Назначенный почти год назад руководитель Национального антарктического научного центра Евгений Дикий совершил за это время мини-революцию в антарктической программе Украины.
Украина вспомнила, что входит в ограниченный круг государств, которые проводят полярные исследования. Украинцы узнали про станцию в Антарктиде больше, чем за все предыдущие 23 года. В 1996 году страна приобрела базу «Фарадей» у британцев за символическую плату, изменив название на «Академик Вернадский».
Сейчас украинцы восхищаются полярниками, следят за первым обновлением станции и имеют возможность наблюдать за пингвинами, которые гнездятся просто поблизости. А между тем еще год назад функционирование станции чуть не оказалось на грани срыва.
ДЛЯ УКРАИНЫ АНТАРКТИДА ЯВЛЯЕТСЯ ПРИБЫЛЬНОЙ СТАТЬЕЙ
— Вы себя позиционировали кризисным менеджером. Чего удалось достичь за этот год?
— В целом мы уже работаем не в кризисном режиме. Удалось избежать истории, которая была тогда, когда меня назначали. Тогда под угрозой оказалась пересменка и возникла опасность, что станция останется замерзшей и безлюдной.
Раньше мы выполняли два вида работ. Во-первых, работа зимовального отряда — стражей, которые круглый год снимают одни и те же показатели. Это, Слава Богу, не прерывалось никогда. А вторая часть – это сезонный отряд, приезжает только на антарктическое лето. Он преимущественно состоит из биологов и геологов. Они отбирают образцы, которые в течение года исследуют на разных континентах.
Когда мы перестали ходить своим флотом, то этот отряд постепенно уменьшался. В 2017 году сезона не было вообще. В 2018-м нам удалось сделать двухнедельный сезон во время пересменки – это тот, который чуть не сорвался. Это было очень интенсивно, 12 специалистов спали по несколько часов в сутки. А в 2019-м на станции работает полноценная сезонная экспедиция, 26 человек.
— Вы впервые провели открытый конкурс в зимовальный состав. Было 12 претендентов на каждую вакансию – по вашим словам, больше, чем ожидали.
— Мы не были готовы обработать такое количество анкет, поэтому процесс затянулся. Но в итоге имеем очень сильный состав следующей зимовки.
— И вы после 20 лет запрета открыли «Вернадский» для женщин. С чем был связан этот запрет?
— Это очень привлекло внимание прессы, но я надеюсь, что мы в последний раз об этом говорим. Это достижение, которым я не могу щеголять при своих западных коллегах, потому что это то же самое, если бы взрослый человек похвастался бы, что научился чистить зубы. Мне доктора наук рассказывали чушь, что женский организм не приспособлен к условиям Антарктики… В 54 км от украинской станции размещена база американцев «Палмер», и там половина женщин.
— Во второй украинской экспедиции была беременна климатолог Светлана Краковская.
— Была, сейчас она живая — здоровая, уже имеет четверо детей. Кстати, ее муж Роман Братчик сейчас пошел в составе сезонного отряда.
— Еще у вас появились спонсоры. Они обеспечили экипировку и бытовую химию для членов экспедиции, а также улучшение связи на станции. Такое сотрудничество НАНЦ с бизнесом происходит впервые?
— Да, раньше такого не было. Кроме легендарной истории о первой украинской экспедиции в Антарктиду. В голодные 90-е вообще ничего не было, тогда по спонсорам собирали все. А дальше со спонсорами почему-то не работали.
— На проводах экспедиции были представлены образцы экипировки, все украинского производства. В частности, лыжи.
— Лыжи делали на заказ под условия Антарктиды, ибо спортивные туда не годятся. Мы стараемся сотрудничать, прежде всего, с украинскими производителями оснащения. Часть дает нам скидки, а часть дарит при условии, что мы протестируем одежду и обувь в новых условиях.
— Наибольшим достижением вы называете также возвращение Центра научной работы.
— Это вещь, которая незаметна сбоку. Центр просто занимался перевозкой экспедиции, которая состояла из ученых различных институтов. Но вдумайтесь в наше название – Национальный антарктический научный центр. Очевидно, что это должно быть не просто логистическое учреждение, а научное, которое часть исследований выполняет самостоятельно. Как ни странно, раньше этого не было.
Когда я пришел, 30 научных ставок в НАНЦ были свободными. И за год мы во-первых, собрали всех ученых, которые связаны с Антарктидой, в том числе тех, которые не находили общего языка с прежним руководством Центра. Также привлекли научную молодежь после получения образования за рубежом. И ныне имеем сильную научную команду, которая анализирует две трети полученных в Антарктиде данных.
В этом году удалось частично восстановить морское направление исследований, которые не проводились последние 17 лет – с момента, когда перестали ходить собственными кораблями. Восстановление своего научного флота – это задача не на один год. Мы работаем с украинской компанией «Интерпромфлот», которая ведет вылов криля в Южном океане. Используем рыболовецкий трайлер «Море содружества», который ходит под флагом Украины.
Кстати, это то, чего не знают. Для Украины Антарктида не является убыточной статьей. Там работают 4 украинские рыболовецкие компании, суммарно дающие около 200 рабочих мест. Сумма налогов, которые платят эти компании, сопоставима с годовым бюджетом антарктической программы.
— Каковы ваши дальнейшие шаги по реформированию Центра?
— Следующий шаг — сделать Центр известным в мире и влиятельным учреждением. Наука интернациональная. И ты либо делаешь вклад в мировую науку, или не делаешь в принципе. Потому что вариант «мы впервые в Украине сделали» – это не то. Деньги налогоплательщиков не надо тратить на изобретение велосипеда. За один год это не делается в принципе. Например, Китай сумел поднять свою науку до уровня мировых лидеров из состояния хуже, чем мы имеем сегодня. У них на это ушло 20 лет целенаправленной государственной политики.
ИЗ-ЗА ЧИНОВНИКОВ НЕЛЬЗЯ ДОСТУЧАТЬСЯ ДО МИНИСТРОВ-РЕФОРМАТОРОВ. АНТАРКТИЧЕСКИЙ ЦЕНТР БЫЛ ИМЕННО В ТАКОЙ СИТУАЦИИ
— В Украине есть намек на такую целенаправленную политику? Я хочу вернуться к бюрократическим преградам, которые вы преодолевали. Первая ситуация случилась в прошлом году. Отправка сезонного отряда чуть не сорвалась из-за того, что Антимонопольный комитет обязал вас уточнить тендерные документы. Вы все вовремя сделали, но один из участников торгов подал жалобу, и ее долго рассматривали. Причем АМКУ убеждает, что также действовал законно.
— Надо отдать должное – на финальной стадии Антимонопольный комитет действительно разобрался в ситуации, подключился лично председатель АМКУ Юрий Терентьев. Он понял, что мы не имеем специалистов публичных закупок и консультировал нас. Сегодня 8 наших сотрудников прошли специальные курсы, но на тот момент таких специалистов действительно не было. Я сам морской биолог, и мне за год пришлось освоить кучу финансовых и юридических моментов.
И я не отказываюсь от своих слов. На момент, когда я пришел на пост, то все напоминало целенаправленный срыв тендера. Причем, именно на уровне клерков АМКУ, или действительно не понимали рисков ситуации, или, возможно, были предвзятыми.
— В этом году во время процедуры жалоб не было, и все прошло без преград?
— Для нас загадка, почему те же люди, которые в прошлом году подавали жалобы, четко зная, что они контракт уже не получат, в этом году жалобы не подавали. Или они поняли, что это безнадежно, или это связано с тем, что против компании, которая в 2018-м подавала жалобы, уже около года ведется уголовное производство.
— Еще была ситуация, когда у Центра чуть не забрали финансирование на ремонт станции. Выделили только средства на экспедицию. Вы написали очень эмоциональный пост о том, что делали все тихо по процедуре – собирали все необходимые документы и представления. Но это не подействовало и пришлось снова выносить ситуацию в публичную плоскость.
— Именно так, я пытался не кричать публично, чтобы нам дали деньги на модернизацию. Порядок получения государственных средств. Мы подаем запросы в Минобразования, а оно подает в Минфин. И вот наш запрос где-то потерялся среди клерков двух министерств. Когда я увидел проект госбюджета-2019, то ужаснулся. Если проект уже внесен в Раду, то его трудно поменять, но народные депутаты могут внести изменения.
Поэтому я попытался работать с комитетом по вопросам образования и науки, где меня заверили, что на стадии слушаний в парламенте бюджет скорректируют. Но это тоже не сработало. Причем такое впечатление, что ни одного злого умысла не было, просто все прошляпили поданные нами бумаги. И тогда уже пришлось кричать публично, потому что был шанс, что меня услышат наверху.
— Значит, тот эмоциональный пост был адресован непосредственно министрам?
— Одна из ключевых проблем управленческой системы в Украине – среднее звено. Есть очень прогрессивные министры и заместители министров, которые имеют стратегическое видение и делают позитивные изменения — в Минобразования и Минфине с первыми лицами все очень красиво. И есть бурное гражданское общество, которое многое делает на низовом уровне. А между ними – плита серого цемента, через которую министры-реформаторы и гражданское общество не могут друг до друга достучаться.
Это государственные служащие, которые пересидели по 10 министров и пережили несколько волн реформ. У них подход: пересидеть и эту реформу. И мы в какой-то момент погрязли в этой серой зоне, но, к счастью, дальше включились первые лица.
Оксана Маркарова и Лилия Гриневич лично включились в наш вопрос. А дальше нас услышали и народные депутаты. Другое дело, что это пришлось делать косо криво. Вместо того чтобы дать нормальный бюджет на 2019 год требующиеся средства были предоставлены в декабре при корректировке бюджета-2018.
А известная проблема любых бюджетных средств – с первым ударом часов нового года они превращаются в тыкву. И чтобы они не сгорели 31 декабря, Кабмину пришлось принимать отдельную поправку в 117-ое постановление, которое позволяло нам делать оплату после нового года. И сейчас эти средства активно используются.
На бумаге мы живем бюджетным годом, а в реальности – антарктическими сезонами. Наш сезон совпадает с антарктическим летом — с декабря по апрель. Поэтому переход из одного бюджетного года в другой – это одна из наших проблем. А новая редакция постановления Кабмина очень смягчила ее. И за это надо благодарить, в первую очередь, Маркарову, потому что это постановление Минфина.
ДОВЕЗТИ НОВЫЕ ДИЗЕЛИ ЗА 7 МЛН. НА СТАНЦИЮ В ЭТОМ СЕЗОНЕ МЫ НЕ УСПЕЕМ. ЭТО ДЕЛО СЛЕДУЮЩЕГО ГОДА
— В итоге вы получили средств достаточно? Ведь впервые за 25 лет начата модернизация базы «Академик Вернадский».
— То, что нам дали на 2019 год и декабрьский транш с 2018-го – это идеальный вариант, который должен быть каждый год. Сначала выделили одну сумму, а в декабре добавили еще 19,6 млн. На 2019 год вновь предусмотрены средства только на обеспечение экспедиции. Пока мы еще используем декабрьские средства, и модернизация идет полным ходом.
— Суммарно сумма, которую вы получили в 2018 году – около 3 миллионов долларов.
— В принципы 3 млн. долларов – это уровень, который делает нас полноценной полярной программой.
— Уже показывали видео с новой метеостанцией и современной лабораторией на станции. Вы успеете обновить все?
— По-хорошему, надо, чтобы еще один сезон – с 2019 на 2020 год — выделили средства не только на экспедицию, но и на модернизацию станции. И тогда следующие 10 лет можно будет только поддерживать экспедицию, то есть заниматься исключительно наукой.
— Что по модернизации станции вы успеваете сделать в этом году, а что остается на следующий год?
— Мы сейчас успеваем очень многое закупить, но не все из этого — установить. Сейчас полностью меняются кабели, опреснитель, инснератор (устройство, которое прессует мусор для вывоза), чинится крыша. Упомянутая вами лаборатория уже полностью закуплена и установлена. Теперь мы можем делать полный цикл исследования, вплоть до выделения ДНК. Метеокомплекс полностью автоматизирован.
А вот установка новых дизелей — это почти 7 миллионов гривен. Они только недавно изготовлены на заказ на заводе в Гетеборге. Причем, мы оплачивали напрямую в Швецию без посредников. У шведов так не принято, но они пошли навстречу, потому что Антарктида для них также звучит престижно. Довезти дизель к станции в этом сезоне мы не успеваем. Будем устанавливать, начиная с декабря.
— Что со связью на станции? Ранее известия с базы получали всего раз в неделю.
— В 2017 году было всего полгигабайта, когда могли отправлять один текстовый мейл в неделю. В прошлом году мы дотянули до 10 Гб, и текстовые е-мейлы мы могли проверять регулярно. Народ себе позволял даже голосовой скайп с семьями. Сейчас имеем 30 Гб на месяц. За них платим 5 тысяч долларов в месяц, такие расценки устанавливает монополист.
Следующий уровень — это лимиты не по гигабайтам, а по скорости передачи. Это требует серьезных дополнительных вложений. А во-вторых, — дополнительных исследований, или хотя бы один из геостационарных спутников покрывает с нормальной силой нашу территорию. Три года назад ни одного такого спутника точно не было. Сегодня аргентинцы якобы запустили серию спутников, направленных на этот регион. Но за зиму надо проверить, и только после того вкладывать около 100 тысяч долларов в новую антенну.
— Считается, что бар на украинской станции является лучшим в Антарктиде. Откуда такой статус?
— Недавно провели рейтинг баров по континентам, и там победил наш «Фарадей». Он крошечный, всего на три столика. Сделанный в стиле классического британского паба, и мы в отличие от станции его не переименовывали. Но мы его обновили. Во всех других барах можно выпить только привезенные с континента напитки, а мы имеем свой собственный самогонный аппарат. Делаем хоммейд водку «Вернадовку», у нее довольно специфический рецепт с сухофруктами. А наша станция одна из самых посещаемых, потому что является самой южной точкой, до которой доходят туристические лайнеры.
— Если так, то насколько туризм можно рассматривать как статью дохода?
— Брать деньги за посещение Антарктиды не принято. Другое дело – продажа сувениров. Мы сейчас изучаем, как это соотнести с украинским законодательством. Потому что мы научное учреждение и зарабатывание на сувенирах – это однозначно было бы нецелевое использование. Поэтому сегодня сами наши зимовщики за собственные средства имеют право привезти в Антарктиду сувениры из Украины. В этом году разработали аттракцион – каждый желающий сможет сам выковать себе гривну из Антарктиды.
ПЕРСПЕКТИВА ВОССТАНОВЛЕНИЯ АНТАРКТИЧЕСКОГО ФЛОТА: ПОКА МЫ НЕ ПОТЯНЕМ БОЛЕЕ ОДНОГО КОРАБЛЯ
— Каковы перспективы восстановления флота? Понятно, что это вопрос далекого будущего…
— Возможно и близкого. Сейчас мы пытаемся повторить историю нашей станции. Мы переписываемся с двумя станциями, которые скоро планируют вводить в эксплуатацию совершенные космические по нашим понятиям корабли. А соответственно мы положили глаз на их старые суда, но в очень хорошем состоянии. Уже даже есть несколько хороших вариантов.
— Эти корабли вам нужны для чего? Чтобы ходить с острова, на котором размещена станция, на материк, для доставки продовольствия с Украины?
— Не корабли, а корабль. Больше мы пока не потянем. Когда у нас появится корабль (я говорю когда, а не если), то он будет базироваться на юге Аргентины или Чили. Гонять этот корабль в Украину будет выгодно лишь при условии, если мы будем иметь работу на севере, в Арктике. Судно может работать на юге в антарктическое лето, а в привычное для нас лето – в Арктике. В таком режиме в частности работает знаменитый немецкий ледокол «Пола Штерн». Так работает много круизных лайнеров.
И корабль нам нужен не только для логистики. Наличие собственного научно-исследовательского судна, наконец-то позволит нам самостоятельно проводить океанографические исследования. Ибо, как бы мы не любили крилевый трайлер «Море содружества», наука для него является побочным занятием, из-за которого его отрывают от основной работы.
— Вы говорите, что сейчас больше одного судна Украина не потянет. А сколько их должно быть в идеале?
— Я все-таки остаюсь жестким реалистом. Американская антарктическая программа – это 600 млн. долларов в год. Южная Корея – 100 миллионов. Но давайте все-таки не будем себя сравнивать с ними, учитывая, поскольку мы более бедная страна. Я считаю нормальным для нас польский и турецкий уровень. Эти две страны вышли на уровень финансирования полярной программы около 10 млн. долларов в год.
Это подъемно для украинского бюджета, а вот меньше – это не серьезно. На такую сумму, в отличие от французов или американцев, наши ученые способны давать результат. Просить больше в ближайшие 20 лет я считал бы некорректным. Станем богаче, разовьемся – тогда и финансирование науки пропорционально возрастет.
УКРАИНА – ОДИН ИЗ МИРОВЫХ ЛИДЕРОВ ИЗМЕРЕНИЯ МАГНИТНОЙ СФЕРЫ ЗЕМЛИ
— Какое значение имеет украинская станция для мировой науки?
— Наша станция основана летом 1946-47 годов, и с тех пор исследования на ней не прерывались. Именно на станции «Фарадей», тогда еще британской, обнаружили озоновую дыру. Все движение и миллиардные вложения в спасение озонового слоя начались с того, что на далекой станции физики увидели, что с озоном проблемы. Сейчас мы продолжаем все исследования и остаемся солдатами озонового слоя – в дождь, снег, мороз, но каждые 3 часа озон измеряют.
По целому ряду параметров больше нигде на планете нет таких непрерывных рядов исследований в одной и той же точке. А чем дольше наблюдение, тем более сложные тенденции можно выявить. И Британия нам передала станцию при условии, что минимум 10 лет мы будем продолжать все эти ряды исследований.
— И до сих пор вы предоставляете все данные британцам?
— Не только им. В Антарктике не принято сидеть на своих данных. Наоборот, считается хорошим вкусом давать их в открытый доступ и вместе обрабатывать.
— Всем по нраву такие правила?
— С Россией и Китаем бывают проблемы. А все западные страны этого придерживаются, и нам их данные доступны.
— Значит, сейчас научные достижения украинцев заключаются в сохранении цикла исследований?
— Мы апгрейдили научное наследство, которое получили, и реально имеем, чем гордиться. Сделали значительный прогресс в исследование магнитной сферы Земли, который измеряется на полюсах. Магнитные бури влияют и на здоровье. Но кроме того они влияют на все гаджеты. И если влиянием на смартфон можно пренебречь, то влиянием на компьютеры аэропортов пренебрегать нельзя.
Украина – одна из лидеров измерения магнитного пульса Земли. Начиная с того, что у нас изготавливают лучшие в мире магнитометры (работают при температуре от -100). Также стоят антенны Харьковского радиоастрономического института, которые измеряют процессы в ионосфере – там, где магнитное поле сталкивается с солнечным ветром.
Одна их антенна стоит у нас на «Вернадском», одна – на норвежском Шпицбергене и одна – под Харьковом. Благодаря этим трем точкам Харьковский институт измеряет грозовую активность в атмосфере всей планеты. Фактически это независимый термометр, который определяет глобальное потепление. Чем больше воды испарилось, тем больше грозовых разрядов, а просто с земли их не увидишь. И это полностью украинское изобретение.
— Какую стезю преодолевают биологи?
— Занимаются изучением экстримофильных организмов Антарктиды, которые выживают под жестким ультрафиолетом при отсутствии озонового слоя, и существуют из-за безумных колебаний температуры. Изучают, какие гены обеспечивают такую стойкость, а дальше уже чисто эти гены могут использоваться в биотехнологиях в Украине.
Например, система медицинской диагностики PLR базируется на одном ферменте бактерии, которую нашли в гейзерах Йеллоустонского национального парка. Казалось бы, что может быть менее практично от изучения бактерии в гейзерах. А патент продали за 300 млн. долларов.
Станция размещена в точке, где быстрее всего на планете происходят климатические изменения. За время наблюдений здесь средняя годовая температура изменилась на 3 градуса. Это примерно как климатическая разница между Киевом и Хельсинки. Вот представьте, что за время наблюдений климат изменился с финского на украинский. Соответственно мы первые отслеживаем все изменения климата, и первые даем предупреждение о таянии ледников.
ИМЕТЬ ЕЩЕ ОДНУ УКРАИНСКУЮ СТАНЦИЮ В АНТАРКТИДЕ – НЕ ТАКИЕ И ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПЛАНЫ
— Объясните нюансы сотрудничества с британцами.
Начнем с того, что первый советский исследователь, погибший в Антарктиде, — Виктор Хмара с Полтавщины. Это 1956 год. Летали сюда преимущественно на самолетах «Антонов». А ездили — на вездеходах производства ХТЗ, называвшихся «Харьковчанка». В них и происходили все исследования. А соответственно, откуда экипаж? С заводов-производителей.
И сейчас мы стараемся использовать все инженерные подходы, которые были у британцев, и меняем их на современное оборудование. Единственный недостаток нашей станции в том, что рядом физически невозможно обустроить взлетную полосу. Поэтому британцы ее и решили передать. В остальном станция шикарная.
— Антарктида является уникальной территорией за пределами национальных юрисдикций. И такой она будет как минимум до 2048 года – пока действует соответствующий договор. Российские СМИ любят нагнетать о том, что после этого начнется война за ее распределение. Если это так, может ли Украина на что-то рассчитывать?
— По правовому режиму Антарктида сейчас – это лучшая часть планеты. И она не такая маленькая – 10% от площади всей планеты, там мирно сотрудничают различные корпорации и государства. Фактически там отрабатывается модель, по которой завтра будут осваивать Луну или Марс. Там нет никакой вооруженной деятельности.
Но и это произошло не от хорошей жизни. Договор об Антарктике подписан в 1959 году из-за того, что в 1957-58-х британцы и аргентинцы еще не стреляли друг в друга, но уже стреляли над головами и высаживали экипажи станций друг друга. Собрались великие державы и предостерегли, что мир не готов через 14 лет после завершения Второй мировой начинать новую войну за кусок льда. Был выработан нейтральный правовой режим.
Но к моменту заключения этого договора 7 стран успели заявить территориальные претензии на различные куски Антарктиды. Это Аргентина, Чили, Великобритания, Франция, Австралия, Новая Зеландия и Норвегия. СССР и США тогда заявили, что претензий не высказывают, но резервируют за собой такое право. Кстати, уже есть прецедент рождения в Антарктиде — у аргентинцев. Это был политический момент, и им было важно показать, что первый гражданин Антарктики, рожденный на их станции.
Думаю, что в ближайшее время действие договора об Антарктике не прекратят, потому что никто не готов к пересмотру территорий. Возможно, даже будет выработан режим, по которому этот договор станет бесконечным. А вот протокол о добыче ископаемых не продолжат.
— Значит, у нас остается 30 лет, когда мы можем видеть нетронутую Антарктиду?
— На самом деле эти 30 лет пролетят очень незаметно, и ископаемые из Антарктики начнут добывать так, как сейчас вылавливают рыбу и криль. Сегодня лимиты на вылов устанавливает комиссия по международным живым ресурсам Антарктики, причем, каждая страна имеет право вето.
Думаю, что с 2048-го аналогичным образом будут распределяться и минеральные ресурсы. И соответственно приоритет получат те страны, которые сейчас имеют станции. Вопрос, есть ли в Украине компании, что будут способны в таких условиях разрабатывать месторождения, но я надеюсь, что к 2048-го они будут.
Сейчас мы уже работаем над тем, чтобы в Антарктиде снова появились «антоновские» самолеты. Там есть целый рынок логистических услуг для других экспедиций. Сейчас монополистами являются россияне с одним стареньким ИЛ-86, они не могут покрыть всего спроса.
— Мечты о сооружении или получении Украиной еще одной станции в Антарктиде все еще остаются мечтами или постепенно переходят в реальность?
— Это не такие и фантастические планы. Для этого есть определенная процедура. Надо написать подробное экологическое обоснование, где объяснить, что вреда от новой станции не будет или он будет минимальным. И далее это выносится на ежегодное совещание. Утверждение занимает 2-3 года.
По моему мнению, самая оптимальная полярная программа для Украины: один полноценный научно-исследовательский корабль, две станции в Антарктиде и одна станция в Арктике. Станция «Вернадский» сегодня является раем для биологов, а новая пригодится астрономам, исследователям космоса и ледяного покрова.
Новую станцию лучше расположить не на берегу, а в глубине континента. Есть два пути — строить станцию с нуля или найти б/у. А станцию на севере, в Арктике, лучше всего ставить на острове Шпицберген. В районе 10 млн. долларов в год в это можно было бы вписаться.
— Вы упомянули о перспективе исследований на другом полюсе Земли, в Арктике. Сейчас Украина их не ведет, и станции там нет. Продолжались переговоры с канадцами по сотрудничеству. Как они продвигаются?
— Возможно, летом наши первые исследователи поедут в канадскую Высокую Арктику. Когда произойдет — тогда и поговорим. Канада не имеет своей антарктической станции, но имеет сеть 12 арктических станций. Согласно этому канадские исследователи могли бы работать на станции «Академик Вернадский», а украинских ученых – приглашать на свои базы.
— Сегодня продолжается разработка Национальной антарктической программы на 2020-2030 годы. Там все ли эти планы будут отражены – покупка корабля, дополнительная станция в Антарктиде и еще новая станция в Арктике?
— Разработана концепция этой программы, и мы закладываем туда указанное видение.
Автор: Ольга Скороход
Источник: Цензор.НЕТ
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.