Но когда «конкуренты» бьют и пытают, то это, как не старайся придерживаться дипломатии, именно война. И если сотрудники ГПУ могут просто так захватить двух технических работников НАБУ и издеваться над ним часами, не осознавая, что конфликт неизбежно станет публичным, то как они ведут себя с другими?
Тем не менее, никто из тех, кто проводил задержание, в том числе печально известный прокурор Сус, даже не отстранен от дел на время расследования, которое будет проводить Служба безопасности Украины (СБУ).
На пресс-конференции в четверг генеральный прокурор Луценко, не моргнув глазом, заявил, что якобы виноваты обе стороны: законодательство нарушили и сотрудники НАБУ, и прокуроры ГПУ.
Тактика Луценко понятна: смешать «белое» с «черным» – и в результате получить «серое», распределив ответственность за конфликт между всеми участниками.
Луценко настаивает, что в НАБУ работают бывшие прокуроры ГПУ. Сытник считает, что это откровенная манипуляция. «Мы работаем по-другому, а они хотят доказать обществу, что мы такие же, как они», – считает директор Антикоррупционного бюро. Хоть он и не признает войны, в здании Бюро вот уже две недели дежурит спецназ НАБУ. На тот случай, если «конкуренция» вдруг снова перейдет в стадию обострения.
ПОЧТИ ВСЯ ГПУ ПОДСЛЕДСТВЕННА НАМ В СЛУЧАЕ СОВЕРШЕНИЯ КОРРУПЦИОННЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ. И ЭТО, В ПРИНЦИПЕ, НЕ МОЖЕТ ИХ УСТРАИВАТЬ
– НАБУ было создано как орган, цель которого противодействовать коррупции. Прокуратура всегда была инструментом политических элит, который помогает осуществлять эти коррупционные схемы. Вы с самого начала – по разные стороны с прокуратурой. Но почему конфликт возник именно сейчас? Какие причины?
– Я считаю, что первопричиной напряженных отношений является то, что созданием Национального антикоррупционного бюро и Специализированной антикоррупционной прокуратуры (САП) разрушена монополия старой, нереформированной прокуратуры на привлечение прокуроров к ответственности. Всем прекрасно известно, что прокуратура всегда сама решала, каких прокуроров отдавать под обвинения, а каких – нет. Сейчас появился независимый орган, который неподконтролен никому, кроме общества, и который, фактически, начал ломать эту монополию. Есть ряд привлеченных прокуроров, достаточно высокого уровня. Стоит вспомнить наше первое производство в отношении сотрудника Генеральной прокуратуры, который пытался дать взятку за то, чтобы попасть на работу в НАБУ.
– Это был первый случай?
– Да. Потом мы уличили в Тернополе нескольких прокуроров. Это прокурор города, первый заместитель, заместитель прокурора области. Сейчас досудебное расследование этого дела на завершающем этапе. Впоследствии мы задержали заместителя прокурора Киевской области. К сожалению, это как раз тот человек, который сменил на посту печально известного «бриллиантового прокурора». Затем был задержан представитель Херсонской прокуратуры. Это те дела, которые уже реализованы. Есть ряд дел, которые еще не реализованы.
– Но эти дела также касаются прокуроров?
– Да, с ними сейчас работают детективы. Конечно, это прокуратуру смущает, потому что ни один прокурор не может чувствовать себе в безопасности…
– Если говорить о проценте «прокурорских» дел, то это сколько? Где-то треть дел?
– Я не готов называть цифры. У нас есть несколько направлений работы. Это оперативная работа, аналитическая работа, есть обращения от народных депутатов и граждан относительно коррупционных преступлений прокуратуры. Например, дело о хищении сахара «Аграрного фонда», где задержан заместитель прокурора Киевской области, было зарегистрировано на основании обращения исполняющего обязанности председателя «Аграрного фонда».
– Кто является драйвером открытия дел на прокуроров?
– Нет какого-то постоянного канала. Поступает очень много информации, мы ее принимаем, обрабатываем, анализируем, проверяем оперативным путем, регистрируем уголовные производства, работа ведется в этом направлении. Прокуратура, руководство прокуратуры областей, почти вся Генпрокуратура – это те субъекты, которые подследственны нам в случае совершения коррупционных преступлений. Это один из наших приоритетов, и это, в принципе, не может устраивать прокуратуру, которая раньше сама решала, кого привлекать из прокуроров, а кого нет.
– Вы – новый орган в правоохранительной системе, у вас есть свои инструменты. Уже много месяцев депутаты не могут принять закон, чтобы вы имели возможность для осуществления самостоятельного прослушивания. Если сравнивать инструменты, с которыми работаете вы и ГПУ…
– Смотрите: у нас 150 детективов, возможно, будет чуть больше – общее количество всего 225 детективов на всю Украину. В прокуратуре 12 тысяч человек, плюс прокуратура тесно сотрудничает с подразделением «К» СБУ, там еще несколько тысяч человек, у которых свои оперативные возможности. То есть мощности нельзя сравнивать вообще, в принципе. Их больше в 10 раз.
– Если вы говорите, что это не война, то что тогда…
– Просто у прокуратуры более широкая компетенция. У них также есть процессуальное руководство по общеуголовным преступлениям. То есть у прокуратуры должен быть инструмент не только по борьбе с коррупцией, у них также большой объем занимают общеуголовные преступления. Поэтому сравнивать наши кадровые наполнения не совсем корректно… У нас относительно небольшой коллектив – по закону, 700 человек. НАБУ – это функционально независимый орган, поэтому мы фактически небольшая команда детективов, которая при поддержке других служб пытается расследовать эти дела. В принципе, за последние полгода мы вышли на положительную динамику.
НЕЗАКОННОЕ ЛИШЕНИЕ СВОБОДЫ – ЭТО УЖЕ ПРОСТО КАКАЯ-ТО НОВАЯ ЭПОХА В ИСТОРИИ ПРОКУРАТУРЫ
(В течение интервью Артем Сытник все время отвлекается на телефоны. Тяжело вздыхает. А потом звонит кому-то: «Снимай людей, это уже не наша подследственность»).
– Это вы с Луценко переписываетесь? Почему тогда они вас обвиняют в превышении полномочий?
– Лучший способ защиты – это нападение. И на встрече с президентом, и во время переговоров с генпрокурором я говорил о том, что действия работников Национального антикоррупционного бюро 12 августа были законными и правомерными. Наблюдаем явные спекуляции о том, что работники НАБУ якобы превысили полномочия при проведении негласных действий.
– Вас обвиняют в том, что не было санкций на эти действия. Это так?
– Чтобы снять эти вопросы, я еще раз подчеркиваю: там было два решения суда относительно проведения негласных следственных действий – и за конкретным лицом, и за конкретным местом. Почему я с легкостью принял решение передать для объективности расследование в СБУ? Потому что мы уверены, что ничего не нарушили.
– Но ранее СБУ обвиняла вашу сотрудницу в том, что она якобы связана с коррупцией. Не боитесь, что и в этом деле обвинят сотрудников НАБУ?
– Не путайте отдел «К», который сотрудничает с тем самым отделом ГПУ (где работает Сус – УП), и главное следственное управление. Это совсем другое подразделение. «К» – это не следственное подразделение, это оперативное подразделение.
– Но они обвиняли вашу сотрудницу…
– Ну, составили там протокол, что она прочитала три лекции.
– Но это также сигнал.
–Да, сигнал. Если бы не было сопротивления, тогда я бы, пожалуй, сделал для себя выводы, что мы что-то неправильно делаем.
Когда мы начали расследования определенных уголовных производств, то, конечно, появились такие острые моменты и попытки провести обыски.
Итак, возвращаясь к инциденту 12 августа, в этом конспиративном помещении находились два технических, подчеркиваю – технических (!) – работника. Они не принимают решение о проведении негласных следственных действий – а выполняют его.
Решение о проведении негласных следственных действий принимает судья. Эти решения есть. Они засекречены судом, поэтому мы не можем их обнародовать. Но если будет дано разрешение, мы, конечно, покажем. В любом случае они приобщены к материалам производства по факту инцидента, которые будут переданы СБУ.
Поэтому утверждение, что технические работники НАБУ в чем-то «превысили свои полномочия» при проведении негласных следственных действий, не соответствует действительности.
Далее. Когда работники прокуратуры незаконно лишили свободы двух технических работников и пытались сделать тоже самое с третьим работником НАБУ – было задействовано специальное подразделение НАБУ, одной из основных обязанностей которого является обеспечение безопасности, в том числе работников НАБУ. Спецназовцы действовали по письменному распоряжению руководителя подразделения детективов, утвержденному исполняющим обязанности директора – поскольку, я в пятницу был во Львове, открывал территориальное управление.
После того, как прокуратура так и не смогла объяснить, почему ее работники лишили свободы двух сотрудников НАБУ, и почему они препятствуют свободному передвижению других работников – в этой ситуации было принято решение минимально применить принуждение для того, чтобы вывести наших людей, поскольку законных требований к ним не предъявлялось.
Более того, на улице было заблокировано движение нашего транспорта, один из автомобилей был поврежден какими-то неизвестными людьми.
В процессе беспорядков один из представителей прокуратуры угрожал нашим сотрудникам огнестрельным оружием.
– Это же есть на видео.
– Кстати, выложили его представители прокуратуры. И когда наши люди выходили, на том же видео мы видим, как Сус бросается на нашего работника.
Итак, кроме угроз о том, что «вы не можете передвигаться, потому что мы так сказали» – никаких других законных требований не выдвигалось.
При таких обстоятельствах мы решили обеспечить безопасность своим работникам, вывели их из того места. И когда те люди, которые были незаконно задержаны в прокуратуре, вернулись, это стало лишним доказательством того, насколько правильным было решение (о применении спецназа НАБУ – УП).
– Вернулись… через 10 часов?
– Да, с телесными повреждениями. Я был шокирован, потому что сразу после инцидента с участием спецназа у нас был разговор с генпрокурором, который, с его слов, узнал об этом инциденте из СМИ.
Я ему разъяснил, почему я считаю, что наши работники удерживаются незаконно – а они содержатся незаконно, потому что никаких процессуальных документов об их задержании не составлено и не могло быть составлено, поскольку они не совершили никаких правонарушений.
Я ему это разъяснил, он со мной согласился и, по его словам, «дал указание» своим подчиненным. И я уверен, что такое указание было – освободить этих людей немедленно.
Но, к сожалению, генеральный прокурор сел в самолет, и около пяти часов с ним не было связи. Все это время наши люди незаконно удерживались в помещении Департамента ГПУ по расследованию дел в сфере экономики, их «освободил» лично Сус, и, нацепив на номерной знак своего авто табличку «НАБУ», привез их под здание бюро.
Зачем это делать, я не понимаю.
– Зачем этот цирк после пыток? И вы все же утверждаете, что это не война.
– У одного палец перебит, у другого синяки, холодным оружием угрожали.
Соответственно, мы этот факт зафиксировали, отвезли на обследование, провели судебно-медицинские экспертизы.
Я, честно говоря, был шокирован. Потому что не понимаю, почему работники ГПУ, получив указание генпрокурора о немедленном освобождении наших коллег, держали их еще шесть часов, в дальнейшем даже составили протокол допроса свидетелей, да еще и после 22:00.
У меня вопрос: что они делали десять часов, почему их лишили свободы, на основании какого документа? И речь идет не об райотделе. Это происходило в прокуратуре, в Генеральной прокуратуре! Мы готовы дать все документы следствию, все объяснения. Но на сегодняшний день, по моему мнению, установленным на 100% является факт незаконного лишения свободы двух сотрудников НАБУ.
Я вообще никогда не слышал, чтобы следователи прокуратуры применяли пытки. Я никогда не слышал, чтобы в прокуратуре незаконно лишали свободы. Это уже просто какая-то новая эпоха в истории прокуратуры.
– Вас не удивило, что генпрокурор Луценко даже не отстранил прокурора Дмитрия Суса?
– Удивило, конечно, потому что Юрий Луценко сам сказал, что он давал такое указание немедленно освободить наших работников, и что оно должно было быть выполненным раньше.
И он фактически сказал, что это, по меньшей мере, было психологическое давление, когда люди безосновательно находятся в правоохранительном органе.
– То есть сам генпрокурор по сути показывает своим отношением к Сусу, что у него есть департамент, который неподконтролен ему, а работает, как заблагорассудится?
– Указание «немедленно освободить» было выполнено, но через семь часов. То есть это очень ярко характеризует, что там вообще происходит.
ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС ДЛЯ НАБУ ВЫЖИТЬ В ТАКИХ УСЛОВИЯХ – ДЕЙСТВИЯ В РАМКАХ ПРАВОВОГО ПОЛЯ
– Ваши сотрудники будут подавать в суд? Открыто дело?
– Конечно, открыто. Вообще сюрреалистичность ситуации еще и в том, что дела, открытые в ГПУ относительно работников НАБУ, в которых в роли потерпевшего выступает начальник Департамента ГПУ, расследуются самим «потерпевшим» и его подчиненными.
Это – прямой конфликт интересов.
Что касается НАБУ, то у нас расследование этого инцидента было поручено подразделению, которое вообще не имело никакого отношения к уголовному производству, в рамках которого проводились негласные следственные действия в отношении сотрудников Департамента ГПУ.
Мое единственное требование было, чтобы в группу процессуальных руководителей были включены представитель антикоррупционной прокуратуры, чтобы были привлечены международные эксперты, чтобы эта ситуация расследовалось под жестким контролем общественности для того, чтобы дать все ответы на вопросы.
Мы этих вопросов не боимся, потому что на каждый вопрос мы дадим ответ, который будет находиться в правовое поле.
Единственный шанс для НАБУ выжить в таких условиях – это открытость, честность и самое главное – действия в рамках правового поля. Если мы, не дай Бог, выйдем хотя бы на полшага за пределы правового поля, этим непременно воспользуются наши оппоненты.
Мы это четко понимаем, что это наше единственное оружие, поскольку против нас работает целая армия медиаресурсов, подконтрольных тем людям, которые хотят сохранить свое влияние на прокуроров.
У меня есть информация, и не только от общественных активистов, о том, что на осень запланирована масштабная медийная кампания против НАБУ.
Мы сейчас вернули государству по нашим делам более 50 миллионов гривен. Это – только начало; прокуратура не возвращала такие суммы по уголовным процессам.
– Но пока что судебных приговоров не так много. Почему?
– Нереформированная судебная система – наш основной риск. Возьмем пример того же работника ГПУ, который давал взятку за то, чтобы устроиться на работу в НАБУ – даже в этом несложном деле до сих пор нет приговора.
Или у нас было еще одно дело, направлено в суд еще в марте в отношении руководителя центрального органа государственного учреждения, который обвинялся в хищении имущества. Рассмотрение дела, по сути, еще даже не началось. Следующее судебное заседание назначено аж на сентябрь.
То есть имеются явные признаки затягивания.
– Преднамеренные, как считаете?
– Иногда так. У нас судебная система очень связана с прокуратурой. Только 30 сентября вступит в силу законодательство, которое предусматривает судебную реформу.
В принципе это является нашей проблемой, потому что мы не контролируем этот процесс, а нам позарез нужны приговоры для того, чтобы люди почувствовали, что мы работаем.
Также это должно быть ощутимым и для государственного бюджета – уже видим реальную возможность вернуть около 1 миллиарда гривен. Только по одному делу Онищенко, мы не считали сумму, но там очень много и банковских счетов, и движимого, и недвижимого имущества. Там тоже будет большая сумма.
– Вы все это арестовали?
– Арестовали, но взыскать это арестованное имущество в пользу государства можно будет только после приговора суда, который вступит в силу. Иными словами, есть успехи, есть дела, есть арестованное имущество, имеется перспектива возвращения государству…
– Когда будет происходить этот приговор, этот суд?
– Судебное разбирательство затягивается на долгое время, и пока оно длится, имущество, которое арестовано, не может быть взыскано в бюджет.
ЕСЛИ НЕ БУДЕТ ПРОГРЕССА В ВИДЕ ПРИГОВОРОВ СУДОВ – РАНО ИЛИ ПОЗДНО НАБУ БУДЕТ ДИСКРЕДИТИРОВАНО
– Давайте разберем кейс Онищенко. Это же одно из первых громких дел, которое добавляет репутации Бюро.
– Да, дело раскрывается бешеными темпами, 20 подозреваемых уже есть.
Дело сложное, но схема вся раскрыта. Дело еще дорабатывается. Сейчас идет передача материалов в Интерпол, и в дальнейшем посмотрим на реакцию наших британских коллег.
Я надеюсь, что Великобритания, которая сделала важный вклад в создание НАБУ, все-таки примет решение в пользу экстрадиции (Онищенко – УП). Я не исключаю, что он может покинуть Великобританию и будет находиться на другой территории. Это все вопросы международного розыска.
Параллельно мы документируем, закрепляем доказательствами деятельность членов преступной организации, и будем стараться как можно быстрее это дело направить в суд. Материалы по эпизодам в отношении лиц, которые согласились на сотрудничество со следствием, и которые обеспечивали поддельные аукционные свидетельства, уже направлены в суд.
Собственно, схемы махинаций с участием государственных компаний, когда газ продавался по заниженной цене – разоблачены и уже не работают.
– В кулуарах Рады говорят, что дело по Онищенко не было поддержано президентом.
– Скажу откровенно, мне никто ничего не говорил. Это была вторая работа, которую мы зарегистрировали. Мы начали работу 4 декабря 2015 года. Первое дело касалось экс народного депутата Крючкова и «Запорожьеоблэнерго».
А второе дело – это как раз газовая схема. Было проведено расследование, и детективы в июне уже смогли реализовать материалы и провести задержания.
– Почему избрание меры пресечения в отношении одного из фигурантов «газовых схем» Валерия Постного заняло почти 1,5 месяца?
– Он притворялся, что болен, мы проводили судебную экспертизу, было потрачено много ресурсов и времени.
Это показательный кейс, когда второстепенным участникам дают залог в 20 миллионов, а Постному, у которого только в одной ячейке нашли несколько сотен тысяч долларов, дают залог в полтора миллиона гривен. Это смешно. Это как раз тот риск, о котором я рассказывал – нереформированная судебная система.
– Как сбежал Онищенко?
– Он воспользовался депутатским иммунитетом. Все эти «иммунитеты» мешают следствию. Онищенко был и на заседании комитета, где рассматривалась необходимость снятия иммунитета. Даже приходил в НАБУ со скандалом и телевизионщиками. Но когда ему стало понятно, что парламент примет решение о снятии неприкосновенности, убежал.
– У вас еще было два резонансных дела – «в кошельке» – Мартыненко и Кононенко. Как с этими делами?
– У нас в старом законодательстве было такое понятие – «фактовое дело в отношении лица». Сейчас такого нет.
Мы можем называть конкретные фамилии, когда есть подозрение. По делу Онищенко есть подозрение, которое подписал генпрокурор.
Относительно названных вами фамилий, есть дела, которые расследуются по фактам, связанным с этими лицами.
Дело, которое связывают с бывшим депутатом Мартыненко, – рекордсмен по количеству международных правовых поручений. Мы направили поручения в восемь стран – в том числе в Латвию, Швейцарию, Чехию, Казахстан, Узбекистан. Вся работа уже сделана.
Работаем, чтобы уже этой осенью выйти на окончательное решение. Это дело сложное, большое, швейцарские коллеги уже создают производство.
Относительно так называемого «дела Кононенко» – вопрос стоял в давлении на бывшего министра Айвараса Абромавичуса. Он дал показания, по результатам расследования мы привлекли исполнительного директора «Нафтогаза» Андрея Пасишника впервые в истории по 344 статье – осуществление давления на государственного деятеля.
Опять же, это дело суд не хочет рассматривать, нам уже пытались вернуть его. Судебная система сопротивляется. Рассмотрения этого дела, по сути, еще не было, хотя уже прошло больше трех месяцев, как НАБУ и САП направили в суд обвинительный акт.
– Это вопрос об отсутствии политической воли и о том, что не достаточно одного-двух антикоррупционных органов – должен быть еще суд. Кстати, была идея создания антикоррупционного суда. Какая перспектива?
– Сейчас у нас есть шанс провести судебную реформу. Верховный суд будет набираться с нуля, и мне кажется – это последний шанс для Украины запустить судебную систему. Чтобы она была не подконтрольна никому.
Относительно создания антикоррупционного суда – этот суд должен иметь дополнительные гарантии по безопасности. В законе, к сожалению, есть только концепция.
Для того чтобы начать процесс запуска такого суда, необходимо внесение изменений в законодательство в части, где говорится о антикоррупционном суде.
Нужна политическая воля для создания такой институции, которая будет рассматривать не только дела НАБУ, но и дела ГПУ по старой власти.
– Идея создания антикоррупционного суда – это идея ваших международных консультантов?
– Первый раз я вступил в такую дискуссию в посольстве США.
Честно говорю, я считал, что нужно перезагрузить судебную систему в целом. Хотя потом, когда увидел, как суды не рассматривают наши дела, я понял, что хотя бы на переходный период нужно создать Антикоррупционный суд, который будет рассматривать эти дела.
Если по делам не будет достижения прогресса в виде приговоров судов – рано или поздно НАБУ будет дискредитировано.
Поэтому для нас критически важно, чтобы приговоры были.
– Если говорить о цифрах, то сейчас, сколько дел и сколько приговоров?
– Четыре приговора, где люди шли на сотрудничество. Приговоров, где есть противодействие стороны защиты и обвинения, пока нет.
Вообще в НАБУ более 200 дел, 25 производств уже направлены в суд.
Мы понимаем, что пока можем рассчитывать только на собственные силы. Для полноценной борьбы с коррупцией стране нужна полноценная антикоррупционная вертикаль – Антикоррупционный суд, Агентство по возврату активов, Государственное бюро расследований, структуры, которые будут работать вместе с нами на единых принципах.
А пока эта «экосистема» будет создаваться, нам придется выдерживать атаки со стороны старых органов, главная цель которых – дискредитация. Но мы готовы.
Автор: Анастасия Рингис
Источник: Украинская правда
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.