С главой Украинской греко-католической церкви блаженнейшим Святославом Шевчуком мы встретились в одном из зданий на территории патриаршего собора перед Пасхой, в чистый четверг.
На интервью с «Украинской правдой» Шевчук приехал сразу после встречи с президентом Владимиром Зеленским. Кроме главы УГКЦ на той встрече были предстоятель Православной церкви Украины Епифаний и предстоятель Украинской православной церкви Московского патриархата Онуфрий.
После разговора с президентом Шевчук абсолютно спокоен и уравновешен. В отличие от различных должностных лиц, с которыми приходится общаться УП, говоря о Зеленском в его голосе нет ни трепета, да и вообще встречу с президентом блаженнейший не воспринимает, как некое чрезвычайное событие.
Президент просил у церкви, чтобы мы поддержали вакцинацию. Я говорю: «Господин президент, какая может быть лучшая поддержка, как личный пример?», — улыбаясь, рассказывает нам уже вакцинированный глава УГКЦ.
В течение часа мы говорили о вакцинации священников, последствиях пандемии коронавируса, которые отразились на эмоциях людей, взрывоопасной несправедливости, возможных переговорах Зеленского и Путина в Ватикане, церковном пиаре политиков и кризисе веры.
«Среди нашего духовенства нет каких-то движений ковид-диссидентства»
— Предлагаю начать с вакцинации. Вы публично вакцинировались и показали своим примером безопасность вакцины против коронавируса. Как вы себя чувствуете, каково состояние вашего здоровья?
– Я, слава Богу, хорошо. Не имел никаких побочных реакций на эту процедуру. Более того, мы пытались сотрудничать с Министерством здравоохранения, чтобы можно было открыть доступ к вакцинации нашему духовенству.
И в самом деле, это произошло. Минздрав приравнял священников к социальным работникам, имеющим доступ к вакцинации на втором этапе этой программы. Так что мы организовали такую возможность для вакцинации в Патриаршей курии. Так же я знаю, что духовенство в других епархиях понемногу начало отвечать на этот призыв.
— Есть ли отказы среди священников, мол «не хочу вакцинироваться, не буду, не верю»?
– Есть по-разному. Есть те, которым врачи, например, не советуют из-за состояния их здоровья. Есть кто-то, кто только что переболел и так далее. А так, чтобы какие-то были такие движения ковид-диссидентства среди нашего духовенства, то я таких случаев, не встречал (смеется).
— Какой примерно процент священников УГКЦ уже вакцинирован?
— У нас нет такой статистики. Но есть три принципа, которые мы согласовали по вакцинации на уровне единой позиции Всеукраинского совета церквей – что она должна быть доступной, безопасной и добровольной. Поэтому мы тоже со своей стороны не хотим никакого давления, даже административного, на наше духовенство.
— Значит, санкций не будете применять?
— Нет (смеется). Хотя личный пример поощряет, и я думаю, что, в частности, в нашей среде есть совершенно нормальное отношение к вакцинации.
«Мы наблюдаем, как ощущение дискомфорта людей трансформируется в агрессию»
— Перед Пасхой вы обратились к верующим, где предложили смотреть Службу Божью онлайн, если вдруг кто-то плохо себя чувствует. В прошлом году вы позволили людям не идти физически в церковь из-за пандемии коронавируса. Итак, как в эпоху перманентных локдаунов живет церковь? Как вы работаете с людьми?
— Прежде всего, церковная жизнь — это не только какие-то праздники, богослужения или освящения каких-то предметов. Церковь, прежде всего, является пастырством. Это как хороший врач — чтобы понимать, какое состояние здоровья пациента, прежде всего, слушает, как бьется его сердце.
Вот что-то подобное можно сказать о нашем церковном пастырстве. Мы стараемся вслушиваться в сердцебиение нашего народа, услышать и понять его боли, его страдания, его нужды, его надежды, и на них адекватно отвечать. Что мы услышали…
— Ну, собственно, что вы можете услышать онлайн?
— Очевидно, что мы не общаемся только онлайн. Конечно, есть живое общение. Онлайн мы стараемся отвечать хотя бы частично на духовные потребности, но видим, что такой формат всего не удовлетворяет.
Но какие наблюдения? Во-первых, действительно мы испытываем почти после полутора лет от начала этой пандемии, что очень обостряется чувство дискомфорта. И это можно сказать о людях в разных частях земного шара, ибо наша церковь служат и в Канаде, и в Соединенных Штатах Америки, Бразилии, Аргентине, Австралии, Западной Европе, Украине. У людей серьезное чувство дискомфорта.
Все карантинные ограничения, и невозможность возвращаться к полноценному нормальному общению с другим человеком, не соответствуют природе человека. Ибо человек — это существо, которое призвано к общению. В человеческих отношениях мы познаем себя, мы развиваемся, мы созреваем, мы становимся, я бы сказал, всесторонне развитой личностью.
В данных обстоятельствах, я бы сказал, определенные элементы нашего человеческого бытия мы можем вложить в формат онлайн. Но не вложить все. Это ощущение дискомфорта очень возрастает и затем трансформируется в различные последующие эмоции. Мы видим, что часто дискомфорт превращается в чувство агрессии.
Мы сегодня видим, что агрессивность начинает себя проявлять в разных формах. Вот накануне Пасхи мы ощущали очередной виток обострения на Донбассе, мы чувствуем, как весь мир в разных частях света начинает брать в руки оружие.
Папа Франциск говорит, что Третья мировая война уже началась, но она ведется разными локальными конфликтами. Чувство дискомфорта превращается в насилие в различных его формах.
В частности, мы видим, что порой семья страдает от домашнего насилия. И сегодня это один из очень важных вызовов пастырства. Хотя, с другой стороны, здоровая семья говорит, что когда мы находимся на карантине вместе, мы можем побыть вместе, у нас больше времени друг для друга.
— Но, например, в последнее время я все чаще слышу о разводе разных пар…
— Понимаете, когда действительно семья чем-то больна, есть какие-то проблемы — они обостряются на карантине. И тогда семейное насилие начинает в разы увеличиваться. И мы задумываемся над тем, чтобы организовать отдельный вид пастырства семьи для того, чтобы помочь избегать трансформации того чувства дискомфорта в семейное насилие.
Есть много других конфликтных ситуаций, которые мы наблюдаем в маленьких сообществах. Люди становятся, я бы сказал, довольно агрессивными по отношению друг к другу. Но есть, к сожалению, следующий виток, или звено такой цепочки эмоций – это самоубийство. Мы чувствуем, что за последние несколько месяцев резко увеличивается количество самоубийств среди подростков и молодежи.
Мы видим, что становятся популярными суицидальные группы в различных социальных сетях, которые захватывают много молодых людей, и это становится большой проблемой.
Поэтому пастырство как раз помогает человеку не просто эмоционально переживать вызовы, но помогает лечить все эти раны.
Пастырство, даже онлайн, показывает, что сейчас очень много людей начало серьезно интересоваться определенными рациональными элементами христианской веры. Люди хотят больше понимать то, во что верят, для того, чтобы лучше верить. Здесь исполняются слова святого Августина: «Я понимаю для того, чтобы верить, и верю для того, чтобы лучше понимать».
Поэтому мы начинаем предлагать разного рода передачи, разного рода форматы общения, где обсуждаются различные темы религиозной и общественной жизни. Так же мы видим, что неотъемлемой составной частью человека является его деятельность.
Для того чтобы действительно как-то направить энергию, которая накапливается в условиях ограничений, мы организовываем разные форматы служения в церкви. Оказываем помощь тем, кто нуждается, различные волонтерские движения, молодежные организации, которые применяют различные формы, как можно поощрить молодого человека, подростка к добрым делам, для того, чтобы действительно те эмоции не дегенерировали в какие-то негативные мысли и дела.
Поэтому, видите ли, мы внимательно слушаем, как бьется сердце современного человека, какие у него трудности, переживания, и стараемся его сопровождать.
— В течение последних месяцев у вас лично были такие случаи, что вам действительно приходилось кого-то эмоционально вытаскивать?
— Были, очевидно. Я, возможно, не буду далеко идти, но в нашей общности, в частности Киевской архиепархии пережили ряд смертей нашего духовенства. Ну и остается жена, дети, которые эмоционально не всегда сами способны это пережить, они нуждаются в поддержке. Я лично потерял маму несколько недель назад…
— Соболезную вам. Это из-за Сovid-19?
– Нет. Она умерла от тяжелых осложнений сахарного диабета. Я сам глубже начинаю понимать, в чем заключаются переживания человека, который теряет своего самого дорогого человека.
Словами ты его не утешишь. Человек требует времени для того, чтобы поплакать, для того, чтобы осознать эту потерю, для того, чтобы ее воспринять, для того, чтобы ее пережить. Мы видим, что сегодня количество смертей от Covid-19 растет, умирают молодые люди.
Так же идет война. Каждый день мы слышим новые сообщения о потерях наших героев. И в условиях последнего напряжения на Донбассе мы видим определенный страх в обществе. Нас хотят запугать, парализовать, и этот страх нужно побороть.
«Чувство нехватки справедливости может быть взрывоопасным»
– Эти негативные эмоции: страх, гнев – к чему они могут привести на общественном уровне?
– Каждый человек по-своему те эмоции переживает. Но наше общество очень нуждается в какой-то цели. Мы нуждаемся в совместном социальном проекте. Мы должны вместе разделять ценности, которые делают нас единой политической нацией. Эти ценности начинают быть в центре нашего обсуждения. Но одного очень не хватает: оно накапливается и может быть взрывоопасным – это ощущение нехватки справедливости.
— Я по социологическим исследованиям вижу, что один из самых главных запросов общества сегодня — это запрос на справедливость. Например, мы видим, что когда народные депутаты нарушают элементарные условия карантина, общество это воспринимает очень обостренно и больно.
— Наш народ может все стерпеть, может все пережить. Но когда кто-то действительно спровоцирует взрыв гнева против несправедливости, этого народ не выдержит. Вспомним, как начался Майдан? Майдан начался из-за избиения детей.
– Да. После не подписания ассоциации с ЕС, именно избиение студентов обострило протест.
– И вот острое ощущение несправедливости спровоцировало то, что миллионы украинцев вышли на улицы. И у меня есть ощущение, что сегодня снова накапливается это ощущение несправедливости.
Мы даже в контексте Всеукраинского совета церквей и религиозных организаций в наших обсуждениях выносим тему справедливости, в частности социальной справедливости, на первое место, или, общаясь с послами иностранных государств, когда говорим о необходимых первоочередных реформах в Украине.
И вот реформа судопроизводства, реформа всего того, что связано со справедливым судом — это одна из ключевых проблем. Приведу пример. Знаете, я общаюсь очень близко с семьями героев Небесной сотни. Потому что это лица, которым я лично пообещал, что мы будем их сопровождать и не забывать. И мы общаемся с ними. И те суды, в которых они участвуют, они просто превращаются во времена пытки.
Ощущение несправедливости — ну как так? Мы говорим сегодня, что мы живем в мире постправды. Но есть естественное чувство истины и лжи. Какое-то такое инстинктивное ощущение справедливого и несправедливого. Дети, подростки скажут вам, что справедливо, что нет. Такими вещами нельзя манипулировать. Потому что эта несправедливость рано или поздно поразит украинца в самое сердце.
— Вы были на встрече с президентом, вы ему это сказали?
— Мы говорили о том, что люди эмоционально нуждаются в празднике. Президент очень переживает, чтобы празднование Пасхи не вызвало очередной волны коронавируса.
Мы это понимаем, но с другой стороны говорим – люди нуждаются в праздниках. Поэтому я говорил президенту о том ощущении дискомфорта, которое, скажем, трансформируется в различные деструктивные эмоции, требующие особого внимания и требующие пастырского сопровождения. Это нельзя просто каким-то росчерком пера заставить, или по-другому делать, потому что это не даст желаемого результата.
«И предыдущий президент Порошенко, и нынешний президент начинают прислушиваться к голосу церквей лишь во втором периоде своей каденции»
— Хочется поговорить о власти и церкви. Интересно ваше мнение, как церковь должна сосуществовать с властью?
— Ну, видите, католическая церковь имеет свою социальную доктрину. И в таких деликатных моментах опыт церкви является для нас просто кладом.
Один из элементов такого сосуществования церкви с властью является то, что церковь никогда не хочет быть частью государственного механизма. Мы абсолютно не разделяем идею так называемой государственной церкви. Хотя в прошлом есть определенный опыт, когда в разных странах в прошлом веке, разные религии, разные церкви были государственными по-своему – и православные, и католические, и протестантские.
Слава Богу, что сегодняшний этап развития этой социальной доктрины говорит, что церковь не должна быть частью государственного механизма. Почему? Потому что тогда она теряет свободу. Она становится частью государственного механизма. Второй вопрос: тогда где есть место церкви в обществе?
— Объясните?
– Мы видим себя как часть именно гражданского общества. В частности, когда говорить о ясном месте для церковного сообщества, которое определил в свое время папа Бенедикт XVI в своей энциклике. Он рисует такую определенную модель идеальных отношений между обществом, властью и бизнесом.
Папа говорит, что для того, чтобы были здоровые отношения, в государстве должен существовать этот треугольник. Это общество-власть-бизнес. Если выпадает общество – и государство, и бизнес начинают строить между собой отношения без учета интересов общества, ну тогда это коррупция. Коррупция, слияние крупного бизнеса и государственных институтов.
Мы видим это как большой риск постсоветской действительности на территории бывшего Советского Союза, в том числе и в Украине. Поэтому в этом треугольнике место церкви не с бизнесом, не с властью, а с народом. Здесь церковь является частью гражданского общества.
– Правильно ли я понимаю, что по большому счету, вы с властью общаетесь как гражданское общество?
– Абсолютно. На встречах с международными партнерами, с государственными институтами мы являемся голосом народа.
— Вы являетесь председателем УГКЦ уже при трех президентах. У вас президенты спрашивают советов?
– По-разному. Вот были разные президенты, и они по-разному хотели или не хотели слышать голос народа. А церкви всегда были катализаторами диалога. Мы видели, что когда власть даже голоса церкви не хочет слышать, церкви, которая является голосом народа, ну то такая ситуация является прямо взрывоопасной. Это как раз было накануне Майдана.
— Это вы сейчас говорите о власти Януковича, да?
– Да… Церковь в смысле даже нашего Совета церквей чувствовала абсолютно глухую стену, и мы понимали, что это очень опасно.
– Был ли случай, когда вы своим собственным моральным авторитетом переломили ситуацию и, соответственно, президент к вам прислушался?
— Были определенные такие обстоятельства, хотя мы никогда не были до конца довольны.
— Можете привести какой-нибудь пример?
— Я вот сейчас пытаюсь вспомнить. После Майдана Всеукраинский совет церквей, различные общественные активисты, волонтеры, начали форум, такой общественный майдан различных общественных инициатив. Назвали форум «Трансформация Украины». Эта инициатива была для того, чтобы гражданское общество сформировало свой проект развития Украины как европейского государства. Это был очень интересный проект. Сегодня мы хотим его перезагрузить в новых обстоятельствах.
Сначала нас никто не хотел слушать вообще. А потом мы сами начали учить общество, что существуют определенные критерии, по которым можно сказать: «Ага, эта страна готова к интеграции в структуру Европейского Союза, есть так называемые Копенгагенские критерии». И мы тогда себе такую цель ставили – воспитывать наших граждан, чтобы этот проект европейской Украины стал общественным проектом, чтобы каждый, кто хочет идти к власти, взял на себя обязательство его выполнять или воплощать.
Что интересно, знаете, и предыдущий президент Порошенко, и я вижу, что нынешний президент начинают прислушиваться к голосу церквей лишь во втором периоде своей каденции. Сначала все чувствуют очень уверенными в себе, и думают, что «нам никто не нужен» (улыбается).
И потом перед последними президентскими выборами очень многие начали приобщаться к этому проекту, приходили, участвовали, слушали. Даже была создана межфракционная депутатская группа на тему европейской трансформации Украины в Верховной раде и так далее. И это был тот способ, когда мы провоцировали такой диалог.
Мы теперь хотим нечто подобное восстановить, потому что эти наработки существуют. Мы хотим создавать площадку, где гражданское общество могло бы собираться и действительно в тот или иной способ определяться, как мы хотим дальше строить нашу Украину. Но с другой стороны мы хотим тоже, чтобы эти идеи обсуждались на разных уровнях государственной власти, которые должны были этот проект воплощать в жизнь. Это один из таких примеров, как это происходит.
Какого-то такого момента, когда бы мы пришли к власти и сказали: «Да, вы должны это сделать» и власть нас послушалась – я что-то не припоминаю.
«Идея переговоров Зеленского с Путиным в Ватикане интересна»
— Недавно Владимир Зеленский заявил в итальянских медиа, что предлагает Путину провести мирные переговоры в Ватикане. Как вы относитесь к такому заявлению? Возможно, вы обсуждали это предложение на встрече с президентом?
— Мы на эту тему не говорили, но мне был известен этот тезис, потому что это было интервью президента итальянскому изданию La Repubblica. Роль Римской апостольской столицы как посредника в различных процессах поиска путей предотвращения или разрешения военных вооруженных конфликтов давно известна.
Я не знаю, как на это заявление президента отреагировал Ватикан, поэтому не могу сказать. Но для меня было бы довольно интересным искать морального авторитета, в частности церкви, для того, чтобы создать площадки для переговоров на самом высоком уровне.
Ибо Римская апостольская столица – это не только какая-то церковная институция. Это субъект международного права, это государство. Государство, которое присутствует в разных уголках земного шара через свои дипломатические представительства. И так же весь мир имеет свои посольства при апостольской столице. Это очень высокая и очень мощная площадка мировой дипломатии.
Поэтому мне приятно, что, в конце концов, Украина начинает осознавать важность присутствия нашего государства на этой мировой площадке дипломатии.
— Значит, эта идея вам нравится?
— Эта идея интересная. Для того чтобы она мне нравилась, я должен понимать, как она будет воплощаться.
— А вы не считаете это пиаром?
— Все может быть. Но, скажем, вот это поиск именно морального авторитета, не какого-то там экономического, знаете ли, не какого-то милитарного, а морального авторитета, чтобы быть посредником — довольно интересно. Хотя путь посредничества при помощи церковного морального авторитета очень сложный.
И поэтому непонятно, должен ли Ватикан быть только местом, где они приедут, и между собой будут говорить, будет ли апостольская столица как институция, как субъект дипломатии, будет ли посредником – из тех разных заявлений не ясно.
Я не понимаю, ищут ли они только площадки, как, например, это был Минск. Но очевидно, что Беларусь как государство не принимала никакого участия в тех переговорах, только создавала пространство.
Если речь идет лишь о поиске такого нейтрального места, я думаю, что тогда до конца не используется вся потуга морального авторитета Апостольской столицы. Поэтому я бы еще свои предпочтения так легко не высказывал.
Но это надо принять во внимание и посмотрим. Возможно, это только хорошие набожные желания. А как оно станет воплощаться в жизнь, тогда можем выносить определенные суждения.
«У меня такое ощущение, что Зеленский понемногу начинает понимать, в чем заключается идея украинской государственности»
– Вы видели Зеленского, как только он избирался президентом, у вас была специальная встреча. Вот вы с ним снова встретились перед Пасхой. Как представитель гражданского общества, вы можете проанализировать, как Зеленский изменился за эти два года?
– Видите ли, в начале, у меня было такое впечатление, что на самом деле он был очень радостный, очень веселый. Я думаю, что возможно, не так у него, как у его команды, было такое ощущение.
— Возвышенное?
— Да, что можно найти легкое решение для сложных проблем какой-то альтернативной дорогой, возможно, каким-то взглядом кому-то в глаза, или улыбкой растопить холодное сердце северного соседа.
Я думаю, что теперь президент получил больше опыта. Заметьте, он начал меньше улыбаться, он стал прагматичным. И все же у меня есть такое ощущение, что он понемногу-понемногу начинает понимать, в чем заключается идея украинской государственности, идея патриотизма.
Знаете, раньше было ощущение, что мы не до конца знаем его программу. Какие он имеет мысли, идеи, желания.
— Но ведь программы есть на сайте, мы можем ее прочитать.
— Да, но не хватало четкого понимания, в какую сторону будет двигаться Украина. Но последние события показывают, что ответы на вопрос, каким образом Украина должна строить дальнейшее партнерство с Европейским сообществом, движемся ли мы в НАТО, начинают лучше вырисовываться.
Так же мы видим, в частности, в контексте последней эскалации, как активно начинает работать Министерство иностранных дел. И в результате этого движения Украина получила колоссальную международную поддержку. Это тоже очень интересный знак.
Еще другая черта, я бы не говорил о президенте, как о личности. Возможно, о той команде, которая с ним пришла к власти. Сначала у нас было такое ощущение, что они не знают, что с церквями делать, не знают, как строить отношения с церквями и религиозными организациями. И мы понимали, что надо с нашей стороны просто быть открытыми. Мы действительно старались быть открытыми для конструктивного диалога, когда речь шла о коммуницировании определенных основ или ценностей.
И сегодня есть определенное то ощущение. Вот сегодня, например, я поблагодарил президента за то, что даже в вопросах предотвращения следующей волны коронавируса церкви трактуют как партнеров.
Вы спрашивали о модели государственно-церковных отношений, наше видение тех отношений являются партнерскими. Не церкви под государственным контролем, не какая-то теократия, когда церкви диктуют власти, что она должна делать, а партнерские отношения во имя общего блага. И вот с тех разговоров мы чувствуем, что представления, как говорить с церквями, движутся в том направлении. И мы это считаем определенным позитивом.
— На Западной Украине довольно популярно использовать собственную церковь для пиара. Даже во время выборов президента один из ключевых кандидатов поместил месседж о вере в свой предвыборный лозунг. Как вы относитесь, что политики пиарятся на церкви и вере в Бога?
— Видите ли, церковный авторитет для политиков является большим соблазном. Многие хотят благодаря доверию людей к церкви увеличить свои политические дивиденды. Есть соблазн видеть инструментом церкви у всех политиков, и будет всегда.
Накануне очередных выборов мы всегда чувствуем, что именно это является большой проблемой. Потому что те или иные кандидаты на пост президента, то на пост депутата разного уровня, каждый раз беззастенчиво пытаются присвоить себе расположение той или иной церкви.
Я думаю, что это абсолютно недопустимо. Мы со своей стороны всегда говорим, что мы никогда не поддерживаем ни одного кандидата на место никакой функции в государственной системе. А что мы поддерживаем?
Мы поддерживаем ценности и принципы. И когда какой-то кандидат берет обязательство перед обществом воплощать в жизнь те или иные основы, тогда граждане должны сами решать. Если церковь начинают использовать как инструмент для политической борьбы, тогда церковь всегда потеряет.
Хотя есть определенные соблазны, которые не всегда удавалось, и будет удаваться церквам обойти. Например, мы живем сегодня в секулярном мире. И когда какая-то политическая партия берет на себя обязанность порой даже силой насаждать какие-то религиозные ценности, для определенных церквей это может быть соблазном.
— Что это значит?
— Соблазн, когда кто-то за меня сделает мою работу. Мы видим, что в Европе существуют такие примеры. Но потом что происходит? Когда такая партия приходит к власти и начинает силой государственного принуждения заставлять исповедовать те или иные ценности, тогда проигрывают все. И, прежде всего – подрывается доверие людей к церкви как таковой.
Нельзя кого-то заставить быть счастливыми. Знаете, это как когда-то было в советские времена: «Не умеешь – научим, не хочешь — заставим».
В религиозном вопросе в современном мире такого типа практика или политика всегда идет во вред церкви. Поэтому мы видим, что временами даже конфликты между церквями возникают из-за того, что другая церковь позволила себе быть инструментом у той или иной политической, я бы сказал, той части палитры. И это очень опасно.
Религию никогда нельзя использовать в качестве инструмента в политической цели.
— Вы же имели контакты с Порошенко? Вы его предостерегали о том, то, что он делал во время избирательной кампании, было угрожающим?
— Очевидно, мы об этом говорили. Мы говорили о том, что мы как греко-католическая церковь совершенно не хотим какой-то другой парадигмы государственно-церковных отношений. Значит, та наша позиция, которую я сейчас сформулирую, она четкая, она известная, я ее повторяю каждый раз всем, с кем общаемся. Мы действительно хотели партнерства всегда и сотрудничества во имя партнерства нашей страны, нашего народа.
– Я из Ивано-Франковска и наш мэр достаточно открыто пиарится на теме церкви, при чем у него хорошие отношения и с епископами, и с местными руководителями церквей. И у меня впечатление, что священники разрешают, ему кичится своей набожностью. Почему вы не запрещаете это священнослужителям?
— У нас есть четкая инструкция, как должны вести себя священнослужители, в частности в контексте избирательной кампании. Хотя мы констатируем определенные факты, что есть нарушения, священники нарушают эту инструкцию.
— Какие-то наказания налагаете?
– Очевидно. Позже даже делаем расследование. Я вам назову пример. Согласно нашей инструкции, священнослужитель не может быть кандидатом в депутаты.
— Да, я знаю.
— Но, к сожалению, есть такие случаи. И тогда епископ что делает? Он суспендирует этого священника.
— Что значит «суспендирует»?
— Запрещает ему осуществлять священнические функции. Потому что священнослужитель не может быть членом политической партии, которая идет к власти. Другие церкви имеют другую позицию. У нас это четкий запрет.
С другой стороны мы сегодня имеем дела с вопиющим популизмом. Тот или иной мэр, та или иная политическая партия будет озвучивать то, что люди хотят слышать. Будет ли потом выполнять то, что обещали – нет. Но для того, чтобы благосклонность снискать – и в церковь будут ходить, и будут показывать свою набожность на камеру, чтобы завоевать симпатию. И это большая беда.
«Кризисы веры есть у каждого человека, который ищет ответы на новые вопросы, которые ставит жизнь»
– Вы смотрели фильм «Два папы»?
— Нет, не смотрел.
— Я рекомендую. Фильм о Бенедикте XVI и папе Франциске, построенный на диалогах о вере. И там показан папа как простой человек, у которого так же есть какие-то переживания, есть сомнения, ищущего Бога. За 10 лет председательства в УГКЦ, вы испытывали кризис веры? Не говорю про уныние, а имею в виду, переживали ли вы сложности в ваших личных отношениях с Богом?
— Каждый верующий человек — это человек в пути. Наш путь веры – это путь к полноте познания Бога. Как говорит апостол Павел, мы здесь на земле видим Бога, словно в зеркале и постоянно возрастаем до полноты Христа. И поэтому для христианина, который верует, это нормально – сомневаться, это нормально постоянно быть в диалоге с Богом и спросить у него, как правильно поступить.
— Вы с Богом когда-нибудь ссорились?
— Я бы сказал, что у меня были разные обстоятельства, когда я не понимал, как правильно поступить. Мы не имеем заранее приготовленных ответов на все новые вопросы. Новые вызовы требуют новых ответов. Является ли тот ответ правильным? Очевидно, что так же есть определенная оценка своих поступков, своих решений. Мы это называем экзаменом совести. Нас учили каждый день проводить экзамен совести.
То, что вы спрашиваете, были ли наши ответы адекватными или наши действия были правильными. Мы, возможно, где-то не совершили греха. Хотя в церкви есть еще другой способ, как выверять свои решения. Ибо церковь это есть сообщество. Слава Богу, церковь это не есть монархия, это не какая-то институция солистов или суммы монологов. Церковь — это сообщество. И вот мы имеем на уровне всей нашей церкви синод епископов, где мы советуемся, вырабатываем нашу позицию. Хотя есть разные страны с разным законодательством, даже относительно ковидных правил жизни.
Так же, когда нужно понять, как правильно отреагировать, у нас есть разные группы для консультаций по разным частям жизни, различных экспертов, которых я созываю для того, чтобы мы могли понять, как правильно отвечать.
— У меня вопрос больше о Ваших персональных переживаниях.
— Когда речь идет о персональном кризисе, я никогда не сомневался в том, существует ли Бог, или те или иные истины, которые Господь Бог нам открывает, истинны они или нет. Я, возможно, здесь веду себя как бывший преподаватель богословия, у меня определенные есть научные инструментарии, как интерпретировать Священное Писание или как отвечать на те или иные вопросы.
Но кризисы веры есть у каждого человека, который ищет новые ответы на новые вопросы, которые ставит жизнь. Я бы не говорил о кризисе, я бы говорил о поиске. Потому что сегодня слово «кризис» имеет негативную коннотацию.
Тот поиск, что кризис де-факто это есть «кризис» с греческого языка, это является моментом, где надо искать ответ, делать выбор. Поэтому такой поиск он постоянный. Потому что речь не идет только обо мне. Если бы я делал только поиск уступков как частное лицо, это одно, это довольно легко. Но я несу ответственность не только за себя. И поэтому такой поиск он является почти постоянным.
И поэтому я ищу советы. Вот когда есть какая-то такая вот кризисная ситуация, я ищу советы мудрых людей, возможно, которые лучше знают тот или иной участок человеческого бытия или человеческого знания. Никогда не нужно думать, что мы всезнайки, что мы всемогущи, что мы сами себе дадим совет. Такая самоуверенность – это первый шаг к упадку.
Вопросы от клуба читателей «Украинской правды»
– Когда греко-католики перейдут на Григорианский календарь, чтобы дать толчок для перехода Украины к празднованию со всем миром? Если можно, кратко давайте ответим на эти вопросы.
— Если коротко, то не скоро (смеется).
— Следующий вопрос. По результатам встречи с премьером, не кажется ли вам странным, что два десятка мужчин, которые физически не могут рожать, обсуждают вопрос запрета суррогатного материнства?
– Нет. Потому что суррогатное материнство с коммерческой целью – это вопиющий факт торговли людьми, торговли достоинством женщины. Мы не говорим о моральной оценке феномена суррогатного материнства, хотя католическая церковь имеет свою позицию по этой теме. Мы говорим о суррогатном материнстве с коммерческой целью. Я думаю, что это вопиющий беспредел, требующий четкого законодательного решения.
— Другой вопрос. Вы заявляли, что контрацепция – это грех. Что, по вашему мнению, больший грех: вероятное инфицирование партнера ВИЧ или использование презерватива?
— Прежде всего, использование презерватива или вообще контрацепция как таковая, является объективным грехом. Это моральная позиция католической церкви. Она не является вполне эффективной для предотвращения ВИЧ-СПИДа. Для того чтобы можно было говорить об эффективном предотвращении ВИЧ-СПИДа, нужно вести упорядоченную половую жизнь.
— И последний вопрос. Что Украинская греко-католическая церковь может дать молодому поколению, которое не знало Советского Союза?
— Я думаю, четкие ориентиры для их жизни. Потому что каждый молодой человек ищет ответы на вопросы – что является основным в его жизни, а что второстепенным? Где та точка опоры, на которую он может опереться, чтобы перевернуть мир, как говорил Архимед? И вот как раз такого типа нравственные ориентиры молодой человек может найти в христианской вере.
Автор: Роман Кравец
Источник: УП
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.