Мать не решается сказать сыну, что отец не собирается возвращаться, и эта травматичная для парня нехватка визуализируется в папином автомобиле, который стоит заброшенным во дворе.
В попытке переосмыслить, или и вовсе отбросить, традицию поэтического кино украинские режиссеры ищут новых путей, как изобразить в кадре украинское село. Кто-то прибегает к грубой критике, кто-то находит болевые точки и пытается их вылечить с помощью комедии, кто-то, стоя на плечах поэтической эстетики, добывает что-то новое.
«Черногора», кажется, – из числа последних снята на пленку, это очень красивая картина, в центре которой – символ. Она не без недостатков, но в ней есть что-то настоящее, что можно уловить не только на определенной территории – Западная Украина, Карпаты, вся страна в целом – выбирайте, но и в человеческом опыте в целом.
Своим участием на всех украинских кинофестивалях, где есть конкурсные программы национального кино (на Львовском Wiz-Art фильм довольно прогнозируемо получил приз зрительских симпатий) и наградой за рубежом картина «Черногора» укрепила базу. С ней Тарас Дронь будет переходить к полному метру и, таким образом, формировать то, что впоследствии захочется назвать «новой волной» украинского авторского кино.
О том, каким был путь к кино, как выжить без государственного финансирования и о специфике киношколы в Лодзи – в нашем интервью с режиссером. А до этого – про фильм «Черногора».
Марина Степанская: Расскажи сначала о том, как возникла “Черногора” и как ты нашел на нее команду.
Это фильм, который я делал после первого курса киношколы в Лодзи. Оператором был Саша Поздняков, с которым мы познакомились еще до того и сделали вместе один фильм.
Я принципиально не хотел снимать фильм в Польше – хоть был задействован в студенческих работах, но оставаться там и делать кино не хотелось.
В предыдущем – документальном – фильме “Остап” была сцена, когда герой в финале начинает нервно смеяться, и я захотел попробовать режиссировать такую сцену в игровом кино. И весь сценарий “Черногоры” был прописан под этот финал.
Когда Саша прочитал сценарий, сказал, что под этот фильм хорошо подойдет пленка. Я подумал, что это просто нонсенс – на пленку снимать очень дорого, хоть четко понимал, что пленка больше всего подойдет под это кино. Но я в принципе такой, что ставлю задачи, которые сложно выполнить, – так интереснее.
Мы получили небольшой грант от фонда “Возрождение”, Саша приложился к этому фильму, студия Сергея Степанского, мои собственные средства – и фильм получился. Монтировал я его в Польше, но вся съемочная группа была с Украины. Камеру, правда, везли с Польши – киношкола нам ее предоставила абсолютно без проблем.
Было интереснее сформировать в Украине свой дрим тим, чем в Польше – там и так все есть, и лучше не прийти на все готовое, а попробовать собрать свою команду здесь.
Дарья Бадьер: Частично вложили свои средства, нашли грант – то есть “Черногора” – такое себе наполовину партизанское кино?
Да, поехали с командой на 10 дней в горы, и это был действительно хороший опыт, я сам перед собой сдавал экзамен в каком-то смысле.
Мы почти все сцены сняли с одного-двух дублей, я не смотрел на повторе, потому что снимали на пленку, и материал можно было бы просмотреть только через какое-то время.
М.С.: Как ты работал с мальчиком-исполнителем главной роли?
В киношколе на первом курсе были занятия по работе с актерами. Но мы работали не с актерами, а друг с другом – после этого я даже снялся в трех студенческих фильмах, чтобы понять, как это работает.
Соответственно, все свои знания пытался воплотить в “Черногору”, поэкспериментировать: парень Дмитрий Кермощук с актрисой, которая играла его маму, сначала не учили сценарий, я запретил им учить его наизусть. Мы ходили, общались, говорили на разные темы, чтобы он привык к “маме”, которая не является его мамой.
К тому же, так сложилось, что у мальчика, которого мы выбрали на главную роль, в жизни была идентичная история. У него также стоит во дворе машина, которая ему досталась от дедушки, который бросил бабушку и уехал на Восток в 50-х годах. И он реально сидит в той машине, когда на кого-то обижен. Поэтому для него мой сценарий был абсолютно понятной историей, он не задавал никаких вопросов и понимал, о чем эта история.
Мой первый фильм много критиковали за ненатуральность диалогов, поэтому здесь мне важно было добиться естественности. Мне кажется, сейчас украинского языка в кино пока что нет. Очень мало фильмов снято, и сценаристы с режиссерами не определились, какой же язык должен быть в их фильмах – галицкий, центрально-украинский, одесский.
Но у нас была Верховина и Карпаты, поэтому все диалоги в фильме были написаны со слов актеров. Я их провоцировал, мы делали различные импровизации, а из них я выбирал слова, которые мне идеально подходят к истории. Таким образом, были написаны диалоги. Потом актеры их абсолютно натурально озвучивали, и все.
Д.Б.: Где ты нашел актеров для фильма? Это профессиональные или непрофессиональные актеры?
Это местные жители, в основном. Актриса Ольга Якубив появляется первый раз в кадре, вообще она играет в театре. Остальные – обычные люди. Человек, который играл Василия, – несколько раз в жизни играл в вертепе. Если это можно назвать актерством (смеется).
Было очень сложно найти типаж Василия, кстати, – я объездил все театры, вокруг, и нашел его в последней встрече, на которую поехал в соседнее село, вычитав, что там живет мужчина-смотритель музея, а у него есть два сына, они, иногда, играют в вертепе.
Самое сложное было перебороть парня и сделать так, чтобы он перестал реагировать на взрослых актеров как на чужих людей, не воспринимал это как игру, а просто жил в этой истории. Я просил актрису общаться с ним, сдружил их, часто провоцировал и все удалось.
Для меня этот фильм – о взрослении и о моменте, когда тебе самому надо сделать важный выбор.
М.С.: Ты же получал награды за этот фильм, в том числе, денежные?
Да, но я считаю, что награды должны оставаться наградами. Ибо если ты ожидаешь, что что-то получишь, а потом тебе ничего не дают, это трудно. На кинофестивале в Египте нам неожиданно дали специальный приз жюри и 2 тыс. долларов, которые я пустил на тизер к полному метру.
Это и есть награда – когда на нее не рассчитываешь.
Д.Б.: Расскажи, пожалуйста, о полнометражном фильме и о том, как ты ходил с ним на питчинг Госкино.
Сценарий к этому фильму я начал писать еще в киношколе. Когда искал тему, нашел реальную историю о девушке, которая потеряла парня еще на Майдане. Ее все очень жалели и любили, но она в переживании этой утраты перестала быть собой и стала зеркалом своего парня, скажем так.
Прошел год, и девушка решила, что жизнь продолжается и стоит выходить из подавленного состояния. И как только она начала делать первые шаги – выходить в свет, с кем-то знакомиться, он нее отвернулась половина знакомых и друзей. “Как ты можешь, – мол, – он же за тебя на Майдане погиб”. Этот парадокс меня очень зацепил, и я начал копать глубже: что такое травма, как ее переживают, можно ли ее вообще пережить, и так далее.
Я был готов подаваться на питчинг, но поскольку у меня неоконченное режиссерское образование, я не могу претендовать на 100% финансирование, могу получить только 50%. Когда проект был готов, планировался питчинг в декабре и по новому законодательству, тогда я мог бы получить 80%.
Поэтому на предыдущий, 9-й, мы не подавались. В декабре этот питчинг не состоялся, потому что президент наложил вето на закон, и все перенеслось на год. Это время я использовал для того, чтобы написать еще один драфт сценария, мы сделали тизер, пришли на питчинг, но комиссия не поставила мне достаточно баллов и деньги я не получил.
Но это стало для меня важным моментом, потому что я начал задавать себе новые вопросы: почему человек должен пойти на это кино? Что это должно ему вообще дать и может ли это кино что-то давать? Месяц таких разборов полетов – и я переписал третий акт сценария, и фильм зажил новой жизнью.
Финансирования долгое время не было, мы пошли на питчинг в Львове и я начал искать частных инвесторов – нашел людей, которые имеют деньги и которых интересует кинематограф, и им интересно было бы к нему приобщиться.
М.С.: Значит, ты сейчас сам себе продюсер?
На данном этапе да, но я не хочу быть продюсером этого фильма, потому что хочу сосредоточиться на своей работе. Проект уже частично нашел средства, поэтому дальше будет легче искать финансирование.
Но пленку уже не потяну, конечно (смеется).
Это интересный момент, что после питчинга ты остался один, но продолжил работу над проектом.
Да, я не хочу останавливаться. Для меня стоп – это всегда зло. Надо идти вперед.
Сейчас уже на декабрь запланированы съемки, начатый кастинг, нашел компанию, которая будет заниматься раскруткой фильма в интернете, потому что о фильме надо говорить еще до того, как он выйдет. Я не люблю пиар — штук и работать на свое имя, но понимаю, что сейчас без этого никуда.
Если ты на слуху, тебе намного легче найти финансирование. Далее планируем подаваться на софинансирование в Польше, потому что соавтор сценария Якуб Присак – мой товарищ из киношколы.
После питчинга я переделал фильм так, что его действие происходит уже после войны – Крым понемногу возвращается, все становится на свои места. В фильме эти события не показаны, но есть среда, которая живет в посттравматическом синдроме, который нам еще предстоит, на самом деле.
Фильм о том, как пережить травму, когда общество тебя заставляет быть жертвой.
Мне это болит, и я не хочу манипулировать этой темой. Когда я тестировал этот сценарий и давал его читать коллегам в Польше, они себя легко проассоциировали, – это универсальная история, потому что люди переживают травмы и потери всюду. Главный вопрос здесь: что человек готов сделать, чтобы пережить травму, связанную с потерей близкого человека?
М.С.: Расскажи, пожалуйста, про ту часть жизни, которая была до кино. И как так случилось, что ты потом инфицировался в кино.
В моей семье нет никого, кто был бы связан с кино. До окончания школы, в 15-16 лет, я по ночам и выходным сидел с фотоувеличителем, съемкой и Зенитом. Мне никто не говорил, что фотографией можно профессионально заниматься, – это было исключительно хобби.
После школы я сам выбирал, чем заняться, и выбрал защиту информации – прослушка, государственная тайна и все такое. Я учился – в первом или втором выпуске политехнического университета в Львове по этой специальности. На 5 курсе пошел работать на закрытый завод, а потом меня пригласили в МВД заниматься защитой информации.
Это были 2000-е, бардак и мы принимали участие в развитии нового министерства уже независимой Украины. Мне это нравилось, это было интересно и это сыграло ключевую роль в дальнейшей жизни.
Где-то 4 или 5 лет я проработал там, меня назначили в отдел технических средств обучения, а там была камера, и надо было снимать архив университета. Я взял ее в руки и все. А потом еще увидел, как выглядит монтаж, и в эту секунду понял, что это точно мое.
Начал над этим работать, больше снимал, пошли корпоративные съемки, всякая всячина. В какой-то момент работы стало столько, что стало понятно, основную работу на государственной службе я просто не вытягиваю.
Более того, понятна перспектива, на такой работе на тебе висит уголовная ответственность, административная ответственность, секретные материалы и так далее. А зарплата на то время была 140 долларов. Я понял, что в ближайшие 15-20 лет мне ничего здесь не светит, написал рапорт, взял 25 тыс. долларов кредита и ушел.
В 27 лет я вышел на улицу и все начал сначала – открыл студию, начал набирать людей, учиться на своих ошибках, со временем начал покупать технику. Зарабатывал на корпоративах, а деньги вкладывал в железяки, которые потом стали прокатом кинооборудования и прокормили семью, пока я учился в киношколе в Польше.
М.С.: Расскажи о том, как ты делал короткометражки для Дзидзьо?
Я уже снял свой первый фильм, мы были знакомы с ним, и так сложилось, что он предложил мне снять с ним фильм. Конечно, я с удовольствием согласился. Затем второй фильм и дальше.
Идея делать короткие фильмы принадлежала Дзидзьо или тебе?
Идеи всегда принадлежат ему – он один из немногих, кто это делал тогда.
Так вместе мы сделали пять короткометражных фильмов. Что мне в Дзидзьо нравится – он старается показать людям то, что они скрывают: дурные привычки, дурные подходы в жизни, предрассудки и просто жизнь без прикрас. Дзидзьо (Михайло Хома) очень интересный человек и горит тем, что делает.
Я люблю людей, которые готовы на многое, чтобы развиваться дальше, а не тех, кто ждет, что на них сейчас упадет сверху и им кто-то должен – государство должно дать, или еще что-то.
Так и он, сделал 11 короткометражек за свой счет, а дальше и полный метр.
Сейчас я сделал маленькую киношколу. Было уже четыре выпуска, выпустились где-то 40 человек. Обучение длится три дня, за которые я пытаюсь рассказать, что такое профессия режиссера, сценическое мастерство и так далее, учим пониманию кино, анализу и конечно производству, начиная с идеи.
Я очень ценю людей, которые вызвались учиться – потому что это не бесплатно, и ты должен иметь хорошую мотивацию для того, чтобы заплатить деньги за обучение. Все выпускники, если так можно назвать, – в закрытой группе, где мы можем свободно и конструктивно общаться, такое маленькое киносообщество.
У тебя есть амбиции делать что-то с учебой кино в Украине?
Честно – да. Я в очень хороших отношениях с деканом факультета режиссуры в киношколе Лодзи и пробовал с ним говорить о том, чтобы он приехал к нам.
Мне очень нравится подход в этой школе – нет начиток лекций, а есть классы, где преподаватели тебя провоцируют на что-то, что ты даже еще не можешь сказать. В результате ты перестаешь бояться, начинаешь доверять себе и можешь обосновать свои решения.
В конце года ты представляешь результат работы – вся школа в школьном кинотеатре с профессорами собираются и смотрят фильмы друг друга на большом экране, это и есть экзамен.
Авторы: Марина Степанская, кинорежиссер, продюсер проекта «Шорт-лист»; Дарья Бадьер.
Источник: LB.ua
Перевод: BusinessForecast.by
При использовании любых материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт BusinessForecast.by обязательна.