интенсивную терапию я не имею права никого пускать, поэтому одной из моих ежедневных обязанностей является контакт с родственниками по телефону. Потому что это их единственный шанс узнать о состоянии родных.
О заражении среди врачей
Проблема существует, однако это, наверное, не так массово как в Украине. Есть разговоры местных чиновников, что медики, которые заразились, но переносят коронавирус хорошо, могут теоретически работать с ковидными больными. Это якобы для того, чтобы защитить коллег, потому что те и так уже заразились. Пока это только на словах и еще не было введено в действие.
Я также знаю лично четырех врачей, которые уже переболели. У нас была вспышка коронавируса среди медсестер. Это была действительно катастрофа. Потому, что 5 медсестер из нашего отделения должно было пойти на самоизоляцию. Тогда больница выходила из ситуации следующим образом, всех остальных коллег просили не уходить в отпуска или работать сверхурочно, чтобы восполнить пробелы в дежурстве.
Кроме того, существуют агентства, которые предоставляют персонал по гонорарной оплате. К нам приходила медсестра, которая не работает у нас на полную ставку, но она сотрудничает с агентством. Ее работа, конечно, очень серьезно оплачивалась по часовому тарифу.
Через это агентство больница ищет персонал. Я не знаю, на сколько процентов это компенсирует этот провал, но, как правило, штатный персонал все равно вынужден некоторое время работать сверхурочно.
Как часто умирают пациенты?
Фактически, в каждую мою смену, а иногда и дважды в день, у меня есть пациент, состояние которого ухудшается. И я должен перевести его на ИВЛ. Это значит, что я должен провести с ним разговор о том, что мы сейчас введем вас в медикаментозную кому, и существует вероятность больше не проснуться. Тогда они звонят родственникам.
Это все также добавляет эмоциональное напряжение медицинскому персоналу. Но в интенсивной терапии мы привыкли к смертям.
При коронавирусе все происходит очень внезапно. Еще вчера он просто несколько раз кашлял и забавлялся с внуками, потом его госпитализировали, а через два дня ему говорят, что мы тебя сейчас усыпим и неизвестно, проснешься ли.
Люди с тяжелыми хроническими заболеваниями в отделении интенсивной терапии часто эмоционально готовы к тому, что они могут не пережить госпитализацию. А здесь все происходит очень внезапно.
Если в Германии с тяжелой пневмонией пациент идет на искусственную вентиляцию легких, то вероятность, что он переживет эту интубацию примерно 50/50.
В Украине эта вероятность значительно ниже. Значит, любой человек, который уже находится на интубации, имеет малые шансы выжить.
К сожалению, очень малая доля больниц в Украине может себе позволить лечить пациентов, нуждающихся в искусственной вентиляции легких согласно современным стандартам.
Сколько стоит немцам болеть коронавирусом в тяжелой форме?
Средства на лечение оплачиваются страховым полисом. В Германии действует обязательное страхование. Если ты несовершеннолетний, то это бесплатно, если совершеннолетний, то ты должен иметь медицинскую страховку, за которую половину платит работодатель, а половина уходит из твоей зарплаты.
Поэтому пациенты приходят к нам только со своей страховой картой.
Насколько ситуация близка к коллапсу?
Кое-кто из моих коллег говорит, что ситуация уже приближается к коллапсу, но у немцев свое понимание «коллапса». Я же думаю, что все еще пока хорошо и ситуация контролируемая.
Есть напряжение с кроватями, потому что не хватает персонала. Случается такое, что на моем дежурстве ко мне звонят из соседней больницы, потому что у них есть тяжелый пациент, а в их реанимации уже нет места. Я порой принимаю, но бывает такое, что у нас также уже все занято.
Существует одна база данных онлайн и каждое отделение должно туда вносить количество свободных коек и сколько больных находится. Когда врач скорой или любой больницы смотрит, куда перевести пациента, он заходит в эту систему и видит ситуацию по всему региону.
И тогда он срочно везет пациента туда, где есть место, без каких-либо личных договоренностей. Это не является какой-то инновацией, которая возникла в пандемию, эта система работает с того момента как возникло радио и телефон.
Последние два месяца ситуация ухудшилась очень серьезно. Если я утром кого-то перевел в обычное отделение, потому что пациенту стало лучше, то к концу дня это место кем-то займется.
В соседнем городе есть большая университетская клиника. У меня есть коллега, старший немецкий врач, который уже долго там работает. Он не помнит, чтобы в этой больнице когда-то не было мест. Но это произошло в октябре этого года. Для нас это был показатель, что ситуация экстраординарная.
Проблема в том, что пациенты с другими заболеваниями не могут получить вовремя помощь. Например, из-за того, что есть COVID-19, в нашей больнице интенсивная терапия наполовину занята лишь ковидными пациентами, поэтому мы можем принимать в два раза меньше пациентов с другими болезнями.
У нас уменьшился наполовину план хирургических операций, а это, собственно, то где больница может заработать деньги, потому что каждая больница должна быть в профиците. Ранее в день мы выполняли около 30-40 плановых операций.
Возрастает смертность не только из-за коронавируса, но также из-за других болезней, потому что пациенты в мирное время могли бы быть прооперированы вовремя или не ждали бы так долго. И соответственно их шансы на выздоровление были бы намного выше.
Ситуация последней ночи. Хирург в приемном отделении принимает больного с острой кишечной непроходимостью. Пациента надо немедленно оперировать, но после этой операции пациенту необходима кровать в интенсивной терапии. А у нас такого места уже нет.
Для врача это очень неприятная ситуация. У него есть человек, который нуждается в помощи. У него есть операционная, в которой есть все необходимое. Он сам хирург и имеет все необходимые знания. Но он должен отказывать пациенту и искать ему другую больницу. И так происходит очень часто. Это плохо для пациента, потому что его дольше возят по маршруту, но также и для самого врача это неприятно.
Последний шанс пациента, у которого есть тяжелая легочная недостаточность и нарушенный газообмен в легких – это экстракорпоральная мембранная оксигенация (ЭКМО). Это так называемые искусственные легкие.
У нас в отделении такого нет, но есть в больших больницах. Раньше место можно было найти, а в последнее время у меня большие трудности перевести такого пациента. Я ищу в радиусе 100-200 километров и жду этого 2-3 дня, а за это время шансы пациента падают. Но это проблема другого уровня медицины. В Украине же проблемы базового характера.
Автор: София Кочмар-Тимошенко
Источник: УП. Жизнь
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.